— Здравствуйте, товарищи! — приветствовала она. Заметив Блохина, сразу обернулась к Прахову:

— Почему до сих пор не отправили командира в тыл? Потрудитесь немедленно его эвакуировать. Чем скорее он выздоровеет, тем лучше будет для революции…

— Не подчиняется он мне, товарищ комиссар! — пожаловался Прахов. — Говорит, на людях и смерть красна.

— Мы, большевики, должны думать не о смерти, а о жизни. Впереди нам еще предстоит длительная и упорная борьба с врагами рабочего класса. Товарищ Блохин, приказываю вам в порядке партдисциплины отправиться в госпиталь! — нахмурилась Лебедева.

— Разрешите только попрощаться с бойцами, — попросил Блохин, по суховатому тону Лебедевой понимая, что возражения здесь не помогут.

— Не разрешаю! Вам нельзя волноваться. Живее собирайтесь! Товарищ Петров, распорядитесь немедленно подать машину для перевозки Блохина, — приказала Лебедева.

Инженер поспешно вышел из избы. Лебедева провела ладонью по лбу и продолжала уже другим тоном:

— Сейчас получено сообщение о победе под Псковом. Там немцы отброшены к самому городу.

— Значит, мы и там остановили немцев! — воскликнул Блохин. — Теперь можно со спокойной совестью и в госпиталь ехать!

На улице резко и продолжительно загудела машина. В избу вошел Петров.

— Ваше приказание выполнено, товарищ комиссар! — доложил он.

Лебедева молча кивнула. Блохин стал прощаться с товарищами. Особенно тепло обнял он Прахова и Петрова.

— Товарищ Блохин! — вытирая слезы, сказала Повалихина. — Встретишь, быть может, в госпитале Саню, передай привет ей от всех нас. Скажи, чтоб немедля подала о себе весточку.

Поддерживаемый Раей и Семеновым, Блохин вышел на крыльцо, где его уже ожидали красногвардейцы. Они было бросились обнимать Блохина, но Семенов энергично запротестовал:

— Раненого нельзя тревожить!

Проводив Блохина, все вернулись в избу.

— Кстати, о Фомине, — сказала Лебедева, устало опускаясь на скамью. — Он оказался совсем не Фоминым, а Руковичем, хотя имел документы и на имя Дятлова. По заданию партии эсеров он хотел перебежать к немцам, чтобы сообщить сведения о расположении руководящих военных, партийных и советских организаций в Петрограде. С ним направлялся его старый знакомый Жданович, махровый бандит. Фомин сегодня расстрелян по приговору военного трибунала…

— Собаке собачья смерть! — сурово сказал Прахов. В полночь Лебедева уехала к морякам.

— Ну, давайте попьем чайку да покумекаем, что завтра будем делать! — потирая руки, сказал Прахов.

Кустова достала из печи закопченный чайник. Петров попросил Раю перебинтовать ему раненое плечо, и они вышли.

На перевязку почему-то потребовалось около двух часов. Прахов успел напиться чаю и даже вздремнуть. Бодрствовала только Кустова.

— Что-то долго нет инженера, — проснувшись, покачал головой Прахов. — За это время можно отрезать ногу и пришить ее обратно на место…

— Операции в области сердца всегда бывают затяжными, — усмехнулась Кустова.

— И обычно кончаются смертью, — вставил вошедший Семенов, не поняв, о чем идет речь.

— Или свадьбой! — расхохотался Прахов. — Видать, тебе, Максимыч, скоро придется свадьбу справлять.

— Эх, жизнь так быстро идет! — покачал головой старый фельдшер. — Давно ли сам стоял под венцом, а теперь скоро и дочка улетит из дома!..

Наконец вернулся Петров и стал смущенно извиняться за задержку.

— Ладно уж! Отправь донесение Дыбенко, — добродушно перебил его Прахов.

Глава 29

Активные военные действия прекратились, и на Нарвском фронте стало тихо. Немецкое командование, удивленное и напуганное успешными действиями красногвардейских отрядов, отказалось от мысли о захвате Петрограда и согласилось на переговоры о перемирии. Немцы удерживали город, а рабочие отряды отводились за реку Лугу. Между враждующими сторонами создавалась нейтральная полоса.

Прахов решил использовать спокойный день для проведения открытого партсобрания и приема новых членов в партию. Собрались в просторном сарае мызы. За большим столом расположились Прахов и Лебедева. В передних рядах на скамьях разместились члены партии, дальше все места заняли беспартийные.

Открывая собрание, комиссар Стального отряда прежде всего предложил почтить память погибших.

В сарае наступила тишина. Молча, с опущенными головами стояли мартеновцы и пушкари, слесари и транспортники. Каждый думал о тех, кто никогда уже больше не войдет в цехи родного Стального завода…

— Товарищи! — негромко заговорил Прахов. — Велики наши потери. Много лучших наших товарищей погибло в боях. Но не для слез и причитаний собрались мы сюда, а для того, чтобы памятью павших поклясться в вечной верности нашей социалистической Родине и великой партии большевиков. Наша победа будет лучшим памятником павшим товарищам, которые геройски погибли за рабочее дело, за свободу и независимость первой в мире пролетарской республики. В минувших боях из наших рядов выбыло тридцать членов партии, из них половина убита. Во всех боях, всегда и везде большевики были впереди, показывая остальным пример мужества и стойкости. И сейчас на смену павшим в ряды партии хотят вступить новые товарищи, Я получил уже свыше пятидесяти заявлений. Сейчас мы рассмотрим эти заявления…

Первыми к столу подошли Самохин и Демин. Прахов зачитал их заявления. Затем молодые красногвардейцы рассказали свои краткие биографии.

Смущенно переминаясь с ноги на ногу, парни передали простую историю своей жизни. Оба они из одной деревни. Спасаясь от голода, ушли в Петроград и поступили чернорабочими на Стальной завод. Последние полтора года были подручными у Онуприенко, вместе с ним ушли на фронт…

— Геройски погиб наш друг Андрей Онуприенко, — сдерживая волнение, проговорил Самохин. — Партия потеряла в нем верного сына и крепкого большевика. И мы с Деминым решили вступить в партию, чтобы продолжать бороться за то дело, за которое погиб наш друг. Клянемся, что не посрамим его памяти и с честью будем носить почетное звание большевика!

Прахов продолжал задавать вопросы, но из разных концов сарая закричали:

— Подходящие ребята! Ни в чем плохом не замечены! Воевали храбро! Хорошие большевики будут!

— Кто за прием, поднимите руки! Сейчас голосуют только партийные, — предупредил Прахов.

Обоих приняли в партию единогласно.

К столу вышла разрумянившаяся Рая Семенова. Запинаясь от волнения, она рассказала свою несложную биографию. Родилась на Стальном заводе, там же росла, училась в заводской школе. С четырнадцати лет помогала отцу в амбулатории, затем поступила в медицинский институт. Во время каникул работала в заводской амбулатории. С отрядом ушла на фронт.

— Как только окончу учебу, вернусь на свой завод. Я хочу стать детским врачом. Не раз видела, сколько слез проливают жены рабочих над своими безвременно погибшими от разных болезней ребятами. Даю слово, что, пока жива, не изменю рабочему классу и нашему заводу, буду верной дочерью большевистской партии, — закончила Рая и закрыла лицо руками, чтобы скрыть выступившие от волнения слезы.

— Надеемся на тебя, Раиса! Знаем, что ты нашего, рабочего корня, и верим тебе. Вопрос, по-моему, ясен! Принять! — проговорил Прахов.

Собрание единодушно поддержало это предложение.

Дошла очередь до Повалихина.

— Больно ты тихий да скромный для большевика, Матвей Степанович, — покачал головой Прахов. — Партийные побойчее должны быть!

— Тихий, тихий, а дома страсть даже какой упрямый, особенно со мной! Что в голову взял, того колом не вышибишь, — подала реплику Повалихина.

В сарае прокатился смешок.

— Такая жинка хоть кого смирит! У тебя и Соловей-Разбойник ягненком станет, — крикнул Орехов.

За прием Повалихина в партию высказался Фесин:

— Тихий, но надежный товарищ, на него можно положиться, не подведет…

Повалишин тоже стал большевиком.

Затем к столу подошла Повалихина. Сразу присмиревшая, она необычно тихим и робким для нее голосом стала рассказывать о своей жизни: