Коллеги по работе рассказали еще о некоторых необычных чертах его характера. Так, молчаливый и сдержанный Опитц буквально преображался, когда рассказывал о каких-нибудь несчастных случаях или преступлениях, память на которые у него была буквально феноменальная. Спустя много лег он помнил о каждом случае самоубийства, каждом заметном преступлении или несчастном случае. Поэтому никого не удивляли его рассказы о мельчайших подробностях преступлений, совершенных на железной дороге, о личности возможного преступника и даже о том, когда эти нападения вновь произойдут. Товарищей по работе только поражало его «ясновидение», так как предсказания всегда сбывались. Это «ясновидение» ни в коей мере не удивило начальника полиции, лишь усилило его подозрения в отношении Опитца.
Но все это были лишь догадки и незначительные косвенные доказательства. Нужны были иные доказательства, достаточные для признания Опитца виновным и его осуждения. Но не было ни признания подозреваемым своей вины, ни свидетельских показаний, прямо указывающих на конкретного виновника. Оставалась только надежда на использование естественнонаучных методов современной криминалистики. Только это могло бы в случае удачи разоблачить опаснейшего преступника.
При расследовании криминалисты исходили из предположения, что многочисленные предметы, найденные в пруду, принадлежали Опитцу. От правильности этого предположения зависела возможность отнести к делу и многие другие доказательства. Прежде всего, требовалось выяснить, одними ли инструментами обработаны ключи, изъятые при аресте у Опитца и обнаруженные в пруду. Затем нужно было доказать, что ключи из пруда и найденные там другие предметы, такие, как части кожи, гильзы и осветительные ракеты, происходят из одного источника. И еще нужно было доказать, что эта находка принадлежит лицу, совершавшему преступления на железной дороге и многочисленные разбойные нападения. При наличии таких доказательств было бы уже нетрудно загнать Опитца в угол. Если во всех деталях установить, как он действовал при нападениях, какую технику применял, то он признает свой проигрыш. Но для того, чтобы получить эти доказательства, детективам в белых халатах надо было проявить все свое умение.
Прежде всего они занялись ключами. На двух ключах был нацарапан номер 13-А. Один из этих ключей эксперты обозначили номером 1 (это был ключ, найденный в пруду), а второй номером 2 (ключ, изъятый у Опитца после ареста в городской купальне). Ключ № 2 легко открыл кабину 13-А, ключ № 1, хотя внешне и был таким же, замок не открывал, так как один из его зубцов на бородке был слишком короток. При изготовлении ключа № 2 этот недостаток был устранен. Следовательно, не случайно ключ № 1 оказался выброшен. Присущий ему недостаток исправить было уже нельзя.
Криминалисты также со всей очевидностью установили, что цифра «3» и буква «А» на обоих ключах содержат признаки почерка Опитца. Определили также, что оба ключа обрабатывались одним и тем же напильником, причем напильник держали в одном и том же положении.
Этих доказательств было уже достаточно для того, чтобы любой суд убедился: ключи из пруда и из бани принадлежали одному и тому же лицу. Но доктор Неринг, проводивший экспертизу по поручению полиции, на этом не остановился.
Удалось доказать, что частицы желтого и белого кварцевого песка из портфеля, найденного в пруду, аналогичны частицам песка, обнаруженного в складках и швах голубой куртки Опитца. В портфеле были также обнаружены несколько волокон хлопковой пряжи, совпадавшей по структуре и цвету с волокнами ткани куртки, в которой Опитц был в момент ареста.
Сотрудники криминалистической лаборатории выяснили еще некоторые немаловажные детали. Так, ни на одном из предметов не было найдено следов табака, в то же время на многих вещах имелись крошечные частицы шоколада. Таким образом, даже если предполагать, что владельцами исследовавшихся вещей были разные люди, то, по-видимому, они оба не курили и оба ели шоколад. Установили также, что суровые нитки, использованные при изготовлении кобуры, найденной в пруду, и нитки из мотка, обнаруженного при обыске у Опитца из одного и того же материала и совпадают по другим физическим признакам.
Круг доказательств все время расширялся. Вскоре выяснилось, что волосы на подкладке кожаной шапки идентичны с волосами Опитца, покрышки автомашин прокалывались шилом, принадлежащим Опитцу.
Но еще немало загадок оставалось. Откуда взялись электрические фонари, двигавшиеся независимо друг от друга, о которых говорили потерпевшие? Куда делись многочисленные гильзы, которые должны были оставаться на местах происшествий после выстрелов? Ведь преступник исчезал так быстро, что он просто не мог успеть подобрать гильзы. Между тем лишь в нескольких случаях на местах происшествия было найдено по одной гильзе.
И тут выявилось совершенно неожиданное. По следам на оружии, сопоставляя их с найденными предметами, криминалисты установили, что к своему маузеру Опитц алюминиевыми полосками прикреплял маленький кожаный ящичек, в который и падали гильзы после выстрелов. Этот самодельный ящичек, назначение которого сначала было неясно, и обнаружили в пруду. К этому же ящичку прикреплялся один из фонарей, а другой был укреплен в петле на кожаной шапке. Так объяснялась загадка с двумя независимо двигавшимися фонарями.
Очень важным было исследование оружия, а также использованных пуль и гильз. Здесь помимо доктора Неринга к проведению экспертизы подключился и профессор Брюнинг, который раньше уже занимался исследованиями, связанными с нападениями на железной дороге. Еще тогда он установил, что из 33 патронных гильз и шести пуль или их остатков, найденных при осмотре мест 48 нападений, одна гильза выстрелена из малокалиберной винтовки, другая из пистолета калибра 6,35 мм, а все остальные из маузера калибра 7,65 мм. Тогда, в 1933 году, когда об Опитце и речи не было, эти сведения мало что давали, сейчас же они приобретали новое значение.
Криминалистические исследования также подтвердили, что найденные в пруду осветительные ракеты точно подходили к самострелу, принадлежавшему Опитцу. Все гильзы, которые, несмотря на улавливающий ящичек, все-таки иногда падали на землю, были выстрелены из пистолетов системы «маузер», найденных в пруду вместе с другими вещами, принадлежавшими Опитцу.
Основываясь на всех этих доказательствах, криминальная полиция предъявила Фридриху Опитцу обвинение в совершении 122 тяжких преступлений. Прокурор согласился с доказанностью лишь 44 преступлений, в том числе трех разбойных нападений. В других случаях прокурор счел заключения экспертов недостаточными, тем более что свидетельские показания не всегда были надежны, а Опитц свою вину категорически отрицал.
11 июня 1937 года за два убийства, несколько покушений на убийства, неоднократные разбойные нападения и ряд других преступлений Опитц был дважды приговорен к смертной казни.
Криминальная полиция данным приговором брауншвейгского суда присяжных была, конечно, не удовлетворена, так как считала, что доказано гораздо больше преступлений. И криминалисты были правы. 9 июля 1937 года Опитц сам обратился к прокурору Брауншвейга с письмом, в котором признал совершение значительно большего числа преступлений и очень подробно описал их.
Толчком к признанию послужил арест его жены как соучастницы, и он стал доказывать, что она ничего не знала.
После этого признания полиция вновь предъявила Опитцу обвинение во множестве преступлений. Убийца с ужасающим хладнокровием детально описал всю технику осуществления каждого из них. При этом его признания выходили далеко за рамки тех преступлений, которые полиция вменяла ему в вину. Опитц рассказал также, почему он стал преступником.
— Как я помню, все началось с того, что во время отпуска у меня кончились деньги и мне пришла в голову мысль кого-нибудь ограбить. В дальнейшем возникали и другие причины: жажда приключений, желание проверить свои криминалистические познания, любовь к оружию.