Первый и второй. Ну? Ну?

Третий. Так вот... После кампании двенадцатого года, судырь ты мой, вместе с ранеными прислан был и капитан Копей­кин. Под Красным ли или под Лейпцигом, только, можете во­образить, ему оторвало руку и ногу. Ну, тогда еще не сделано было насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений; этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить себе, в некотором роде гораздо после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы, только рука-то у него, по­нимаете, левая. Ну, судырь ты мой...

Первый. Позволь, Иван Андреич! Ведь капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и ноги?

Третий. Натурально.

Первый. А у Чичикова?

Третий. Ах, я телятина эдакая! То-то говорится: русский человек задним умом крепок! Как это мне... А впрочем, это ничего не значит!

Второй. Как же это ничего не значит?

Третий. А так и не значит! В Англии, можете себе пред­ставить, в некотором роде очень усовершенствована механика...

Первый. Да с какого боку тут Англия?

Третий. Ас такого боку, что видно по газетам, как один англичанин изобрел деревянные ноги таким образом, что, судырь ты мой, при одном прикосновении к незаметной пружинке уно­сили эти ноги человека, можете вообразить, бог знает в какие места, так что после нигде и отыскать его нельзя было!

Первый. Нет, Иван Андреич! Какой там капитан Копейкин! А я вот что думаю: не есть ли Чичиков переодетый Напо­леон?

Второй и третий. Наполеон? Как Наполеон? Ну, су­дырь ты мой...

Первый. Самый натуральный Наполеон! Вы знаете, гос­пода, что англичанин издавна завидует, что, дескать, Россия так велика и обширна, и вот теперь они, может быть, и выпустили Наполеона с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе не Чичиков!

Третий(ошалело). Ну, уж это, судырь ты мой, некото­рым образом...

Второй. А что, Иван Андреич? Очень может быть, что и Наполеон! Вспомните-ка хорошенько: лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком... вот эдак... очень сдает на портрет Наполеона!

Первый. В точности! Я, господа, служил в кампанию две­надцатого года и лично видел Наполеона, так помню: ростом он никак не будет выше Чичикова. И складом фигуры своей Наполеон тоже нельзя сказать чтобы слишком толст, однако ж и не так чтобы тонок. Вылитый Чичиков!

Третий. Так что ж это, судырь ты мой? Выходит, он...

Второй. Наполеон! Как есть Наполеон!

Архип Архипович вместе с Геной у себя дома.

Профессор. Ну? Теперь твоя душенька довольна? Вот тебе и долгожданная головоломка! Теперь остается только вос­кликнуть, как в самом настоящем детективе: «Ваша карта бита, господин Чичиков!»

Гена. Смейтесь, смейтесь! Конечно, так любую идею мож­но высмеять, но только...

Профессор. Постой! Ты утверждаешь, что это я сме­юсь?

Гена. А кто ж еще?

Профессор. Гоголь! Это именно он в своей поэме будто нарочно посмеялся над тем, чего ему, по-твоему, не хватает, – над ненужной ему таинственностью, над ненужными загадками. И вот полицеймейстер, почтмейстер и другие чиновники вовсю ломают свои бедные головы, какая же загадка кроется за мерт­выми крестьянскими душами, которые скупает Чичиков. А ее нет! В том-то и дело, что нет, – ведь даже сама по себе афера с мертвыми душами, за которые гоголевский герой хочет вы­ручить деньги как за живые, не Гоголем придумана. К ней при­бегали многие жулики, так что и она не была таинственной... Так-то, брат. Знаешь, есть такая забавная история. У кинотеат­ра, где идет детективный фильм, стоит некий вредный маль­чик и...

Гена(хмуро, потому что справедливо предчувствует под­вох). Знаю. И говорит: «Дяденька, дай рубль, а то скажу, кто убил».

Профессор(лукаво). Вот именно! А ты, насколько мне известно, все-таки перечитываешь «Мертвые души», хотя давно знаешь, кто там, так сказать, убил. Знаешь, в отличие от почт­мейстера и полицеймейстера, все разгадки!

Часть вторая. ЖИВЫЕ ГЕРОИ

КАК КРАСНАЯ НИТЬ СТАЛА БЕЛЫМ ПЯТНОМ

Гена(вбегает, запыхавшись). Здрасте, Архип Архипыч!

Профессор (недовольно). А, явился наконец! Соизво­лил!

Гена. Так я же успел! Минута в минуту!

Профессор. То-то и оно, что ни минутой раньше. Пора отправляться в путешествие, а куда – спрашивается? Мы с тобой даже не успели договориться, потому что ваша милость где-то разгуливает.

Гена. Да вы послушайте сначала! Виноват я, что ли? Я как раз очень спешил, только иду мимо газетного киоска, гляжу – свежую почту привезли. Журналы всякие, и в том числе «Зна­ние – сила». Стал вместе со всеми ждать, пока продавец журна­лы разложит, вот и... Зато видите – достал!

Профессор(терпеливо). Ну? Это все? Ты кончил?

Гена. А чего ж еще? Хотя, правда, там еще смешная история произошла. Понимаете, подхожу я к очереди и спраши­ваю: «Кто последний?» А дяденька – пожилой такой, вроде вас, – который в самом конце стоит, молчит и не отвечает. Я опять спрашиваю, вежливо так: «Извините, пожалуйста, вы последний?» Тогда он поворачивается ко мне и очень как-то ядовито говорит: «Тут, между прочим, молодой человек...»

Профессор(уже нетерпеливо). Да знаю я, что он тебе сказал!

Гена. Знаете? Откуда?

Профессор. Оттуда, что и сам это не раз слышал. Да не только слышал, но... Стоп, Гена! Я, кажется, понял, с чего мы можем начать путешествие – сразу, без подготовки, с раз­гона!

И мы действительно сразу слышим два мужских голоса. Один лениво-снисходительный, купечески-важный, а дру­гой – типичный голос зависимого, «маленького человека».

Купец. Так ты взаправду в газеты пишешь?

Корреспондент (будем так называть этого «малень­кого»). Пишу ли? Как не писать, ваше степенство? Не зарою таланта своего до самой могилы! Пишу-с! Разве не читали?

Купец. Пиши, пиши! Почему не писать, коли можешь? А в какую газету бишь?

Корреспондент. В газету «Голос», ваше степенство!

Купец. Прочесть дашь?

Корреспондент. Всенепременно-с!

Купец. Увидим, увидим, каких делов ты мастер. Ну а что же ты писать станешь?

Корреспондент. А вот если вы, ваше степенство, что-нибудь на городскую прогимназию пожалуете, то и про вас напишу.

Купец. Что ж, напиши. Я пожертвую. Отчего не пожерт­вовать? Тысячу рублев могу...

Корреспондент. Нуте?

Купец. Разумеется, могу. Две тысячи серебра – хошь? Да что две тысячи! Я еще не то обещать могу!

Корреспондент. Вы не шутите? Ваше степенство!

Купец. Могу... Только вот что... Ммм... А если я пожерт­вую, да ты не напишешь? Я, братец мой, только с тем усло­вием, чтоб ты взаправду написал.

Корреспондент. Как это можно-с? Да я хоть сей­час! Сию минуту!

Купец. Как это? Прямо... тут?

Корреспондент. А что ж дело тянуть, ваше степенство? Сяду вот... возьму лист бумаги... перышко вот... И начну, благословясь!

Пауза, во время которой слышно только, как «корреспон­дент» скрипит пером, изредка бормоча себе под нос: «У нас... богоспасаемом... воздвигаются... архитекторы... капиталы... меркантильными...»

Гена(тихонько, но настойчиво). Архип Архипыч! Это что же, он так целый час будет строчить, а мне, значит, молчать и на него любоваться?