В этот момент мы обнаружили, что один из пультов, на который попала пенная масса, бессильно мигает всеми своими транспарантами. Что это? Новая беда? Срочно отстыковываем разъем электропитания, осторожно и плотно изолируем разомкнутый силовой кабель. Причину поняли сразу: пена из огнетушителя оказалась электропроводной. Саша ртом выдувает пену из-за пульта. Вижу, что от наших движений дым распространяется по всему объему станции. Приношу две простыни, и мы «выгоняем» дым в переходный отсек.

Сколько времени прошло? Не знаем. В любом случае — считанные минуты. До сеанса связи еще далеко.

И вдруг ощущаю, что начинаю хуже видеть. Светильники стали терять свои очертания, расплываясь перед глазами, свет от них стал идти как из тумана. И какой же молодец Саша! Не успел я что-нибудь сказать, как он надел на меня изолирующий противогаз и попросил отплыть к конусу научной аппаратуры, куда дым не добрался.

— Отравление может быть. Неизвестно, что горело, подыши, — сказал он, наклоняясь ко мне.

Через несколько минут я стал видеть нормально, отдал противогаз Саше. У него не проходил удушливый кашель.

Начался сеанс связи. Я коротко доложил:

— Заря, я — Фотон. Сработали по 27-й странице красной книжки. — Это означало, что было возгорание на борту.

На некоторое время воцарилась гнетущая тишина. Для Земли эта весть была страшной, неожиданной и неприятной.

— Где вы находитесь? — прозвучал первый вопрос с Земли.

— Находимся в станции. Считаем, что очаг пожара ликвидировали, но где горело и в чем причина — сказать не можем, давайте будем искать вместе.

Алексея Елисеева сообщение о случившемся на борту застало в болгарском посольстве. Он так и не дослушал приветственные речи посла. Сотрудник посольства сказал лишь три слова: «Елисеев! К телефону!» Но Алексей Станиславович направился не к телефону, а в Центр управления полетом. Он везде был с нами.

Чувство тревоги его не обмануло. Услышав его голос, мы поняли, что теперь обязательно выясним причины. Наше предложение оправдалось: было возгорание пульта бортового вычислительного комплекса.

Устал, клонило ко сну, но сон не шел. Потихонечку обсуждали случившееся. Если бы все произошло во время сна, можно со всей определенностью сказать, что исход был бы более серьезным. Отметил, что Саша действовал очень четко. На тренировках на Земле так не получалось.

Вспомнил о своих мыслях. Стоит ли их сейчас стесняться? Думаю, что не стоит. Да, было страшно, были сомнения, хотелось сразу улететь в транспортный корабль, но… Чувство любви к Родине, долга перед своим народом, патриотизма и собственного достоинства ни для кого, на мой взгляд, не должны быть понятиями абстрактными или сказанными ради красного словца, для воспитания других. Нас всех к этому обязывают не пришедшие с полей войны, обагрившие своей кровью площадь перед Зимним, погибшие в небе войны, не имеющие ни камня, ни креста на своих могилах, оставшиеся в морских пучинах, спасавшие ценой своей жизни хлебные поля, закрывавшие своим сердцем жизнь детей Афганистана. Есть пословица: долг платежом красен. За свою жизнь, за все, что имею, за все, что знаю, за все, что умею, за счастье своих детей и внуков считаю себя неоплатным должником перед Родиной. За песню над родным простором, шум тайги вековой, гром прибоя морского и чистую лазурь над крышей дома, за родной кут, где ты родился и где тебя любят, за все, что мы воспринимаем как Родину, можно отплатить лишь любовью и жизнью сына.

Космические будни на орбите всегда требуют осознания того, что к неизвестному устремляешься не ради строчек в газете и славы. От каждого, кто уходит на орбиту, на Земле вправе ожидать отдачи, если хотите, даже требовать, спрашивать, и по крупному счету. Советские космонавты, начиная с первых стартов, достойно оправдывают высокое доверие. На монументальную плиту основания космической пирамиды каждый новый экипаж кладет свой кирпич. Увидим ли когда-нибудь пик ее вершины? Вряд ли. Путь к познанию Вселенной бесконечен, как бесконечны материя, движение и время.

Каждый день я спрашивал себя: что привезу на Землю? Результаты измерений, фотосъемок, экспериментов — материал бесценный. Но было огромное желание наряду со спектрометрической, оптической, рентгеновской, радиотехнической и другими научными системами воспользоваться своими глазами и умом. Эту работу я назвал поисковой.

Вспоминаю, Андриян Григорьевич Николаев как-то сказал:

— Космос — дорога без конца. Для меня же космос — дорога без конца к познанию Земли.

Ежедневно подплывал я к иллюминатору и смотрел на безбрежные даже из космоса просторы океана. В его недрах таятся огромные богатства. Как добыть их? Как научиться разумно ими распоряжаться? Географическое положение нашей страны таково, что выход к открытым водам мы имеем на севере и на востоке. Прибрежные воды, где можно вести промысел с введением двухсотмильных экономических зон, в других океанах остались для нас закрытыми. Рыбаки попросили посмотреть, что можно увидеть в океане из космоса. И я смотрел. Смотрел долго, до изнуряющей ряби в глазах. Океан хранил свои тайны. Меня интересовали биологически продуктивные зоны, планктон — пастбища для промысловых рыб. Фотосинтез в недрах океана превращает неорганику в органику, неживое — в живое. Он там, где есть условия, где есть динамика вод по вертикали и горизонтали.

Георгий Гречко сфотографировал уникальные краски динамических образований в районе Мальвинских /Фолклендских/ островов. Но почему эти краски не всегда видны? В чем же дело?

Ответ на этот вопрос я искал долго. Но превратить наблюдения в систему не удавалось. Ошибка моя была простой. Мне хотелось получить конечный результат — увидеть глазами. Ведь автоматические спутники сотни тысяч фотографий уже сделали. Это и натолкнуло на мысль, что у фотоаппаратуры есть глаза, но нет основного достояния природы — мозга. Пусть это звучит банально, но я решил в наблюдениях пользоваться не только глазами, но и мозгом: знаниями физики, оптики излучения, отражения, динамики, газодинамики, термодинамики и т. д. Рассуждения свел к простой модели. Есть три среды: вода, атмосфера, суша. Они существуют во взаимодействии, влияют друг на друга, образуя единый организм — планету Земля. Но законы отражения от водной поверхности иные, чем от суши. Стоило дойти до этих рассуждений, как тайное стало приоткрываться. Теперь становилось понятным, почему облачный покров характерным рисунком как бы показывает, что под ним протекает река или в океане находится остров.

Первой «заговорила» облачность. Нелюбимая космонавтами /лишает впечатлений — из-за нее невозможно видеть Землю/, она стала моим союзником. Облачность стала «показывать» мне динамически активные районы, а я стал искать условия освещенности, чтобы заглянуть под толщу воды, в глубь океана. Теперь я уже фиксировал положение Солнца над горизонтом по отношению к линии визирования, оценивал углы, под какими наблюдаю. И я увидел краски океана. Изумрудно-зеленые, марганцево-красные, коричнево-желтые, бурые — они светились на фоне безбрежной синевы водной глади, они словно говорили со мной. Мои же глаза, уставшие и покрасневшие за те несколько месяцев, когда я вглядывался в водную поверхность, тоже светились радостью и счастьем. Убедившись в правильности полученного результата, в его абсолютной достоверности и действенности, вызвал на связь специалистов — океанологов. На связь вышел профессор Алексей Михайлович Муромцев. Первая встреча с ним произошла в эфире. До полета мы не знали друг друга. С этой встречи началась наша дружба, наше научное сотрудничество. Еще раньше, когда я сообщил о подводном рельефе в районе Соломоновых островов, Владимир Исаков — оператор связи Центра управления полетом — то ли в шутку, то ли всерьез произнес такую фразу:

— Фотон-1, объявляю, что у нас появился космический океанолог.

В Центре управления услышали тогда мой лаконичный ответ:

— Владимир Тимофеевич, я согласен, но давай работать вместе. Я буду выдавать информацию, а ты ее совместно с океанологами анализируй и давай мне обратную связь.