Карддок замялся.

— Не думаю, мистер Флеминг, — промямлил он.

— Вы самостоятельно поставили какие-то опыты, неизвестные мне? — недовольно спросил Флеминг.

— Вряд ли их можно назвать опытами. Несколько раз я орошал плесневым бульоном значительные участки своей кожи и не замечал никакого токсического действия пенициллина.

Флеминг задумался.

— Человеческая кожа, как известно, прекрасный биологический барьер, созданный самой природой. А если ввести пенициллин прямо в кровь?..

В тот же день они перелили кролику двадцать пять кубических сантиметров неразведенного плесневого фильтрата. Это была огромная доза. Одна капля фильтрата убивала миллионы бактерий!

Прошло несколько напряженных дней. Кролик оставался здоров, как прежде. У него не оказалось ни малейших признаков отравления.

В следующей серии опытов они работали с белыми мышами. Пенициллин вводился в брюшную полость и не причинял подопытным животным ни малейшего вреда.

Неизвестное вещество — пенициллин, — содержащееся в плесени, оказалось безвредным для живых тканей. Оно было губительно только для болезнетворных бактерий. Закапанный пипеткой в глаза, пенициллин не вызывал даже раздражения слизистых оболочек. В первых числах января Карддок заболел. У него начался синусит — гнойное воспаление придаточных пазух, вызванное быстрым размножением стафилококков на слизистых оболочках.

— А не попробовать ли нам пенициллин? — предложил Флеминг.

— Я только что хотел вас попросить об этом сам, — ответил Карддок. — В чашках Петри пенициллин круто расправляется со стафилококками.

9 января 1929 года Флеминг промыл Карддоку пенициллиновым бульоном носовые ходы. Через три часа Карддок был здоров. Из его носовой полости была высеяна всего лишь одна колония стафилококков. Таких чудес медицина не знала!

В больнице Святой Марии заговорили о новом веществе, открытом Флемингом,

В одной из палат хирургического отделения погибала от сепсиса — заражения крови — женщина, которой ампутировали ногу. Лечащий врач обратился за консультацией к Флемингу.

— Больная безнадежна, — заключил Флеминг после осмотра. — Но у нас в лаборатории есть новое средство, убивающее стафилококков. К сожалению, оно еще не испытано на человеке.

— Увы, коллега Флеминг, — мрачно ответил палатный врач, — терять нечего.

Терять, действительно, было нечего. В те годы сепсис давал стопроцентную смертность.

Флеминг смочил марлевую повязку, прикрывающую ампутационную поверхность, плесневым фильтратом. Он не возлагал никаких надежд на эту попытку. Болезнь зашла слишком далеко, а концентрация пенициллина в фильтрате была невысокой.

Женщина погибла на следующий день… И уже никто в больнице не говорил о чудодейственном веществе, открытом Флемингом.

Опыты в лаборатории под лестницей продолжались. У Флеминга появился еще один помощник — молодой врач Ридли.

Карддоку и Ридли Флеминг поручил выделить из плесневого фильтрата действующее начало — пенициллин. Этой работой должны были бы заняться биохимики, но в больнице Святой Марии их не было,

Пенициллин, рожденный плесенью, оказался очень нестойким. В течение недели он терял свои бактерицидные свойства.

Ридли и Карддок работали в узком коридорчике, примыкающем к лаборатории: другого помещения администрация больницы выделить не смогла. Все попытки молодых врачей получить пенициллин в чистом виде оказались неудачными...

Первым от Флеминга ушел Карддок.

— Мистер Флеминг, — сказал он, пряча глаза, — я недавно женился и теперь обязан заботиться о семье... В лаборатории «Белком» мне предлагают жалованье вдвое большее, чем у вас.

— Я отлично понимаю вас, коллега Карддок, — вздохнув, ответил Флеминг. — И не смею задерживать у себя. Вы много сделали в поисках лекарственного препарата будущего, и я благодарен вам.

Через полторы недели Флеминг распрощался и со вторым своим помощником. Ридли стал судовым врачом линейного парохода «Климентина»...

Прошла зима, вместившая в себя сотни лабораторных экспериментов, сотни надежд и разочарований, и в майской книжке «Британского журнала экспериментальной патологии» за 1929 год появилось первое сообщение о пенициллине, почему-то совсем не заинтересовавшее ни ученых-бактериологов, ни биохимиков, ни практических врачей, ни фармакологов, ведущих поиски новых лекарственных средств.

Во всем мире в пенициллин верил только Флеминг, и вера его в это неизвестное вещество крепла от опыта к опыту. Он знал: будущее медицины за пенициллином, и уже ничто не могло остановить его в поисках, затянувшихся на многие годы.

О Флеминге вспомнили только в 1943 году, когда началось заводское производство пенициллина, и безвестный бактериолог больницы Святой Марии сразу же сделался национальным героем Великобритании. Его открытие — открытие пенициллина — признали самым величайшим открытием XX века.

Место действия — Оксфорд

 В раскрытые окна рвались птичьи голоса, и, прислушиваясь к ним, профессор Флори улыбался. На его ладони поблескивала пробирка с коричневым порошком на дне. За все сорок два года своей жизни Флори не доводилось даже слышать о подобных сокровищах. В пробирке был ПЕНИЦИЛЛИН.

Шел июнь 1940 года. В Европе полыхала война. Каждую ночь немцы бомбили Лондон. Они наступали под Дюнкерком и вот-вот могли перейти Ла-Манш и высадиться в Англии, и тогда... О том, что будет тогда, Флори старался не думать. Главное — спасти пенициллин.

Пенициллин — продукт плесневого грибка Penicillium notatum, спора которого некогда была занесена ветром в лабораторию Флеминга.

Флори отложил в сторону пробирку с коричневым порошком, нервно побарабанил пальцами по краю стола. Лицо его сделалось строгим.

— Что бы ни случилось, мы должны сохранить культуру грибка. Пока на Оксфорд не упало ни одной бомбы, но, может, уже завтра наци сотрут его с лица земли. — Он откинулся на спинку кресла.

— Возможно, профессор, они даже высадятся на Острова и мы окажемся в плену или будем убиты, — вставил Чейн, приминая ладонью непослушные волосы, черные, как воронье крыло.

Флори взглянул на Чейна, мрачно подтвердил:

— Вполне возможно. В немецком генштабе разработана операция «Оверлорд» — оккупация Англии.

Чейн вздохнул, бессильно уронил руки на колени.

— Однако наши жизни — ничто по сравнению с пенициллином, — продолжал Флори.

Третий человек, находящийся в то утро в комнате, тихо продекламировал строку из национального гимна Великобритании:

— «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом...»

— Красивые слова, коллега Хитли, — усмехнулся Флори, поднимаясь из-за стола.

Он прошелся по комнате, открыл дверцу платяного шкафа, снял с вешалки свой твидовый пиджак.

— Споры грибка сохраняются годами, десятилетиями... Подкладка этого пиджака и карманы пропитаны раствором плесени Penicillium notatum, и, если я окажусь в плену, никому и в голову не придет искать в моем пиджаке пенициллин.

Чейн улыбнулся.

— Естественно, профессор. Во всем мире о пенициллине пока знаем только мы трое. Думаю, даже сам Флеминг не догадывается о лечебной силе вещества, вырабатываемого плесенью.

Флори кивнул:

— Наверное, вы не далеки от истины, коллега Чейн.

Около месяца назад биохимику лаборатории Чейну удалось выделить из плесневого бульона пенициллин. К работам с грибком Penicillium notatum Флори и его сотрудники приступили в начале 1939 года. Все биохимические исследования вел Чейн, и всего за год ему удалось сделать то, что оказалось не по силам Флемингу.

Флори швырнул пиджак в кресло, присел на подоконник.

— Сегодня же подкладки своих пиджаков вы пропитаете культурой грибка, как я, и если двоим из нас суждено погибнуть в этой войне... — Он потянулся к пробирке, лежащей на столе, и оборвал фразу, но смысл ее был ясен и так.

За окнами Оксфордского научно-исследовательского института Уильяма Дена в своем зеленом великолепии застыл огромный парк. Густая листва глушила все звуки города, раскинувшегося по берегам неширокой в здешних местах Темзы, мирно несущей свои воды на восток, к морю. И война казалась очень далекой и даже — нереальной, как средневековье, канувшее в историю. В парке царил покой, изредка нарушаемый только колоколом старинной университетской церкви, возвышающейся над кронами деревьев.