Профессор не отзывается на эти его слова, зато возникает еще один голос – монаха Бертолъда.

Бертольд. Здравствуй, Франц! О чем ты?..

Молодой человек(или, как выяснилось, Франц). Сейчас отец грозился меня выгнать и лишить наследства.

Бертольд. За что же?

Франц. За то, что я знакомство веду с рыцарями.

Бертольд (рассудительно). Он не совсем прав и не сов­сем виноват.

Франц. А я? Виноват ли я в том, что не люблю своего состояния? Что честь для меня дороже денег?

Бертольд. Всякое состояние имеет свою честь и свою выгоду. Дворянин воюет и красуется. Мещанин трудится и бо­гатеет. Почтен дворянин за решеткою своей башни, а купец – в своей лавке. Да взять хоть твоего отца...

Франц(с трудом слушавший эти разумные рассуждения, тут и вовсе взрывается). Отец? Он за копейку удавится!

Бертольд. Не говори так, мой добрый Франц! Не говори! Спору нет, отец твой бережлив, скупенек и сперва даже слушать не хотел, чтобы ссудить мне полтораста гульденов для моего последнего опыта. «Эх, отец Бертольд! – пенял он мне с доса­дою. – Коли бы ты не побросал в алхимический огонь всех де­нег, которые прошли через твои руки, то был бы богат». Однако ж, когда я уверил его, что на сей раз мой опыт непременно удастся, и посулил ему за то наконец расчесться с ним, а сверх того, открыть великую тайну, он раскошелился и даже...

Вот тут наконец появляется запыхавшийся Гена.

Гена. Здрасте, Архип Архипыч! Простите, я опоздал на минутку, потому что... Ой, у вас кто-то есть? Кто это?

Профессор. Не узнал? Что ж, придется знакомить зано­во. Это Франц, молодой поэт. А это монах Бертольд, ученый, алхимик...

Гена(церемонно). Очень приятно. Гена. (Шепотом.) А кто они? Из какой книги?

Профессор. Как? Я-то решил, что ты их просто впопы­хах не признал, а ты, брат... Нет, надо объясниться, и наедине, без этих господ, – я не хочу краснеть за тебя перед ними...

Остаются одни.

Что же это такое, Гена? Мало того, что ты опоздал... (Грозно.) Кстати: чтобы это было в последний раз! Обещаешь?

Гена. Слово даю! (Честно подумав.) Ну, в крайнем слу­чае – в предпоследний.

Неизвестно, говорит ли он искренне или хитрит, но как бы то ни было, давая свое слово, он ничем не рискует (как, между прочим, казалось еще одному участнику этого путе­шествия, но уж о нем, о его слове и заодно о том, почему всего лишь «казалось», вы узнаете чуть позже), ведь путе­шествие, которое совершают сейчас Архип Архипович и Гена, именно предпоследнее в этой книге.

Профессор. Смотри!.. Словом, мало того, что ты опоздал и я был вынужден начать один, без тебя, так ты еще вдобавок Пушкина плохо знаешь!

Гена. Я? Пушкина? А он тут при чем?

Профессор. При том, что и Франц и Бертольд – герои одной из его пьес. Правда, неоконченной, однако...

Гена(облегченно). Ах, неоконченной? Тогда чего же вы от меня хотите? Я ведь не ученый какой-нибудь вроде вас, я всякие там черновики и комментарии не изучал!

Профессор. Ну, ну, не отговаривайся! Эта пьеса дав­ным-давно входит во все собрания сочинений. И, кстати сказать, считается замечательнейшим произведением. Знаешь, как оценил его еще Чернышевский?

Гена (угрюмо). Издеваетесь, да? Откуда ж мне знать, если я самой этой пьесы не читал?

Профессор (рассмеявшись). Ах, извини меня, Гена, за то, что я хорошо подумал о твоих знаниях!.. Что ж, тогда послушай. Видишь ли, один из исследователей Пушкина выразил мнение, что эта его пьеса – «не настоящее произведение, а толь­ко остов произведения...»

Гена. Ну? Видите? Исследователь – и то вон что сказал! А вы хотите, чтобы я...

Профессор. Сейчас я хочу одного: чтобы ты дослушал... А Чернышевский возразил: «Решаемся даже сказать, что не жалеем о том, что «остов произведения» не был обработан, не подвергся перекраиванию, развитию и распространению в объе­ме... Не укажи нам на мысль о необработанности сам Пушкин, мы должны были бы думать, что даже он сам не мог бы ни приба­вить, ни изменить тут ни одного слова, не испортив или не осла­бив своей прекрасной драмы»... Видишь, как высоко оценил Николай Гаврилович пушкинские «Сцены из рыцарских вре­мен»!

Гена (встрепенулся). Как вы сказали? «Из рыцарских»?

Профессор. Ну да. Именно так называется последняя и неоконченная драма Пушкина. Вернее, так ее потом назвали издатели – сам Пушкин не успел ее и озаглавить... А собствен­но, чему ты так обрадовался?

Гена. Вы еще спрашиваете! Я же вот как люблю про рыца­рей читать! Про Айвенго там... Про Ричарда Львиное Сердце...

Профессор. Добавь: про Дон Кихота!

Гена. А что? Хоть бы и про него тоже! Эти рыцари – они такие смелые были! Такие благородные!

Профессор(с не очень понятной Гене иронией). Такие учтивые!

Гена(с вызовом). Да! И учтивые! Вежливые. Или, по-ва­шему, Айвенго и Дон Кихот грубияны какие-то?

Профессор. Нет, Геночка, конечно, нет... Но знаешь, что я подумал? Раз уж тебе, как я понял, хочется встречи имен­но с такими рыцарями, то не лучше ли просто-напросто вновь стать к пульту, повернуть рычаг исполнения желаний и – пожа­луйста! Все будет так, как тебе хочется и как нравится!

Гена. А можно? Тогда спасибо! (Орудует у пульта.) Зна­чит, так... Так... И так!

Звонко поют трубы герольдов. И звучит песенка рыцарей.

Рыцари.

Первый рыцарь. Благородный сэр! Осмелюсь ли я про­сить вас принять мой вызов?

Второй рыцарь. О, это слишком большая честь для меня, благородный сеньор! Но я не смею огорчить вас отказом!

Первый. В таком случае, достопочтенный рыцарь Неза­катной Луны, я предоставляю вам право первого удара!

Второй. Никоим образом, преславнейший рыцарь Розы Без Шипов! Соблаговолите напасть первым вы!

Второй. Нет, вы!..

В общем, стараются перелюбезничать друг друга – совсем как Манилов и Чичиков, уступающие один другому право первым пройти в дверь. Возможно, это сравнение пришло в голову и Гене: иначе с чего бы он сам выключил машину и прекратил эту сцену?

Профессор(не без иронии). Ах, ты уже насладился зрелищем учтивости и благородства? Чудесно! А уж теперь, изви­ни, будет не по-твоему. По-пушкински. И рыцари предстанут не­сколько иными...

Вновь появляется Франц.

Франц. Да разве это жизнь? Черт ее побери!.. Однако что это давеча сказал мне Бертольд? У герцога будет турнир... Ах, боже мой! там будет и Клотильда! Дамы обсядут кругом, трепеща за своих рыцарей, – трубы затрубят – выступят ге­рольды – рыцари объедут поле, преклоняя копья перед балконом своих красавиц... – трубы опять затрубят – рыцари разъедут­ся – помчатся друг на друга... дамы ахнут... боже мой! – нико­гда не подыму я пыли на турнире, никогда герольды не возгласят моего имени, презренного мещанского имени, никогда Клотильда не ахнет...