Но настал день, когда судьба отвернулась от шхуны Корпа. Летом 1812 года «Кребс» ввязался в перестрелку с крупным английским корветом. Менее чем через четверть часа дела на пиратском корабле обстояли следующим образом: значительная часть команды была перебита, паруса превращены в клочья, боеприпасы на исходе и после очередной пробоины «Кребс» начинал тонуть. Улле в бою не участвовал. Он сидел, запершись в своей каюте, и капитан не велел его беспокоить. И вот, когда судно дало течь, все оставшиеся в живых услышали голос Улле: он звал капитана. Корп со своей кошкой на плече поспешил к нему. Оставленный за главного боцман решил, что положение безнадежно. Англичане спустили на воду шлюпки и мчались к тонущей шхуне, на палубе стонали раненые, начался пожар, и боцман приказал спустить флаг. Но в этот миг появился капитан в сопровождении Улле. Корп зверски зыркнул на боцмана и отменил приказ спускать флаг. Все заметили, что капитан был бледен, как покойник, да и Улле выглядел не лучше.

И тут случилось чудо. Улле устремил свой пылающий взгляд на вражеский корабль, и английский корвет взлетел на воздух. Он превратился в пыль! На месте, где только что был корабль, образовалась воронка. Захваченные страшным водоворотом, в воронку устремились шлюпки с английскими моряками. Через несколько секунд все было кончено. «Кребс» перестал тонуть и выправился.

Легенда повествует, что Улле и Корп в этот день подписали договор с дьяволом. Они обязались с тех пор и навечно не расставаться с морем. И с каперством.

И поныне носится «Кребс» эдаким «летучим голландцем» по морю и каждый седьмой год нападает на очередной корабль. По договору, он должен отдать дьяволу души захваченных в длен моряков. Не без помощи магических чар Улле удалось склонить к этому черному делу остальных членов команды. Только один матрос отказался вступить в сделку с дьяволом. Он прыгнул за борт и плыл в открытом море всю ночь, пытаясь держать курс по звездам, пока на рассвете его, полуживого, не подобрали рыбаки. А «Кребс» с той поры выходил победителем из любой схватки — с ним уже ничего не могло случиться… Но с тех пор каждый седьмой год в Северном море при загадочных обстоятельствах пропадает корабль. Даже если судно удается найти, на нем нет ни души. И в мрачные зимние ночи, когда завывает ветер и свирепствует шторм, жители побережья говорят; «Ну, видно, снова «Кребс» рыщет по морю и охотится за человеческими душами»…

Карстен Йерн откинулся в кресле и закурил. Он закончил повествование глухим, монотонным голосом, сосредоточенно глядя в ярко пылающий камин, будто видел там все, о чем шел рассказ. Обгорелое полено с громким треском развалилось, выбросив яркий язык пламени, похожий на парус, и мне показалось, будто я вижу в камине объятый огнем корабль. В комнате стало тихо.

Общее молчание прервал суховатый голос Танкреда.

— Интересная история! — сказал он с легкой улыбкой. — Я думаю, ты вполне можешь использовать ее в новом романе. Представь: в первой главе кто-то рассказывает старинную, жутковатую легенду, все сидят у камелька, а в окошко стучат капли осеннего, скажем, октябрьского дождя. В самом деле, очень и очень недурная завязка. Но, положа руку на сердце — ты сам в это веришь?

— Разумеется, — ответил Карстен с невозмутимой миной. — Я считаю себя более или менее просвещенным человеком. Во всяком случае, не разделяю модных предрассудков, которые называются «ма-те-ри-а-лизм».

— Конечно, в Северном море иногда пропадают суда, — заметил Арне, — и для этого есть вполне очевидные причины. Но при чем тут нечистая сила? Не станешь же ты утверждать, будто кто-нибудь видел этот корабль-призрак?

Йерн кивнул.

— Вот именно! Есть очевидцы, которые видели корабль собственными глазами.

— А это случайно не те же люди, которые видели морского змея? — парировал Танкред. — Знаешь, у меня есть один приятель, который видел лично меня верхом на белом крокодиле. Да, честное слово! Наверное, у него хорошие способности к оккультным наукам. Правда, на мой взгляд, он слишком много пьет.

— Нет, так не годится, — вмешался я — Дайте же выслушать Карстена! Кто эти очевидцы? Может, моряки, потерпевшие крушение?

— Я понимаю, куда ты клонишь! — Карстен улыбнулся. — Нет, это было бы слишком просто… А мне известны и еще кое-какие вещи. Но это уже другая история.

— Карстен, ну расскажи! — попросила Моника.

— Да, да! — подхватила Эбба. — Не томи! Я уже сгораю от любопытства!..

— Рассказывать таким, как вы — бросать слова на ветер!.. Ну, уж ладно… Так вот, Йонас Корп скоро стал очень богат. И первым делом он решил выстроить себе новый дом. Но он не рвался в город, в Лиллезунд, как прочие разбогатевшие на этой войне каперы, а построил дом на Хайландете, прямо на берегу, причем в самом пустынном и диком месте, где нет ничего, кроме моря и скал.

У него теперь было множество самых разнообразных вещей, разнородных, но, говорят, уникальных. Причем уже после того, как была снята блокада и запретили каперство, «Кребс» напал на торговое судно и захватил купленную одним очень богатым англичанином коллекцию картин — сами понимаете, это был уже чистый разбой! Так вот, этих картин с тех пор никто не видел, но говорят, они спрятаны у него в доме. Корп любил разглядывать свои сокровища, особенно по ночам, когда ему не спалось. С лампой в руке он бродил по дому, из комнаты в комнату, в сопровождении все той же огромной черной кошки, которая, кажется, вообще не собиралась умирать. Собственно, сам капитан тоже не умер — во всяком случае, его никто не хоронил. Но однажды, уходя в море, Корп оставил завещание, довольно странный документ… Карстену надо было бы играть на сцене! Он сделал глоток виски и тянул паузу.

— Почему странный? — не выдержала Моника.

— Йонас Корп завещал дом и все свое состояние единственному племяннику, но ставил условие: в доме никогда и ничего не менять, не перестраивать и даже не переставлять. Каждый ковер, каждое кресло, каждая картина, каждая безделушка решительно все должно оставаться по-прежнему, как было при капитане.

Если обитатели дома нарушат это непременное условие, на них обрушится страшная кара. Случится большое несчастье, а возможно и смерть. Если же кто-то позволит себе проигнорировать последнюю волю Корпа, то он явится сам на своем корабле, сойдет на берег и месть его будет ужасна.

Тут последовала еще одна эффектная пауза. Йерн смаковал виски, и, по-моему, напрашивался на аплодисменты. Наконец, он продолжил:

— Во всяком случае, я могу утверждать одно: местные жители, безусловно, верят в силу капитанского заклятья. И в подтверждение приводят целый ряд доказательств. Самый первый наследник Корпа, его племянник, попытался в 1825 году продать кое-что из мебели, но в присутствии оценщика с ним случился удар, и он скоропостижно умер. Сделка, сами понимаете, не состоялась. В восьмидесятые годы прошлого века один из наследников хотел перестроить западное крыло дома, но строительные леса обрушились, и он погиб. В самом конце века кто-то менял оконную раму, упал, порезался стеклом и через двадцать четыре часа скончался от заражения крови. И наконец, лет двадцать назад, старший брат нынешнего владельца дома полез на крышу, чтобы ее отремонтировать. И вдруг он теряет равновесие, падает и ломает себе шею. Причем очевидцы этого несчастного случая еще живы, и все как один утверждают, что он не сорвался, не оступился — нет! Все выглядело так, словно его отшвырнула от крыши невидимая рука. И каждый раз, когда происходило нечто подобное, люди видели вечером или утром в морской дымке силуэт парусного корабля. Я разговаривал с одним старым рыбаком — его зовут Мортен Пребенсен. Он готов поклясться на Библии, что видел шхуну «Кребс» собственными глазами. Он тогда был еще мальчиком и помогал отцу в море. Это было на рассвете. Парусник появился из тумана, какое-то время его было видно очень хорошо. Пребенсен описал мне шхуну довольно подробно, особенно его поразило, что она очень быстро двигалась — как будто летела. Корабль удалялся от берега и быстро скрылся в тумане. Отец Мортена сильно перепугался, они тотчас повернули домой и на другой день в море не выходили. Местные жители боятся даже рядом ходить с этим домом, его прозвали «пиратское гнездо». Говорят, нынешний владелец дома совсем свихнулся. Он запрещает прислуге даже вытирать пыль.