- Ваши слова не лишены смысла, - не стал спорить Адриан. - Но вы же не хотите сказать, что и впрямь верите в то, что бедняжка Кройтор - жертва кровавой расправы жадной до денег Юлии Николаевны?! Ваше благородие, опомнитесь! Ваша мать была святой женщиной!

- Чья святость не помешала ей украсть двоих детей у "бедняжки Кройтора", - с усмешкой добавил Мишель, и от тона, которым были произнесены эти слова, Адриан громко ахнул.

- Да как вы можете?! Как можете её осуждать?! - Тут он едва ли не подскочил со своего места, как всегда эмоциональный, но Дружинин сдержал его, положив руку на плечо и рывком заставив сесть обратно на сиденье. - Михаил Иванович, вы просто чудовищно не правы!

- Я? Адриан, этот якобы благородный поступок разрушил всю её жизнь, и, к сожалению, не только её. Ты и представить себе не можешь, какие у всего этого были последствия. - Вспомнив о несчастном Антоне Голицыне, Мишель невольно поморщился.

- Она поступила, как считала нужным!

- И из-за её ошибки страдают теперь ни в чём не повинные люди, - жестоко оборвал его речи Мишель. - А если бы она тогда, двадцать пять лет назад, оставила всё как есть, то сейчас была бы жива! И не начался бы весь этот кошмар, и многие были бы куда счастливее, и мы с тобой в том числе.

- Вы будто обвиняете её в том, что её убили!

"Да потому что она сама, чёрт возьми, в этом виновата!", очень хотелось крикнуть Мишелю, но он сдержался. И только посмотрел на Адриана прямо, серьёзно и проницательно. О, да, он винил её в случившемся. Потому что бедная Юлия Николаевна своей добротой подписала себе смертный приговор. И теперь столько невинных людей страдали из-за её роковой ошибки, и сам он больше других. Как ему не хватало её сейчас! Вот именно в этот момент, как хотелось ему обнять её, склонить голову на её плечо и попросить, наверное, впервые в жизни настоящего материнского совета. Она была бы единственной, кому он мог сказать о своих сомнениях. И, вероятно, она была бы единственной, кто смог бы отговорить его от самоубийственной затеи с возвращением на западный фронт. Если бы только она была рядом в тот момент, когда была так нужна...

Но собственному сыну Юлия Николаевна предпочла какие-то свои призрачные идеалы, которые преследовала всю жизнь. И, в конце концов, за них и погибла, оставив его в полнейшем одиночестве и отчаянии. Вероятно, Адриан прав, она и впрямь думала, что спасает Ксению и Антона, но... к чему привели её добрые поступки, ныне и сказать страшно.

"Когда уже закончится этот кошмар?", спросил себя Мишель, предвидя очередной поток бурных оправдательных речей от Адриана, но Дружинин не дал румыну ничего сказать, и объявил тихо:

- Мы приехали.

Лошади, и впрямь, остановились.

В доме, который Лучия Йорге снимала у зажиточного купца, их будто уже ждали. Двери были гостеприимно распахнуты, причём настолько гостеприимно, что это неминуемо попахивало ловушкой. Или ещё какой, другой бедой. Мишель, например, совсем бы не удивился, увидев несчастную румынку задушенной посреди гостиной. Или, расстрелянной в собственной спальне, по традиции проклятого Кройтора.

Но, к счастью, Лучия была жива, и умирать в ближайшее время вроде бы не собиралась. Однако в любую минуту всё могло измениться, потому что за спиной у неё, сидящей на диване, стоял полковник Герберт. Или, простите, Матей Кройтор? Не до тонкостей теперь, ибо он был вооружён, с недоброй усмешкой глядя на вошедших без приглашения мужчин. В особенности, конечно, на одного из них.

- Адриан, - небрежно уронил он, сделав ударение на первую гласную, а не на последнюю, отчего имя это, вроде бы знакомое, прозвучало по-новому, чуждо.

Горячий и пылкий управляющий ответил на румынском, но его ответ мы приводить не будем, дабы не смущать воспитанных читателей. Скажем лишь, что это был вовсе не тот ответ, на который мог бы рассчитывать горячо любимый дядюшка, после долгих лет разлуки. Матей Кройтор сделал вид, что пропустил нецензурную брань мимо ушей, и сказал с усмешкой:

- Двадцать пять лет я тебя не видел, а, однако ж, узнал с первого взгляда, - он презретильно хмыкнул и склонил голову на плечо, - ты - вылитый твой отец в молодости! Ну просто одно лицо!

Адриан, похоже, разговаривать больше не собирался. Ничуть не тревожась о последствиях, этот вспыльчивый человек всерьёз собрался наброситься на Матея Кройтора, и бездумно сделал бы это, если бы не Дружинин. Генерал-майор в последний момент ухватил его за плечи, и сквозь зубы прорычал:

- Ты что, не видишь, он же вооружён!

Единственными, кто сохранял непробиваемое спокойствие, оставались Лучия Йорге и Мишель. Женщина продолжала по-прежнему сидеть на диване, не шелохнувшись, во все глаза глядя на него единственного из всей этой троицы незваных гостей. Адриана она, вероятно, узнала - он и впрямь походил на своего покойного отца, но не Адриан волновал её в ту минуту. И до перебранки Матея Кройтора с племянником, и до слов Дружинина ей не было ни малейшего дела, она не понимала русского языка, а если бы и понимала - всё равно ни слова не услышала. Кроме Мишеля, похоже, в целом мире её не тревожило ничто.

Да и тот, в свою очередь, не упустил возможности посмотреть на знаменитую Лучию Йорге, о которой столько слышал. Её мать считала эту женщину своей близкой подругой, но вот оправдано ли? То, что Кройтор был сейчас здесь, стоял за её спиной, краше всяких слов говорило о том, что они заодно! Выходит, эта женщина предала не только Санду, но и саму Юлию Николаевну?

Что ж, она могла. Весь её внешний вид, весь облик был каким-то... невероятным. Она ни в коем случае не была красива, и, более того, давно уже немолода, а русые волосы её в некоторых местах были тронуты сединой. Длинное вытянутое лицо, ничем не примечательное, тонкие, бесцветные губы, бледная кожа, обтягивающая выпитающие скулы, узкий подбородок, высокий лоб – в целом, ничего особенного. Увидев такое лицо, вы тотчас же забыли бы его, если бы не глаза.

Господи, какие у неё были глаза! Огромные, выразительные, тёмные глаза, чуть с прищуром, они напоминали два огромных озера, в которых плескалась печаль. А ещё мудрость. Кем бы там ни была эта Лучия Йорге, но держалась она с таким видом, будто давно уже познала величайшую тайну бытия. Однако эти самые глаза, тёмные и печальные, продолжали изучать Мишеля с тройным усердием, будто она хотела запомнить черты его лица как можно чётче, чтобы не дай бог не упустить какой-либо детали.

Кройтор за её спиной небрежно крутанул револьвер в руке, развернув дуло в сторону Адриана, а затем перевёл взгляд на сдерживающего его Дружинина.

- Генерал-майор, моё почтение. Так я и знал, что вы рано или поздно на меня выйдете!

- Бросьте оружие, Кройтор, - порывисто, хрипло произнёс Дружинин, - нас троих вы всё равно не убьёте, так что...

- Вы всё равно не уйдёте отсюда живым, - вдруг подал голос Мишель, наконец-то соизволив оторвать взгляд от Лучии Йорге. Та чуть вздрогнула, услышав его низкий, красивый голос, и слегка повернула голову в сторону Матея Кройтора. - Впрочем, можете попытаться, - продолжил Волконский, - револьвер у вас есть. Из него вы убили мою мать, не так ли?

Кройтор собирался что-то ответить, как и Дружинин с Адрианом, не разгадав до последнего, что Мишель попросту заговаривает ему зубы и пытается отвлечь. А сам, тем временем, коротким, неуловимым движением снял оружие с пояса Владислава Дружинина, и вот они с Кройтором уже стояли напротив, держа друг друга на мушке.

- Миша, что ты делаешь, опомнись! – выдохнул побледневший генерал-майор. – Ты хоть представляешь, что с тобой сделают за убийство полковника Герберта?! Миша, я тебя умоляю, не делай глупостей, тебя расстреляют раньше, чем я успею доказать, что на самом деле наш полковник – никакой не полковник!

- Дело говорит, - хмыкнул Матей Кройтор, кивнув в сторону Дружинина.

- Мне наплевать, - озадачил его своим безразличием Мишель, - вы убили мою мать, а я убью вас. По-моему, это справедливо.