Сейчас оба висели на волоске над бездной, и для них, связанных одной веревкой, никакого значения не имело, кто старше, а кто младше, кто руководитель группы и кто — рядовой ее член. Только бы благополучно пройти над бездной, только бы не сорваться, победить!

Вскоре   с   карниза,    выступающего   над   нашими головами, исчез сперва один силуэт, затем — второй, потом исчезли лестница и площадки. Стена опустела, только там и сям торчали шлямбурные крючья...

Потом мы услышали, как застучал молоток. Через определенные интервалы стук прекращался и возникал снова. Это означало: «Забиваем крючья для страховоч­ной и вспомогательной веревок, которые скоро спустим. Готовьтесь». Всего было вбито три крюка. Трех крюков было достаточно для безопасного подъема двух человек и крепления основной веревки, по которой нам пред­стояло сейчас подняться.

И вот сверху, подобно солнечному лучу надеж­ды и утешения, соскользнула веревка. Ее появление наша четверка встретила восторженными взглядами. Мы сейчас ухватимся за этот луч, и он поднимет нас кверху, к солнцу, к конечной цели нашего трудного пути.

И вот мы наверху, мы стоим на скальном гребне, но где он, конец? Где желанная цель? Снова скалы, утесы, карнизы, углы, желоба, на которых снова будет расхо­доваться наша сила и воля. И главное — где оно, златоокое солнце? Куда же поднял нас луч?

Восточный ветер подул с вершины. Подул и принес с собой клочья тумана. Они цеплялись за плечи наши, за лица и оседали влагой.

Ветер усилился. Он забросал нас охапками тумана. Вокруг воцарилось серое безмолвие. Ушба помрачнела. Наши окна, которые соединяли нас с внешним миром, закрылись. Исчез из виду вспомогательный лагерь на Чаладском леднике. Сеть незримых связующих нитей разорвалась... Ощущение одиночества подрезало нам крылья. Гложущая тоска навалилась на нас. Тоска и молчание. Но так нельзя! Сейчас нужно быть еще более собранными, сильными, чтобы одолеть наше одиноче­ство...

Не без труда нам удалось перебороть себя. Мы за­горелись прежним азартом, и вот уже застучали молот­ки — переклички между связками. В лагере было опять все в порядке. Мы осваивались с туманом.

Когда я глянул на часы, оказалось, что на те двадцать метров нам понадобилось более ста двадцати минут.

— Сколько крючьев мы использовали на этом участ­ке?—спросил я Михаила, когда менялись связки.

— Десять шлямбурных и пять обыкновенных, скальных,— ответил он. Ответил уверенным, спокойным голо­сом. Это было самое главное для нас.

ПИРИБЕ ГВАРЛИАНИ:

... — Один белый — группа в порядке, два белых или два зеленых—продление контрольного времени. А красный...— Михаилу трудно говорить.— Крас­ный...— Он умолкает.

Я сижу перед ним на валуне. На коленях у меня — раскрытая тетрадь, я записываю в нее каждое его слово.

В тревожном смущении оглядываю молчаливые лица.

Джокиа, Гиви, Михаил-Младший, Джумбер и Шалико — все молчат.

Даже горные индейки замолкли, затаились где-то вдали, даже их свист не нарушает молчания и тишины, объявшей все вокруг. И вороны не кружат внизу — укрылись в нижних скалах.

С тех пор как альпинисты вступили в единоборство с горами, во времени возникла какая-то новая минута. Это — минута молчания, которая наступает всякий раз, как заходит речь о красной ракете. За красной ракетой стоит то, что на языке альпинистов зовется несчастьем.

— Красная ракета — группе плохо, требуется не­медленная помощь. Контрольный — до двадцать шесто­го августа,— кратко заканчивает Михаил.

Я закрываю тетрадь с сигнальными знаками и бережно прячу ее. Будто от нее зависит судьба това­рищей. Михаил встает. Ребята вскидывают на плечи рюкзаки. Михаил подходит ко мне и тихо говорит:

— Я еще в жизни не выбрасывал красную ракету... Но если ты увидишь ее, знай: пусть вспомогательный отряд не пытается подниматься снизу, ничего не выйдет. Лучше действовать с вершины...

Они ушли.

 Я, кинооператор Борис Крепс и врач экспедиции Хито Мусэлиани остаемся во вспомогательном лагере. С нами одиночество и пустота. Впереди сверкает Чаладский ледник. Весь, словно изрубленный, бесконечно длинный, он простирается кверху, к подступам вершин Чатини и Ушбы и теряется там, сливаясь с облаками.

Ребята пойдут по этому леднику, поставят палатку, чтобы оттуда рассмотреть юго-восточную стену Ушбы, которая похожа на пещеру с разинутым зевом. На эту стену еще не ступала нога человека. Сколько экспеди­ций возвращалось оттуда ни с чем! Шестисотметровое Зеркало — это не шутка!.. Там их ждет тяжелейшая работа с молотками, ледорубами, шлямбурными крючь­ями. Ждет перспектива висеть на веревках в течение десяти суток.

...Мышляев отказался от восхождения на Зеркало. Михаил продолжал упорно думать об этом.

Идея покорения Зеркала не отпускала его. И тогда Михаил поделился с отцом своей мечтой. Через короткое время отец и сын Хергиани отправились к основанию юго-восточной стены. Два часа вдумчиво, сосредото­ченно рассматривали стену. Составили варианты, взве­шивали все «за» и «против». Когда возвращались до­мой, отец сказал: «Если подберешь надежных ребят, сможете покорить Зеркало».

С того дня началась серьезная подготовка. Посте­пенно выявлялись желающие штурмовать Зеркало.

Они собрались и стали готовиться идти на Ушбу и возвестить ей, грозной в своей неприступности, о мощи и неодолимой силе человека... Они шли отомстить за погибших на ее склонах.

— На другой день меня ждал сюрприз. К моей ра­дости, Михаилу стало лучше. Он пришел в сознание, речь его стала нормальной, осмысленной. Все это во­одушевило меня и настроило на рабочий лад. Во мне окрепла уверенность, что мой Михо поправится, что я спасу его... Всю ночь меня мучило иное предчувствие, и вот!.. В эти минуты на свете не было человека счаст­ливее меня. В один миг перед глазами возникли улицы Тбилиси, родные, друзья, здание альпклуба... Нам по­жимают руки, нас утешают: ничего, не огорчайтесь, главное — всё благополучно, будем живы, посчитаемся с пиком Победы...

«Все благополучно...»

Да, главное — чтобы все было благополучно, все были бы живы-здоровы... Пока человек жив, он может творить чудеса, может совершать подвиги.

 Погода тоже хорошая, погода тоже будто подбадри­вает меня. Потеплело. Теперь надо двигаться, дей­ствовать, бороться. Природа помогает нам, дело за нами!

«Но они? Где они? И как они?..»

Я вышел из нашей пещеры. Ого, вот новости — над нами, в нескольких метрах всего, палатка!

— Эге-эй! — радостно закричал я.

Из палатки высунулась голова Кузьмина.

— Ты откуда тут взялся? — удивился и он при виде меня.

Наше убежище в снегу невозможно обнаружить с первого взгляда.

— Мы здесь, в этой вот берлоге.

— Михо там?

— Там, конечно.

— Габлиани и Кухианидзе тоже там?

Что такое?! Габлиани и Кухианидзе? Почему они должны быть там? Как? Я ничего не могу понять... Меня словно огрели по голове молотком. Неужели столь радостно начавшееся утро обманет меня? Неужели я напрасно так обрадовался палатке, появившейся над нами?..

— Вы не видели Илико и Тэмо? — снова окликнул меня Кузьмин.

— Но вы ведь были вместе, вместе вышли и...

— Мы потом разделились и разминулись...— запи­наясь, говорит Кузьмин.

«Как же вы потеряли друг друга в двух шагах! — в отчаянии думаю я.— Как это произошло?..»

Но сейчас не время размышлять о том, как это произошло. Надо действовать. Надо что-то предпри­нимать. Но что?

В это время высоко на гребне появились две фигуры. Илико и Тэмо! Черепашьим шагом спускаются они вниз. Я немного успокоился. Залез обратно в нашу пещеру и стал готовить Михаила. Пришли Кузьмин и Джумбер. Общими усилиями мы усадили Михо на снег и стащили вниз. Этот участок, примерно метров в триста, ровный и безопасный. В двух-трех местах, где были на пути скалы, Михо поднимался на ноги и при моей поддержке шел сам. Опасность его как-то отрезвляла, потому я сознательно выбирал скалистые участки.