— Должон быть, — ответил Матвей твердо — нужно, ведь обнадежить. — Но не попался. В другой раз…

Времена были!

В одной мансарде шел важный производственный разговор. Сюда как раз заглянул на огонек художественный редактор местного издательства, или, как его называли, «главный художник» Горбунков. Родом откуда-то из-под Перми, это прямо на лице его было написано — нос сапожком, губы врасшлеп, лопоухий. Его еще называли ласково: пермяк — солены уши. Но малый усидчивый, работящий — даже когда выпивали, не выпускал из рук штихеля, все долбил свои гравюры.

— Разве можно так работать? — спросила Искра, когда они медленно шли по набережной. В ее голосе звенели слезы.

— А ведь натворили! Видала, сколько работ? И каких! Но в конце дня нужно снять напряжение. А может, у них праздник какой? День святого Рублева… Нужно было спросить.

Он напомнил ей о том, что творческие люди своеобразные, трудные. Они выкладываются без остатка, а потом чувствуют себя опустошенными. Что делать, как взбодриться, почувствовать уверенность в завтрашнем дне? Самое верное дело — водка. Бьет по сознанию молниеносно, хлестко, с плеча.

— И убивает, — грустно добавила Искра.

— Только не повторяй мне байку о том, что каждый стакан убивает сто тысяч нервных клеток в мозгу. Что, отворяли черепушку после каждого стакана и считали? До чего современного человека легко обдурить цифрой! Скажи человеку просто: напейся и станешь идиотом, и он загогочет тебе в лицо. Но скажи: двести граммов алкоголя убивает в мозгу девяносто девять тысяч клеток, и он будет как баран повторять эту ослепительную истину. Это для слабонервных. Я знал людей, которые в рот водки не брали, а в мозгу не наскребешь и сотни толковых клеток.

В восточных глазах Искры навсегда залегла грусть. Так она и провожала его на поезд с этой неизбывной грустью.

После долгих розысков он получил наконец сообщение, что Лена находится в верховьях реки Бикин, на метеостанции в Улунге. Туда иногда летали самолеты или вертолеты, если случится что. Но ждать этого…

— Лучше всего добираться из селения Красный Яр моторкой, — сказал ему знакомый охотник. — Присоединись к промысловику… А пройти двести километров вверх по таежной реке — раз плюнуть. Только заломов берегись. Там немало потонуло…

СВЕТЛАЯ ПОЛОСА

Я сидел в засаде на изюбра-пантача.

Залив изгибался дугой, и выхода его на Бикин я не видел. Ночь была темная, луна еще не взошла. Да и какая луна — косой огрызок, уж конец месяца. Вызвездило лишь. И смутно виднелись на фоне звезд ветви дерева вверху.

Стояла такая тишь, какая может быть лишь в заливе пантачей.

Ветхая оморочка[3] скрипнула, когда я пошевелился, по днищу ее перекатились палочки. Звук был чуть слышный, а казалось — барабанная дробь разнеслась над зеркальной водой. Что-то вздохнуло в густой траве.

Вот уже десятые сутки вдвоем с местным охотником мы идем в верховья Бикина на моторной лодке. А сейчас, сидя в заливе темной ночью, я мучительно размышляю и подбиваю бабки.

Итоги неутешительны. Еще раньше я инстинктивно почувствовал, а теперь ясно осознал, что столкнулся с грозным, коварным и беспощадным врагом. И вступил с ним в единоборство не на жизнь, а на смерть. Но оказалось, что это не только мой личный враг, а враг всего человечества. Я специально изучил вопрос, и меня охватил темный ужас.

Алкоголь. Откуда он взялся, почему к нему так тянутся люди? Да что люди — все живое. Там и сям в прессе были разбросаны сообщения, которые подавались как курьезные факты, — о пьяницах-слонах, пьяницах-свиньях, пьяницах-кошках и даже пьяницах-муравьях — трудяги при случае если дорывались, то забывали и работу, и родной муравейник… Но мне эти факты казались совсем не курьезными.

Начинают пить всегда почти насильно — по примеру, под давлением старших, по традиции, в компании, для закрепления знакомства, для общения, для взаимных излияний. Еще Джек Лондон верно заметил, что никто не начинает пить в одиночестве. Вот заканчивает алкаш часто в одиночестве, брошенный и преданный всеми. Те, кто настойчиво уговаривал его выпить первую рюмку, приобщиться к братству зеленого змия, толкал в пропасть, — где они? Возможно, еще злорадно показывают пальцами: вот до чего докатился, не умеет пить!

Никто не думает с завистью: мне бы стать таким! Помню, как один алкаш, бывший учитель истории, с гордостью говорил:

— Патриции Древнего Рима специально держали раба для пьянства. Он каждый день накачивался, ползал в грязи и пыли, а патриции воспитывали отпрысков: «Смотрите, дети, до чего доводит пьянство…» Ну, а я не патриций, — продолжал историк, — рабов у меня нет, вот и воспитываю детей на собственном примере…

В дурдомах я встречал многих удивительных людей, с которыми поучительно было беседовать на эту тему: свои теории, объяснения. Кое-что запомнилось. Мои мысли то и дело тревожно обращались к теории одного алкаша, который развивал ее шепотом в курилке, поминутно оглядываясь, причем смотрел не столько по углам, сколько вверх, и я так и не понял до конца: завернутый или деградант? Но когда-то был большим ученым…

Якобы много лет назад на землю прилетели инопланетяне. Земля им понравилась, условия подходящие. А может быть, с собственной планеты им уже смываться приспело — остывала она или должна взорваться, кто его знает. Землю-то они облюбовали, а как быть с немытыми аборигенами? Уничтожить, выжечь, как тараканов? Техника, допустим им позволяла, но гуманизм препятствовал или какие-то космические законы. И тогда они, гады, — шепот алкаша-ученого становился хриплым, — дали людям алкоголь. Повсеместно научили гнать брагу, самогон, делать вино, бормотуху. Насадили, нашептали традиции. И когда человечество ударилось в повальное пьянство, улетели — теперь люди сами себя изведут.

Может, они и делали попытку уничтожить человечество — устроили потоп. А когда обнаружили, что кое-кто спасся, тут же его и напоили. Да еще запас сивухи подсунули. Вот почему Ной и наклюкался. А ведь ему было тогда уже шестьсот лет! Шестьсот лет жил человек трезвенником, капли в рот не брал — и все коту под хвост. С чего бы это он на шестисотом году трезвой жизни ударился в пьянство?

— А может быть и другое, — продолжал далее ученый-алкаш. — Взяли они на борт детей разных народов, изменили им хромосомы — генная инженерия такое допускает — и привили наклонность к пьянству. Заложили, так сказать, мину в представителей рода человеческого. От них и пошли дети-алкоголики, дебилы, кретины. С тех пор и пьем…

Когда же я напоминал ему о животных-пьяницах, он и этому находил объяснение:

— Могли сделать еще проще: заложили предрасположенность в простейшую клетку, праматерь всего живого. Не надо и с детишками возиться…

Действительно, думал я, даже если рассматривать этот эпизод с Ноем с религиозной точки зрения, он тоже ни в какие ворота не лезет. Бог избрал праведного человека, самого достойного, чистая анкета, морально устойчив — шутка ли, шестьсот лет не замечен! А тот и оправдал доверие — едва вылез из ковчега, вошел в штопор. И видимо, в затяжной — по опыту я знал, что у алкаша желание раздеваться догола появляется где-то на седьмой-десятый день штопора.

А что такое нектар богов, нирвана, как не иносказательное обозначение алкоголя и пьяного кайфа? Наверное, инопланетяне, соблазняя людей выпивкой, указывали на небо, откуда прилетели и обещали после смерти беспробудное пьянство. Дескать, там никакой борьбы и постановлений, пойло бесплатное без наценок и очередей. Только скорее спивайтесь. Одно совершенно ясно: алкоголь был изготовлен специально. Но кем и для чего?