В те минуты я вдруг увидел перед собой обыкновен­ного смертного, земного человека, который, как и тыся­чи других, вышел на прогулку по летнему проспекту Руставели. Сейчас это был простой парень с голубыми, как небеса Сванэти, глазами, затаившими глубокую печаль. Это был не Тигр скал, потому что его одолевали мысли о бренности и тщете человеческой жизни,— ведь тигры не думают о подобных вещах! Таким я увидел его тогда, в летний вечер на Руставели...

Мы проходили мимо какого-то магазина, и Михаил остановился перед витриной. Холодный свет люминес­центных ламп лег на его лицо, и оно показалось мне вдруг побледневшим. Показалось или правда он побледнел — не знаю. Я перехватил его взгляд — он смотрел на турьи рога, выставленные в витрине. Исчёрна-серые, хорошо отполированные, в металличес­кой чеканной оправе. Перед ними — корявыми, неразборчивыми цифрами — цена на ярлыке.

— Знаешь, вчера вечером я был в гостях,— заго­ворил он.— Когда тамаде подали рога, я встал и ушел. Меня удерживали, куда, мол, спешишь, и ни один че­ловек не догадался, почему я сбежал. Да и кто бы додумался, что виной тому были рога! Может быть, все это глупости, может, кому-то оно и покажется смешным, иной раз мне и самому не по себе от такой своей... мягкосердечности, что ли, не знаю, что это... но это так.

Я глядел на него с некоторым замешательством, не вполне понимая, но уже догадываясь, к чему он клонит.

— В прошлом году,— продолжал Михаил,— я поднялся на Легвмери. Белый старец все переживал — турьи стада так поредели, что, вероятно, скоро и вовсе не станет туров в Львином ущелье. Ну и вот я нашел местечко, откуда хорошо просматривались Соленые ска­лы, лег и навел бинокль. Лежу, смотрю, жду появления туров. Их не видать. Уже и солнце начало склоняться к западу, а туров нет и нет. Я, отчаявшись, решил было уходить, и тут появились двое. Один — тур-самец, с характерными для самцов рогами, а второй — турёнок, месяцев двух-трех от роду. Матери с ними не было — может, убил ее какой-нибудь горе-охотник. Как бы то ни было, ясно одно: турёнка растит вместо матери отец. Он шел впереди и на своем турьем языке звал малыша следовать за собой.

Увы, чутье подвело его. Откуда-то грянул выстрел. Тур в мгновение ока упал на край утеса и оттуда полетел вниз, на белоснежный ледник. Но это не самое ужасное. Турёнок, перепуганный насмерть, заметался туда-сюда, в страхе угодил головой в расщелину, видно, хотел спрятаться, что ли, да и застрял. Ни туда, ни сюда, не­счастный. Как он мучился, стремясь высвободиться, дергался, но все было тщетно. В конце концов он выбился из сил и повис на собственной голове, как тряпка.

Это было невыносимое зрелище. Я вскочил как ужаленный и помчался вниз. Я бежал, словно сама смерть гналась за мной,— бежал, чтобы успеть спасти несчастное животное. От склона Легвмери до Соленых скал по меньшей мере километров шесть. Я бежал, не разбирая дороги, стремясь выиграть каждый сантиметр, а перед моими глазами стоял беспомощный туренок, болтающий в воздухе ногами в отчаяннейшей схватке с каменной ловушкой.

Я успел.

Он был уже при последнем издыхании, жилы на шее набухли кровью, и он медленно умирал, зады­хался. Я приподнял его тело и сумел высвободить го­лову, потом начал массировать грудь. Погладил его, приласкал, побрызгал водой... Бедное животное посте­пенно пришло в себя. Может быть, мне надо было тотчас уйти, скрыться с его глаз, не знаю... Наконец он окончательно очнулся. Некоторое время смотрел на меня ничего не выражающим взглядом, потом в его глазах вспыхнул страх, он встрепенулся, вскочил с быстротой молнии, одним прыжком оказался у края утеса и, верно уже ничего не соображая от всего пережитого, прыгнул. Одним словом, последовал за родителем... «Последовал»... Мне вспомнился тогда Тянь-Шань... То, что случается среди людей, случается и среди животных... Там, в горах Тянь-Шаня, Джумбер последовал за Тэймуразом. Ты понимаешь, что это значит — последовать за кем-нибудь на тот свет?

Ты думаешь, на этом все кончилось? Нет. За этим произошло то, что я и хотел сказать, с чего я и начал свой рассказ. Самое нелепое, бессмысленное и жестокое. Можешь себе представить, в каком я был состоянии. Но как бы то ни было, а надо было возвращаться домой. Я спустился на ледник. Тур лежал там, как раз на моем пути. Я удивился: почему же охотник бросил его? А что бросил, было очевидно: зверь лежал целёхонький, распростертый на льду в луже алой крови. И только рогов не было! Охотник убил такого замеча­тельного зверя лишь ради его рогов! На их месте зияли следы топора... А на снегу — следы человека, который совершил подряд два злодеяния — убил тура и убил туренка, убил не ради хлеба насущного, не ради того, чтобы прокормиться и прокормить свою семью, а чтобы срубить рога. Я еще раз присмотрелся к человеческим следам на снегу — человеческим!.. Они пересекали ледник и терялись среди цайдерских скал и камней:

Это было самое возмутительное: ради рогов совер­шить столько зла! Да, в конце концов, что за необхо­димость такая — рога за столом? Неужели вино нельзя пить из других сосудов? Да, туров убивали и в старину, но не истребляли, и не ради такой забавы (правда, за рога неплохо платят, но не этим ведь живы люди!), убивали, чтобы прокормиться, причем соблюдали за­кон — не убивать больше одного. А ведь эти убьют всех, сколько бы ни попалось им на пути. Срубят рога, а мясо — воронью. Вот они, теперешние Чорла,— кровожадные, безудержные в своей жестокости и алчности. О том и говорил Белый старец: «Умножились, расплодились подобные Чорла, они попрали исконные законы гор, через них пустеют наши горы, не станет в них никакой живности, и несчастные дали, потеряв свои волосы, замерзнут и превратятся в ледяные сосульки».

Получается, что подобные Чорла существовали прежде и существуют теперь, с той только разницей, что теперь их несравненно больше и вскоре они разорят и уничтожат всё...

Может, в этой витрине выставлены именно те рога, которые неизвестный охотник срезал с того тура? Или, может, вчера к столу вынесли его рога? На свете бесчис­ленное множество рогов, поди узнай, которые чьи, но какое это имеет значение? Все они — добыча Чорла, им срублены с безответных и беззащитных животных и привезены в город на продажу, похищены со Сванэтского Кавкасиони, с Карачая, с гор Балкарии или Дагестана и бог весть еще откуда. Везде и всюду развелись эти Чорла. Когда мы были на Тянь-Шане, и там столкнулись с подобным. Из-за турьих рогов и рогов архара была целая драка. Это когда мы подня­лись, чтобы спустить тело Илико[26]. Да, и такое было... А теперь суди сам, могу ли я после всего спокойно смо­треть на отполированные, оправленные в серебро или какой другой металл турьи рога? Всем и каждому этого не объяснишь, иному мои переживания покажутся смешными, а я — сентиментальным, он только посме­ется в душе: «Э, Миша, ты, словно Миндиа[27], над такими вещами размышляешь, это тебе не подобает ведь ты — человек скал...» Может, и ты не разделяешь моих чувств? — Михаил устремил на меня испытующий взгляд.

Мы отошли от витрины и тем же неспешным шагом молча продолжали наш путь. Я думал над Мишиными словами. Кто же он, в конце концов,— Тигр скал или Миндиа? Как уживались в нем душевная мягкость, чувствительность — и твердость характера, и все те черты, которые делали его Тигром скал?..

— Знаешь, что я хочу сделать? — заговорил вдруг Михаил, прерывая мои размышления.— Вот когда я вернусь из Италии, отправлюсь в Сванэти и, как дела­лось в старину во время каких-либо несчастий, по звону колокола соберу Львиное ущелье, подыму, при­зову всех, у кого сердце болит за родной край. Соберу в Сэти, во дворе церкви Джураги, и напомню, как любили наши предки всех животных — домашних и диких, как бережно к ним относились. Пусть вспомнят древние охотничьи заветы, заветы гор: «Не убивай больше двух. Не убивай самку тура. Не подними ружья до месяца Гиоргоба...» Так исполнится завещание Бело­го старца... И еще скажу людям: отныне давайте винные сосуды выделывать из дерева, как когда-то, по дедовским обычаям, старинные кружки. Для этого нужно очень мало — ольховое дерево, топорик, дексель и немного старания... Когда я вернусь из Италии, я обязательно сделаю это...