Вопрос же о том, почему количество почвенного мышьяка столь ничтожно, а количество мышьяка в трупах очень велико, вообще не обсуждался. Из воды, в которой была растворена одна тысячная килограмма мышьяка, волосы поглотили при благоприятных микробиологических условиях в количестве до 50 миллиграммов на килограмм веса покойника, то есть, по существовавшим до сих пор представлениям, невообразимое количество. Его новые эксперименты подтвердили также, что волосы способны накапливать в себе мышьяк не только из организма, но из окружающей среды таким образом, что его можно обнаружить в отдельных, разделенных друг от друга отрезках этих волос, особенно у их корней. При этом, вероятно, определенную роль играет проникновение микробов в кожу головы.

Свой отчет Трюффер закончил заявлением, что прежние ошибочные представления коренятся в недооценке огромного многообразия природных процессов. Ныне же, по его словам, микробиология в состоянии лучше разобраться в этом многообразии, даже если она все еще сталкивается со множеством кажущихся отклонений от общего правила. Объяснять их — задача будущего. Затем Трюффер обратился персонально к Трюо и попросил его ответить на один вопрос. Каждому было ясно, что этот вопрос будет иметь особое значение. Трюффер спросил: «Вы не забыли сделать выводы из эксперимента, проведенного вами в 1952 году?»

Оказалось, что Трюо в 1952 году отравил собаку и на два года закопал ее на кладбище в Лудене. Когда же через два года собаку снова откопали и исследовали, Трюо встал перед загадкой, почему в собаке не было найдено даже следа того яда, которым она была умерщвлена.

«Итак, — сказал Трюффер, — знаете ли вы, как это объяснить? Куда девался яд? Ведь вы не нашли его ни в трупе животного, ни в окружавшей его земле. Куда же он в таком случае исчез?»

Трюо ответил, что он этого не знает. «В таком случае, — сказал Трюффер, все мы должны признаться, что стоим перед еще не изведанным миром, когда речь идет о действии мышьяка под землей и внутри трупов». Далее он сказал, что, по его убеждению, токсикология больше не вправе исходить из существовавших до сих пор принципов при решении вопроса о том, мог мышьяк проникнуть в труп из почвы или не мог. Токсикологи должны признать, что они достигли той границы, которую обязаны не нарушать до тех пор, пока получше не узнают то, что лежит по другую ее сторону.

Если во время второго процесса по делу Беснар семь лет назад именно Трюффер был тем, кто предопределил вынесение решения в пользу подсудимой, то и теперь его выступление знаменовало начало решающей фазы борьбы на последнем процессе по этому делу. Но, по существу, решающие слова все-таки произнес человек, которого обвинение привлекло к делу в качестве биолога для проверки утверждений Трюффера — профессор Лемуань. После долгого изложения результатов его исследований в Лудене и в Пастеровском институте у этого старого человека вырвались такие слова: «Вообще надо сказать, что… бактериальное гниение растительных и животных останков способствует растворимости мышьяка. Но у нас нет возможности судить и говорить о том, имеет ли место процесс растворения мышьяка в данной почве или нет. Решение данного вопроса зависит от слишком многих факторов, скрытых пока от нашего взгляда…»

Этим заявлением Лемуань определенно поддержал утверждения Трюффера, Оливье, Лепентра, Кейлинга и Бастиса о том, что поскольку нет абсолютно точных объяснений происхождения мышьяка в том или ином случае, то нельзя безоговорочно отрицать возможность, пусть даже самая минимальная, существует, вопрос следует решить в пользу подсудимой, независимо от того, что можно думать о ее виновности или невиновности.

Готра, ловивший каждое слово с напряженным вниманием, воскликнул, вскакивая: «Вот и конец делу Беснар!..» Государственный обвинитель знал, что дает лишь арьергардный бой, когда с горечью прокричал Готра: «У вас удивительное свойство все истолковать по-своему! По мнению экспертов, как я слышу, существуют различные возможности. А вы хотите из этого делать вывод в пользу подсудимой, что только одна возможность, а именно растворимость мышьяка, является правилом. Но точно так же можно сказать, что правилом является его растворимость, то есть невозможность проникновения мышьяка в организм после смерти потерпевшего».

Торжествующий Готра бросил ему на это: «Да, но какая из обеих возможностей правильна, этого вы не знаете. Вы и ваши эксперты не в состоянии внести необходимую точность в объяснение феномена. Вы должны в данный момент признать, что вам невозможно далее поддерживать ваше обвинение».

Драма, длившаяся свыше десяти лет, действительно подошла к концу. 12 декабря 1961 года суд за недостаточностью улик оправдал Мари Беснар по обвинению в отравлении двенадцати человек.

(Ю. Торвальд. Век криминалистики. М., 1984)

Похитители автомобилей с полицейским удостоверением

Осенью 1955 года в Баварии разразился колоссальный скандал, замять который не смог даже полицай-президент Мюнхена Хейгль, несмотря на весь свой опыт в подобных делах. Поводом для скандала послужило самое обычное в ФРГ преступление — автомобильная кража.

Старший ассистент уголовной полиции Мюнхена, 32-летний Эрвин Феллер, любитель шикарных автомобилей и темпераментных женщин, собирался идти в отпуск. Поскольку своей машины у Феллера еще не было, он взял напрокат в обществе автолюбителей элегантный белый «Мерседес-180». Необходимый залог в сумме 400 марок был ему не по карману, но служебное удостоверение избавило его от этого расхода. Удостоверение было подлинным, а Общество автолюбителей преисполнено веры в уголовную полицию.

Итак, Феллер умчался на красавце «Мерседесе». Но, как вскоре выяснилось, недалеко. Он оставил машину на охраняемой автостоянке у ратуши, в доказательство чего предъявил впоследствии оплаченную квитанцию. Через час он вернулся, чтобы забрать автомобиль, но «Мерседеса» уже не было. Так Феллер обрисовал дело своему коллеге, расследовавшему автомобильные кражи.

Ситуация сложилась довольно щекотливая. Надо же было случиться, что взятый напрокат автомобиль украли именно у чиновника уголовной полиции. Старший ассистент Зельднер, к которому поступали заявления о пропаже автомобилей, знал, как никто другой, что число автомобильных краж в Мюнхене росло день ото дня. Но в данном случае на карту была поставлена честь полицейского мундира. Значит, надо было как можно скорее все уладить.

От начальства на этот счет поступили самые строгие указания, и дежурный сотрудник полиции, это был уже не Зельднер, рьяно взялся за дело. Сначала он допросил Феллера, потом сторожа автостоянки Виллинга, который «прохлопал» угон автомобиля.

Виллинг отнесся к происшедшему довольно равнодушно. В конце концов, он не мог быть одновременно в десяти местах, а у вора наверняка были ключи от машины. Если бы машину пытались открыть силой, он сразу бы заметил. В этом вопросе Виллинг стоял твердо и разубедить его никто не мог. Внимательно изучив квитанцию, Виллинг оторопел. «Когда была остановлена машина?» — переспросил он. «Где-то около двадцати часов до двадцати часов тридцати минут», — ответил следователь. «Это совершенно исключено», — заявил Виллинг.

Согласно квитанции, машину запарковали до 18.00, так как было уплачено только тридцать пфеннигов. Следователь насторожился. С какой целью Феллер указал неправильное время? Не поднимая шума, сотрудник полиции взял своего коллегу «на мушку» и решил более серьезно заняться этим происшествием. Просмотрев соответствующую документацию, он натолкнулся на ряд других автомобильных краж, дела по которым были оформлены подозрительно небрежно, со многими упущениями.

Его внимание привлекло и странное ограбление мюнхенской автоинспекции на Санкт-Мартинштрассе, когда были похищены незаполненные паспорта автомобилей и печать автоинспекции. Криминалистам сразу бросилось в глаза, что преступник отлично ориентировался в здании. Это ограбление так и осталось нерасследованным. Не исключено, что оно было как-то связано с автомобильными кражами.