641. «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»[640]
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,
Не дойду до дома с дружеской попойки.
Там вон встретил вербу, там сосну приметил,
Распевал им песни под метель о лете.
Сам себе казался я таким же кленом,
Только не опавшим, а вовсю зеленым.
И, утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал березку.
ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ
(1895–1934)
642. Птицелов
(Отрывок)
Трудно дело птицелова:
Заучи повадки птичьи,
Помни время перелетов,
Разным посвистом свисти.
Но, шатаясь по дорогам,
Под заборами ночуя,
Дидель весел, Дидель может
Песни петь и птиц ловить.
В бузине, сырой и круглой.
Соловей ударил дудкой,
На сосне звенят синицы,
На березе зяблик бьет.
И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Три манка — и каждой птице
Посвящает он манок.
Дунет он в манок бузинный,
И звенит манок бузинный, —
Из бузинного прикрытья
Отвечает соловей.
Дунет он в манок сосновый,
И свистит манок сосновый, —
На сосне в ответ синицы
Рассыпают бубенцы.
БОРИС ПАСТЕРНАК
(1890–1960)
643. «Никого не будет в доме…»[641]
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыш и снега, — никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной,
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь.
Ты появишься у двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
(1903–1958)
644. Облетают последние маки[642]
Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?
Жизнь растений теперь затаилась
В этих странных обрубках ветвей.
Ну, а что же с тобой приключилось,
Что с душой приключилось твоей?
Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму, —
Нет на свете печальней измены,
Чем измены себе самому.
ГЛЕБ КРЖИЖАНОВСКИЙ
(1872–1959)
645. Элегия («Проносятся года, в веках свой путь свершая…»)[643]
Посвящаю дорогому Ивану Семеновичу Козловскому
Проносятся года, в веках свой путь свершая.
Слабеет сила. Близок мой предел.
А жить все хочется… Делить, страна родная,
Скорбей и радостей, судьбы твоей удел.
Ночей без сна томительные муки,
Терзания ума, душевной боли стон —
Что все они пред тяжестью разлуки?..
Забвенно все, как дней далеких сон!..
Я знаю: минут годы испытаний…
Воспрянешь ты во весь гигантский рост,
Весь мир зажжешь огнем своих дерзаний,
К заветным берегам чудесный бросишь мост!
Мир новый расцветет, обломки старой жизни
Умчит поток времен в отринутую даль…
И станет шар земной единою отчизной,
И сменит яркий день закатных дней печаль
Счастливый век великих достижений…
А вспомнишь ли ты нас, грядущий исполин?
Пошлешь ли свой привет ты нашим теням
С достигнутых тобой невиданных вершин?..
Комментарии
Эта книга предназначена широкому читателю и представляет собой антологию русского романса.
Хронологические рамки издания: XVIII — первая половина XX века. Вместе с тем основу книги составили стихотворения поэтов XIX века, золотого века русской поэтической и музыкальной культуры.