— Сколько?

— Триста.

Схватив завернутый в бумагу колбасный брусок, мужчина быстрым шагом покинул гастроном.

Некторов выбежал следом. Никакой автобус не ждал этого пройдошного малого, который тут же сбавил скорость и прогулочным шагом побрел по тротуару. «Ну, проныра! — восхитился Некторов. — Натиском взял!»

Пример был не из лучших, чтобы ему подражать. Однако мелькнула озорная мысль — не попробовать ли себя в каких-нибудь ролях, прежде чем увидеться с Верочкой? Не сыграть ли Бородулина, каким он представляет его? В конце концов пора обживать свое новое телесное убежище. Случай представить себя в этой роли быстро нашелся. Впереди шла молодая женщина, толкая перед собой детскую коляску с грудным младенцем, левую руку оттягивала сетка с арбузом.

— Разрешите? — подскочил он, перехватывая сетку. — Далеко?

— Вам какое дело! Чего пристали? — Женщина потянула сетку на себя. — Отдайте, а то крикну милиционера, — сказала она, подозрительно осматривая Некторова.

Он растерялся, замедлил шаг и, понурив голову, побрел дальше. Неудача обескуражила. Два часа бродил по городу и отмечал про себя, что у него появилось совсем иное, новое зрение. Никогда не воспринимал он человека раздробленно, теперь же видел лишь телесные оболочки, начиненные различным содержанием. Встречались лица, которые пугали. Казалось, телесная форма у таких людей лишь упаковка пустоты. В других, наоборот, поражала огромность внутренней жизни, которой было как бы тесновато в рамках внешнего одеяния. Он решил, что перед Ватагиной не будет разыгрывать чью-либо роль, а постарается вспомнить себя прежнего.

Ровно в семь Некторов расхаживал с букетом белых гвоздик возле ресторана и жалел, что не надел парик — с ним опять кто-то поздоровался. Нехорошо компрометировать Бородулина, но и о себе не мешает позаботиться — не ходить же теперь в парике всю жизнь.

Верочка кокетливо опоздала на пятнадцать минут. Как всегда, она была экстравагантна и нарядна: светлые брюки на широком поясе, блузка, расшитая цветами, сердоликовые бусы на длинной нити.

— Привет, — бросил он по привычке, подхватывая ее под руку. Она отпрянула, но он, заметив свою оплошность, решил не отступать, вести себя непринужденно, как в былые времена.

— Так это вы? — Она любопытно смерила его с ног до головы, и только тут он заметил, что стал чуть ниже ее. Это обескуражило. Раньше было наоборот. Но, вероятно, смелость его пришлась Верочке по душе, она тут же перешла на «ты», и они через минуту были как старые знакомые.

В зале было интимно, уютно. Низко опущенная над столиком лампа как бы изолировала их от всех. Они сидели, пили крымский белый мускат. Некторов читал наизусть ее стихи и вел себя так же галантно, как и в былые времена.

— Вы, конечно, слышали об уникальной операции доктора Косовского? — вдруг спросила Верочка.

— Слышал, — насторожился он.

Верочка оглянулась по сторонам, придвинулась к нему и доверительно сообщила:

— Сногсшибательная история. Хотите, расскажу подробности? Только все это пока в секрете.

«Отчего же болтаешь?» — подумал он и заинтересованно приготовился слушать.

С минуту Ватагина сидела молча, сдвинув к переносице выщипанные бровки и задумчиво постукивая длинными розовыми ноготками по столу. Потом отхлебнула глоточек вина и рассмеялась:

— Мне иногда кажется, что Некторов — ну тот, чей мозг пересадили в другое тело, — нарочно подстроил эту историю. Ну как бы подшутил над всеми, чтобы доказать что-то свое.

— Хороши шуточки! — возмутился он.

— Ты его не знаешь, он способен на все. Я очень любила его. Целых три года! Обычно это у меня длится год-полтора, а тут — три года! Отличный был парень, но таких страстей, конечно, не стоил.

— Это почему? — обиделся он.

Она взглянула на него лукаво, насмешливо, и сердце его заколотилось — уж не догадывается ли, кто он? «Да нет, показалось», — успокоил себя.

— Слишком Некторов был очарован собой.

«Не ты ли подбавляла мне этого очарования своими стишатами?» — чуть не взорвался он и сказал:

— Наверное, были тому причины.

— О да! Видел бы ты его: красавец! К тому же умен, талантлив. Но чего-то в нем не хватало. Как в борще, куда забыли положить морковку или капусту.

— Однако образность у тебя не изящная.

— Да-да, как в борще, — жестко повторила она.

— А теперь надо надеяться, в нем все ингредиенты? — усмехнулся он, вставая. С легкой тревогой пригласил ее на танец.

Как и в прежние времена, она прижималась к нему с трогательной самоотдачей. Так же взволнованно узились ее и без того маленькие глаза, а волосы глубокой черноты бойко летали по плечам.

«Вот тебе и на, — думал он разочарованно, — выходит, ей все равно кого обнимать — цветущего красавца или плешивого коротышку». И тут же охватывала радость — если и для нее, и для Тоши он по-прежнему интересен, значит, есть в нем нечто, могущее нравиться независимо от его внешности?

Порою из притемненного зала с пятнами столиков ему чудился чей-то внимательный взгляд. Но кто и откуда рассматривает его, не мог уловить. Весь вечер они беседовали о поэзии, об общих знакомых, а потом Верочка почему-то длинно и горячо рассуждала о том, что право на любовь вовсе не дается ни внешностью, ни возрастом — каждый достоин этого чувства.

Давно ему не было так хорошо. Чуть приглушенная многоголосица зала, музыка эстрадного оркестра — все это после больничной тишины будоражило, приподымало, и, разгоряченный вином и Верочкиными словами, он порой забывал, кто он и что с ним. Но потом вдруг стало обидно за себя прежнего — слишком ласково смотрели Верочкины глазки-шарики на него, нового поклонника.

Он расплачивался с официанткой, когда Ватагина куда-то улизнула. Стал искать ее и нашел в другом конце зала с какими-то девушками. Одна была в очках и пристально смотрела в его сторону. Лицо другой он не разглядел — она сидела спиной к нему, но что-то знакомое почудилось в абрисе ее плеч, головы.

Тут Верочка прервала беседу и поспешила к нему.

На улице их остановили ее друзья. Минут семь болтали ни о чем, и только распрощались, как он увидел Октябреву. Она выходила из ресторана с очкастой девушкой. Это с ними разговаривала Ватагина. Он понял, что его разыграли. Настроение вмиг испортилось. Было досадно и неловко.

Верочка стушевалась, потянула его за руку, но он отстранился.

— Не сердись, — пробормотала она. — Мы хотели тебе помочь.

Он неприязненно взглянул на нее, подождал, пока Октябрева поравняется с ними.

— Мой личный детектив неосмотрителен, — сказал он. — В следующий раз советую гримироваться под официантку.

7

Пухлощекий человек в зеркалах уже не отталкивал. Некторов сросся, слился с ним. Однако на смену вражде к своему телу пришло щемящее чувство жалости. Оно захлестнуло с такой силой, что на время вытеснило то, что зарождалось в нем к Октябревой. Кто знает, во что бы вылилась эта жалость, если бы не одно происшествие.

Некторов лежал и рассматривал бородулинскую фотофантазию «Превращение», когда стук каблучков в коридоре возвестил, что его мучительница будет сейчас здесь.

— Все модничаете? — буркнул он, заметив плиссировку на ее халате. — Еще бы нацепили на нос батистовую маску с кружевами. Между прочим, ваш курс уже закончил практику.

Октябрева протянула ему градусник.

— Я вам надоела?

— Очень!

— Благодарю. Вы мне тоже. — Она присела на теплобатарею, вынула из халата миниатюрный флакончик с лаком и стала подкрашивать ногти. — А не пора ли вам уходить из этой кельи? Косовский не решается предложить что-нибудь, надо бы и самому подумать о своем будущем.

— Профессор не был сегодня на обходе. Почему?

— У него неприятность.

— Кто-нибудь умер?

— Да. Обезьяна.

— Клеопатра?!

— Кажется.

Октябрева мельком взглянула на него и замерла. Лицо Некторова исказила гримаса ужаса. Он медленно встал. Градусник выскользнул из-под его руки и звякнул об пол.