- Ворованное, - пояснил он, - заявление подали давно, мы выяснили, в районное отделение милиции. Мы его со всех сторон прощупали, совсем старый дед, сам ничего не понимает. Висело ружьё, сколько времени в сарае, он им давно не пользовался, стар, стал для охоты-то, а раньше уток из него стрелял. А тут вспомнил, решил тряхнуть стариной, а ружья нет. Всю деревню перетряхнули, да что толку-то, по горячим следам надо было идти, а районные и не стали разбираться. Решили, что ружьё давно продали, и убрали папку в архив. Если кто что и заметил, то трясти, сама знаешь, надо было сразу, а кража-то произошла за полгода... Умельцы, блин! – в голосе генерала прозвучала тоска.

- О-хо-хо, - вздохнула я, - ладно, попробую разведать на месте.

Я убрала телефон в карман, а сама через оранжерею пробралась в дом. Остаток вечера прошёл тихо и спокойно...

Я проснулась очень рано, когда весь дом ещё спал. Все вещи давно были собраны, Макс спал под боком, а времени было только пять часов утра. Я выбралась из постели. Накинула шёлковый халат на шёлковую же ночнушку. И отправилась в ванную. Умывшись, спустилась на кухню, сварила в джезве крепкий кофе, и, перелив его в большую чашку, взяла из холодильника эклеры. Потом подумала, вынула кусок отбивной, солёную сёмгу, и стакан молока. Молочко я подогрела, добавив туда немножко мёда. И, уложив всё это на поднос, поднялась на четвёртый этаж, в свою мастерскую.

Тут у меня царит самый настоящий творческий бардак.

Конечно, Ира убирается, но она знает, что ничего переставлять нельзя, иначе я потом ничего не найду.

В последнее время я переоборудовала свой кабинет на втором этаже в некое подобие холла при библиотеке, а сама перебралась на четвёртый. Тут мне уютней.

В комнате всегда царит полутень, ведь прямо около дома стоит высокий тополь и ель. В соседнем помещении, которое я переоборудовала под кабинет, есть выход на балкон.

Я притворила дверь, поставив еду на столик, а сама подошла к мольберту, к которому ещё вчера прикрепила чистый лист.

В комнате был лёгкий полумрак, но мне это не мешало, я стала набрасывать контуры рисунка.

Это очень долгая и кропотливая работа, я наносила штрихи очень аккуратно, потом перекусила, и вернулась к рисунку.

Макс нашёл меня около десяти часов, когда я, прикончив кусок мяса, и запив тёплым, сладимым молоком рыбу, вернулась к мольберту.

- Ну, что, любовь моя, шифруемся? – спросил он, улыбаясь, - я тебя уже полчаса ищу по всему дому.

- Должен знать, раз меня нигде нет, а сумка на месте, значит, я рисую, - хмыкнула я.

- Или пишешь, - кивнул он, - или на рояле играешь, - он с лёгкой неприязнью посмотрел в сторону моего нового кабинета.

Ведь этот старинный рояль я привезла из Копенгагена, он антикварный, и тяжёлый, как собака, а затаскивали его на четвёртый этаж...

Мы выехали на двух машинах, моей и Макса. В мою уселись Анфиса Сергеевна и тётя Нуца с Василинкой.

А так же Октябрина Михайловна с Лизочкой. К Максу же Иван Николаевич и Саша с Лёней, по пути к ним сел и Дима.

Последнего не возрадовала перспектива ехать с Максом, но альтернативы не было.

Зато он сел со мной в самолёте, что весьма раздражало Макса.

Он чуть шею себе не свернул, а я вела ничего не значащие разговоры с Димой. Он рассказывал анекдоты, смеша меня, а я позабыла про проплывающие в иллюминаторе облака. Зато не надо напиваться!

А потом я увидела море. Потрясающее, красивейшее, бескрайнее!

Из окна самолёта море всегда изумительно, бирюзовое, окаймлённое ажурной полоской белого песка.

- Оно такое красивое, - с нежностью сказала я, - похоже на ожерелье.

- На что? – удивился Дима.

- Это белое кружево, как платиновая оправа, а море, как звездчатый королевский сапфир. Хотя можно сравнить и с кружевным платком...

- Хочешь такое ожерелье? – тихим голосом спросил он.

- Я люблю украшения, - улыбнулась я, - что-нибудь делаешь сейчас?

- Кое-что, - кивнул он, и его взгляд стал отрешённым.

- А ты делал украшения для кого-то ещё, кроме меня? – спросила я.

- Нет, не делал, - улыбнулся он, - хотя Трейси намекала. Она видела кольцо с аметистом, ей оно понравилось, но я сразу сказал, что делаю драгоценности только для одной женщины.

- Вероятно, она была обижена, - протянула я.

- Вероятно, - кивнул он, - но мне всё равно, для меня существуешь только ты. Хочешь, я научу тебя играть на скрипке?

- А я сумею? – усомнилась я.

- Конечно, - кивнул Дима, - если слух есть, значит, сумеешь.

- А шрам? – со вздохом спросила я, - сомневаюсь, что мне отметина на шее придаст харизмы, в отличие от тебя.

- У меня нет на шее никаких отметин, - засмеялся он, и для достоверности задрал подбородок, - видишь что-нибудь?

- Не вижу, - пришлось признать, - а как тогда? У всех, кто играл когда-либо на скрипке, есть отметина.

- Просто бархатную накидку набрасываю на скрипку, - заулыбался Дима, - и всё.

- Проще простого! – выдохнула я, - тогда хочу! Ой!

- Что?

- Ведь и у Нуцико нет отметины! – воскликнула я, - и как я раньше не заметила? Но как же она на сцене выступала? С накидкой?

- Вот видишь, - рассмеялся он, - ты крайне невнимательна. Думаешь, я позволил бы учить Василису игре на скрипке? Она ж всё-таки девочка! А для девочки, прежде всего, важна внешность!

- Да, верно, - задумчиво протянула я, - так что насчёт сцены?

- Да она всегда выступала в длинном платье старинного фасона, - пояснил Дима, - с воротником под горло. А дома занималась с накидкой.

За разговорами время пролетело незаметно, мы приземлились в Афинах, в международном аэропорте «Элефтериос Венизелос».

- Мама, мама, мы уже Греции? – прыгала Василинка.

- Да, моё солнышко, - воскликнула я, - это уже Греция.

- А почему здесь так шумно? – спросила дочка, - это же страна Гомера!

Макс прыснул в кулак, Иван Николаевич закашлялся, а я звонко расхохоталась. Остальные просто улыбались.

- А что это – Гомер? – спросила Лиза.

- Я что-то не то спросила? – сдвинула широковатые брови Василинка.

- Нет, солнышко, - я погладила её по кудряшкам, - Греция действительно страна Гомера, да и не только его. Но современная Греция и Греция того времени разительно отличаются друг от друга. Понимаешь, милая? Иная эпоха, соответственно, иной уровень развития.

Василинка задумалась, получив пищу для размышлений, а Лиза продолжала скакать, дёргая меня за руку.

- Что это? Что это, мама? Что такое Гомер?

- Не что, а кто, солнышко, - воскликнула я, - это писатель, очень известный в Греции, да и вообще, по всему миру.

- А-а-а, - протянула Лиза, кивнув, и стала вертеть головой по сторонам, сразу потеряв к этому интерес. Она ещё слишком мала для Гомера!

Василинка тут же взяла меня за руку, Лиза попыталась с другой стороны, но мне было неудобно с багажом, и я кивнула Октябрине Михайловне. Пожилая женщина подхватила мою младшую дочку, и мы вышли на улицу.

Машины уже ждали, мы разместились в них, и двинулись в путь. Я и Василинка прилипли к окну, было, на что посмотреть.

Зелень, горы, море, колоритные улочки, а потом я поняла, что мы направляемся в горы. Дорога вела вверх, и вскоре я увидела дом. Такой красивый, что дух захватывало.

Он был белоснежный, с высокими башенками, балконы в стиле итальянского ренессанса, огромное количество зелени и цветов, и отвесная скала. До моря было далековато, это меня огорчало, но вид на горы тоже очень неплох.

Отвесные, словно обтёсанные, они выглядели восхитительно, а, когда мы въехали в небольшой дворик, утопающий в цветах, и вышли из машины, я ахнула. Всё утопало в цветах, розах всех видов и оттенков, запах стоял головокружительный, а по другую сторону дома, вниз, был ошеломляющий вид

Внизу простирались плантации винограда, оливковые, апельсиновые и лимонные рощи, и кипарисы.

- Как тебе домик? – спросил Дима, увидев, что я застыла, стоя около балконных перил.