Такая необходимость выпадала Модесту редко. Филарет взвалил на себя все хозяйственные заботы и в самое трудное время, когда отменили крепостное право.

 Период отмены крепостного права - один из сложнейших в мирной истории России. Кропотливое изучение документов позволяет проследить, как проходила реформа на родине композитора и какое участие принимали в ней братья Мусоргские. В Торопецком уезде, как и во всей стране, для решения конфликтных ситуаций на местах, для рассмотрения недоразумений и споров назначали мировых посредников. Все посредники имели свои владения и обязаны были первыми показать пример в разделе земель "на выгодных для обеих сторон условиях". А одна сторона - сам помещик, вторая - его крестьяне. Как же справедливо разделить владения, чтобы крестьяне остались довольны наделами и согласились с условиями "повинностей, причитающихся в пользу помещиков"?

 Знакомство с документальной хроникой тех дней убеждает, что существовали мировые посредники, которые добросовестно выполняли свой долг. Среди них был и Филарет Петрович Мусоргский. Он показал добрый пример - все владения Мусоргских были "совершенно приготовлены к размежеванию с утверждением полюбовных сказок".

 Разделить землю, леса, луга, инвентарь и многое другое "полюбовно" было очень сложно, о чем свидетельствуют статистические отчеты Торопецкого уезда: "В 1861 году из уезда по Двине отпускали десять барок с хлебом, а в 1863 году едва сплавлена одна за недостатком хлеба. Недостаток же его в уезде оказался вследствие того, что почти одна треть полей помещичьих за отходом крестьян на волю осталась необработанною. Со времени освобождения крестьян три рода обработки земли существует теперь в уезде: помещики или нанимают с десятины рабочих, или же отдают в аренду, или же платят за обработку".

В этих отчетах отражены подробно и проблемы крестьян: "Причина этого малого количества получаемого хлеба заключается в самом положении крестьян, вышедших на волю, во многих случаях не имевших на что приобрести необходимых земледельческих орудий, и большею частью в том, что во многих местах земля, названная удобною, по признакам местного пользования, на самом деле вовсе неудобная или требует первоначальной затраты капитала, как например, прорытия канав в сырых местах, или прорубки кустарника и образования нового поля, или большого количества удобрений".

 Да, непросто было Филарету Петровичу Мусоргскому разделить свои владения без конфликта с крестьянами, но он сумел это сделать. Еще сложнее было проводить размежевание земель в чужих имениях. Это видно из письма Модеста к Цезарю Кюи: "Доходит всякий раз чуть не до драки, хоть полицию зови. У одного из главных крикунов постоянные стычки с посредником, посредник - это его "вьючное животное" (по-французски), крикун разъезжает по городу и собирает христа ради подписочки для удаления посредника".

 Из газетных материалов тех лет удалось выявить этого "главного крикуна". Им оказался помещик Торопецкого уезда Корвин-Круковский. Это он в зале заседаний выражал "крайнее неудовольствие на действия мировых посредников". Однако суд после реформы опирался на новый закон и действовал, как писали, "разумно, с целью сделать добро и принести пользу". Суд не только не поддержал крикуна, но и вынес решение наказывать тех, кто будет оскорблять посредников и принижать их права. В числе особенно активных посредников состояли родственники Мусоргского: Голенищев-Кутузов, князь Шаховский, Чириков.

 В письме из Торопца Модест пишет: "Есть, правда, порядочная молодежь... да я их почти никогда не вижу; молодежь эта посредничает и потому постоянно в разъезде".

 В разъездах находился и Филарет. Модест же в числе посредников не значился. Сколь же несправедливы нападки литераторов на брата композитора и как нелепо выглядит эпизод "бурных столкновений" братьев, когда познакомишься с документами! Обнаружены еще более убедительные факты, опровергающие подобные домыслы. Еще в 1857 году братья Мусоргские отпустили на волю семью дворового Якова Александрова, а позже подарили крестьянам безвозмездно двадцать две десятины "с покосом, лесом, пахотою, в постоянное пользование". На этих документах подписи торопецких помещиков Филарета и Модеста Мусоргских.

 В самый разгар реформы Модест гостил у своих друзей и родственников. Чаще всего останавливался в Волоке у Кушелевых. Прежний хозяин имения Лука Иванович почитался среди дворян человеком хлебосольным и гостеприимным, а главное - просвещенным. Он свободно говорил на немецком, французском, английском языках, а во время поездок на лечение в Венецию и Неаполь изучил еще и итальянский. У Кушелевых была богатая библиотека на четырех языках. После смерти хозяина в Волоке продолжала собираться передовая молодежь. Общаться с интересными сверстниками, совершенствовать свои знания приехал и Модест. Ему выделили отдельную комнату в большом двухэтажном доме. Каждое утро Модест проделывал необычную зарядку, бегал по сугробам по пояс в снегу, чтобы, как он писал, "отделаться от изнеженности". В Волоке Мусоргскому исполнилось 23 года, и он готовил себя к предстоящей творческой работе. "Веду жизнь порядочного человека - ложусь спать в 11 часов, встаю в 8... Надо делать дело, а делать его можно в нормальном настроении духа... по силам работать хочу и буду... намерен к будущему нашему сезону приготовить весь квартет".

 В биографических книгах о Мусоргском в указателе имен говорится, что хозяйка Волока Кушелева Наталья Егоровна - "урожденная Чирикова". Это ошибочное утверждение. По документам архива удалось точно установить всех обитателей усадьбы, в которой гостил Модест. Наталья Егоровна была второй женой Луки Ивановича, вначале незаконной. В имение она приехала в качестве сестры милосердия, была младше хозяина на 24 года и писалась как Каролина Доротея Троскевич "лютеранского исповедания". От помещика она прижила четырех детей, в числе которых была и Елизавета - впоследствии знаменитая революционерка Дмитриева-Томановская. Во всех печатных изданиях указана неправильная дата рождения Елизаветы - май 1851 года. В Великолукском архиве удалось обнаружить "Метрическую книгу", где есть подлинная запись: "родилась первого, а крещена пятого ноября 1850 года".

 В 1862 году, когда гостил здесь Мусоргский, Елизавете шел тринадцатый год. Модест давал ей уроки фортепьянной игры. "Пока дети моей хозяйки усиленно тыкают пальцами по клавиатуре, составляя всевозможные аккорды... я читаю очень интересную вещь",- писал Модест Балакиреву.

 Елизавете судьбой был уготован другой, не музыкальный путь. Как писал в своем дневнике бывший военный министр А. Н. Куропаткин, который в юношеские годы часто гостил в Волоке, "это была выдающейся красоты девушка, с благородным образом мыслей и способностью говорить образно и пылко. Она уже была в большей мере, чем я, проникнута идеями служения на пользу народа и непрерывно доказывала мне необходимость оставить военную службу и идти в народ". Эти идеи позже привели Елизавету на парижские баррикады, она сблизилась с К. Марксом.

 Из дневника А. Н. Куропаткина известно, что молодежь, собиравшаяся в доме Кушелевых, читала Тургенева, Некрасова, "Что делать?" Чернышевского.

 Эти чтения в Волоке сказались на взглядах Мусоргского - позже, вернувшись в Петербург, он поселился в "коммуне" с пятью товарищами, в подражание той, которую описал Чернышевский. Вечерами молодые люди собирались в общей комнате, читали, спорили, обсуждали текущие события. Но чаще всего Модест искал уединения в своей комнате, чтобы заниматься музыкой. Он сочинил оперу "Саламбо" и интересовался не столько политикой, сколько психологией людей, драмой человеческих страстей. Мусоргский прошел только начальные классы "коммуны".