Уф! Просто в ушах звенит... Словом, Геночка, дело обстоит так. Стихи про Шалтая-Болтая сочинил, а вернее сказать, перевел действительно Самуил Яковлевич Маршак. А песенка про Вань­ку-Встаньку, про эту знаменитейшую игрушку русских детей, – по правде говоря, не очень-то уместную в английской книге – воз­никла под пером другого известного переводчика, Татьяны Львов­ны Щепкиной-Куперник. Причем возникла несколько раньше...

Гена. А! Вот почему Ванька-Встанька кричал, что он старше!

Профессор. Конечно. Старше и Шалтая-Болтая, и Пу­стика-Дутика, но гораздо моложе Хампти-Дампти. И вот...

Гена. Погодите, Архип Архипыч! Совсем вы меня запута­ли. А эти кто такие? Ну, Дутик этот самый и... как его... Хампти, что ли?

Профессор. Что касается первого из них, то это еще одна, уже совсем недавняя попытка перевести все тот же англий­ский стишок, попытка, которую предпринял переводчик Алек­сандр Щербаков. Послушай, если угодно:

Гена(довольно равнодушно, из чего можно заключить, что перевод Маршака нравится ему больше). Понятно... Ну а тот, другой?

Профессор. Хампти-Дампти? Да он-то и есть персонаж той песенки, которая появляется в книге про Алису. Это именно его так различно окрестили три русских переводчика.

Гена. Вон оно что! А что это значит по-английски: Хамп­ти-Дампти?

Профессор. Да ровно ничего не значит. То есть те­перь, как свидетельствуют английские словари, это звукосочета­ние стало обозначать: «низенький толстячок», «пузан-коротыш­ка», – причем именно благодаря песенке. Так что когда Шалтай-Болтай хвастался перед вами, что его имя означает нечто очень определенное, то он даже сам не мог подозревать, насколько окажется прав. Но впервые оно появилось всего лишь как прос­тая игра слов, вернее, звуков, шутливо обозначающая...

Гена. Яйцо?

Профессор. Совершенно верно. Ведь это именно яйцо не под силу собрать заново и самому королю со всей его бес­численной ратью. Да, по-моему, тут даже словно бы и слышно, как что-то болтают или взбалтывают. Прислушайся: Хампти-Дампти, Хампти-Дампти!..

Гена. Ага! Точь-в-точь как Шалтай-Болтай!

Профессор. Ну, сказал тоже – точь-в-точь! Нет, брат. В том-то и штука, что эту звуковую игру ни в коем случае нель­зя буквально перевести на другой язык. Она чисто английская. Только английская. И поэтому каждому русскому переводчику приходится подыскивать что-то свое. Между прочим, как раз в этом и состоит неслыханная трудность перевода и самой этой старой песенки, и вообще книг Льюиса Кэрролла... (Неожиданно рассмеялся.)

Гена. Чему это вы, Архип Архипыч?

Профессор. Да так. Вспомнил одну шутку. Замечатель­ный советский переводчик Борис Заходер... Ну, ты его знаешь по «Винни-Пуху», по «Мери Поппинс»...

Гена (с уважением). А-а!

Профессор. Одним словом, он однажды объяснил, по­чему долго не решался приступить к переводу «Алисы в Стране Чудес». Друзья все время приставали к нему: «Неужели тебе не хочется перевести «Алису»?» А он отвечал: «Очень хочется, только, по-моему, уж легче перевеЗти к нам Англию!» Настоль­ко, значит, книги Льюиса Кэрролла вросли в английский быт, и в английскую историю, и в английский язык... Да что там «Али­са»! Книг, до такой степени не поддающихся переводу, в общем, не столь уж много. Однако и в других случаях... (Но тут, резко оборвав, как это может показаться Гене, собственную мысль, профессор неожиданно спрашивает его.) Скажи, ты «Гамлета» читал?

Гена. Конечно! И недавно совсем!

Профессор. В чьем переводе?.. Ах да, ты ведь их не запоминаешь... Попробую установить сам! (Начинает деклами­ровать.)

Ну? Знакомо? Этот перевод читал?

Гена(виновато). Прямо не знаю, Архип Архипыч. Похо­же, но...

Профессор. Ясно. Тогда послушай вот это!

Гена(радостно). Узнал! Этот самый!

Профессор. Ну, вот видишь! Все прояснилось. Значит, ты читал трагедию Шекспира «Гамлет», переведенную Борисом Пастернаком. А в первый раз я цитировал не менее знаменитый перевод Михаила Лозинского, и, думаю, ты не случайно не при­знал того принца Гамлета, так сказать, за своего?

Гена. Ясно, не случайно! Я ж говорю: вроде и то, а вроде... и не то.

Профессор. Красноречиво, ничего не скажешь. А мо­жет быть, все-таки попробуешь внятно объяснить: чем же имен­но различаются эти два Гамлета или, по крайней мере, два мо­нолога?.. Смелее!

Гена(не очень-то смело). Ну... Гамлет из того перевода, который я читал, он... Понимаете, он как будто где-то близко находится. Почти что рядом. У него все как-то очень живо по­лучается. Понятнее, что ли. Вот он говорит, и я все очень хорошо понимаю, как будто он ко мне обращается. А тот... Тот тоже, на­верное, очень интересный, только...

Профессор(одобрительно). Ну? Ну?

Гена. Только он, наоборот, какой-то далекий. Какой-то, я не знаю, старинный, что ли.

Профессор. Старинный? Но, полагаю, все же не на­столько, как вот этот, третий Гамлет?

Возможности Архипа Архиповича нам известны, и поэтому мы уже не удивимся появлению этого «третьего». Удивиться скорее надо тому, каков он: величав, торжествен и даже напыщен.

Гамлет.

Гена. А это кто еще?

Профессор. Как кто? Я же сказал: тоже принц Гамлет. И притом произносящий все тот же монолог... Да, да, тот самый, который по-английски начинается словами: «Tо bе or not tо bе», – по-русски: «Быть или не быть», а в этом переводе – сов­сем иначе: «Что делать мне теперь?»

Гена. И кто ж это себе такое позволил? Да это же...

Профессор. Не взбалтывайся. Не уподобляйся Шал­таю-Болтаю. Это самый первый русский перевод «Гамлета», сделанный еще в восемнадцатом веке и не каким-нибудь там не­умелым стихоплетом, а знаменитым Сумароковым! Настоящим, как теперь выражаются, мастером!

Гена. Уж не знаю, куда его мастерство подевалось, а толь­ко...

Профессор(подливая масла в огонь). Да что этот монолог! То ли еще услышишь? Знаешь, как изменилось под рукой Сумарокова само действие трагедии? Уж я не говорю, что в его переводе нет ни Фортинбраса, ни Розенкранца с Гильденстерном, ни могильщиков, ни актеров, которых у Шекспира так радостно встречает принц Гамлет, – но вообрази! Король Клав­дий у Сумарокова хочет убить не одного принца, но всех своих бывших друзей и к тому же жениться на Офелии. Ее отец Поло­ний собирает отряд убийц с тем, чтобы уничтожить Гамлета, а в придачу и его мать Гертруду. Но Гамлет возглавляет народ, уби­вает Клавдия, сажает в тюрьму Полония, женится на Офелии и становится королем. Словом, все кончается так, что лучше и не надо!