Несколько шрапнелей, разорвавшихся над улицами, вызвали страшную панику. Лошади неслись вскачь, повозки налетали на сани, сани сбивали с ног людей и лошадей, началась невероятная кутерьма. Все кричали, ругались, никто никого не слушал.

Миновав несколько улиц, Петров выбрался на окраину города. В это время показался обоз, во главе которого ехал Фесин. На одной из повозок восседала чета Повалихиных. Муж правил парой лошадей, а рядом в командирских ремнях, в лихо нахлобученной набок папахе с винтовкой в руках важно сидела Повалихина. За подводами следовали сани с легкоранеными. Рядом с ними шла Кустова.

Петров поспешил к Фесину и расспросил его о положении в Стальном отряде.

— С фронта немец не очень нажимает. Правее, у моряков, тоже прочно. Зато слева немец добрался до самого города. Блохин приказал нам поскорее перебраться за мост и там ждать его распоряжений. Тут до наших совсем близко, — сообщил Фесин.

— Торопитесь перебраться на тот берег реки, — посоветовал инженер и поспешил дальше.

Винтовочная и пулеметная стрельба становилась все слышнее. В воздухе уже посвистывали одиночные пули.

С каждой минутой волнение инженера нарастало. Он понимал, что Стальной отряд легко мог попасть в окружение.

Уже показалась рощица, на опушке которой Стальной отряд занимал окопы. Повсюду были видны следы боя — полуразрушенные, горящие дома, разбитые повозки. Поваленные, искалеченные деревья то и дело преграждали путь.

С трудом Петров добрался до командного пункта Стального отряда. Тут инженер, к своему удивлению, застал Лебедеву. Здесь же кроме Блохина находились Вася Алексеев, Орехов и Беманс.

Было очевидно, что комиссар проводит нечто вроде военного совещания. Лебедева по карте рассказывала о положении на фронте.

— Самое слабое место нашей обороны — левый фланг, — указала она. — Немцам удалось захватить остров Кренгольм, но на правый берег Нарвы они перебраться не смогли. Сейчас враг пытается захватить железнодорожный и деревянный мосты, чтобы отрезать нам путь к отступлению. В этот район под командованием самого товарища Дыбенко направлены пять морских рот с пулеметами и морскими пушками. Они, конечно, отгонят немца. Но дальнейшая оборона Нарвы при наличии тех сил, которыми мы располагаем, невозможна. С темнотой все отряды и подразделения отойдут за Нарву. Отходить надо под прикрытием арьергардов, которые до полуночи остаются на месте. Когда все части перейдут через Нарву, мосты будут взорваны… — Лебедева повернулась к Петрову: — Вы, говорят, сейчас были на вокзале? Что там происходит? Где Парский?

Инженер подробно рассказал о том, что видел в эшелоне.

— Моя ошибка, что я не осталась там, когда Дыбенко уехал, — покачала головой Лебедева. — Впрочем, если эшелон остановится сразу за мостом, то все в порядке. Там его быстро найдут!

Хотя Лебедева и казалась спокойной, но в душе была сильно озабочена не только местонахождением вагона Парского, но еще более судьбой уехавшего с утра в морской отряд Дыбенко. Она знала его огненный темперамент и безрассудную подчас храбрость, хорошо помнила, как во время боев с войсками Краснова под Царским Селом Дыбенко один вышел навстречу казакам и сумел уговорить их сложить оружие и прекратить борьбу против Советской власти. Был момент, когда, пользуясь тем, что при нем не было оружия, один из офицеров выстрелил в него, но промахнулся. Дыбенко спокойно посмотрел на стрелявшего и насмешливо проговорил:

— Стыдно вашему благородию так плохо стрелять! Промахнуться в человека с десяти шагов — значит совсем не уметь обращаться с оружием! Чему же вы можете научить ваших подчиненных?

Казаки обезоружили офицера и, не заступись за него тот же Дыбенко, растерзали бы его на месте. Даже казачьи офицеры выразили Дыбенко восхищение его мужеством.

Матросы любили Дыбенко за его чисто морскую лихость и бесстрашие, за веселый нрав и за снисходительность к мелким проступкам подчиненных. Дыбенко часто ограничивался «выговорами», составленными в столь крепких выражениях, что это действовало на самых, казалось, отпетых матросов.

— Надо наметить порядок отхода частей, — нарушил молчание комиссара Петров.

Быстро набросали приказ. Роте Молодежного отряда под командованием Орехова было поручено прикрывать отступление.

— Кроме того, на Молодежный отряд возложим обязанности охранять части во время движения по городу, — распорядилась Лебедева. — Уже были случаи стрельбы из-за угла по проходящим красногвардейцам.

Совещание было прервано внезапным артиллерийским налетом. Десятки батарей обрушили снаряды на участок Стального отряда. Земля дрожала от многочисленных взрывов, с потолка блиндажа сыпался песок, керосиновая лампа вспыхнула и погасла. Все кинулись к выходу, но дверь оказалась заваленной снаружи, телефонный провод был поврежден. Беманс и Орехов общими усилиями сорвали дверь с петель и выскочили из блиндажа. От едкого дыма разрывающихся снарядов было трудно дышать. На переднем крае обороны торопливо выстукивали пулеметы, гремели винтовочные выстрелы.

Блохин, Беманс и Орехов устремились по ходу сообщения к окопам. Петров попытался восстановить телефонную связь, но это оказалось невозможным. Инженер направил Демина и Самохина связными к Блохину, а сам решил остаться в блиндаже с Лебедевой и Саней, чтобы в случае надобности маневрировать единственной резервной ротой. Все напряженно прислушивались к ходу боя. Артиллерийский обстрел немного ослабел, зато ружейный огонь достиг высшего напряжения. Залпы сменились беспорядочным огнем, заглушаемым бешеной стрекотней пулеметов.

«Атака!» — понял Петров и, выхватив из кобуры наган, выбежал из блиндажа.

До окопов было не более ста шагов. Оборудованные еще во время войны, они оказались отличными укрытиями.

Припав к брустверу, рабочие вели стрельбу по вражеским цепям. В окопах Петров увидел и бойцов Молодежного отряда.

Мимо него пробежала Оля Антропцева с кавалерийским карабином в руках и санитарной сумкой через плечо, разрумянившаяся от быстрого бега и мороза, в золотом ореоле выбившихся из-под шапки кудрей, исполненная молодого задора. Она весело кивнула Петрову и побежала дальше.

То припадая к земле, то вновь поднимаясь, немцы короткими бросками приближались к проволочным заграждениям, частично разрушенным артиллерией.

Как всегда в минуты высшего напряжения боя, все мысли Петрова, вся воля его слились с мыслями и волей бойцов, сражавшихся с ним плечом к плечу. И направлена эта общая воля была на одну цель — не допустить врага до своих окопов, уничтожить, отбросить его от колючей проволоки. — В этом порыве никто не замечал летящих вокруг шрапнельных пуль и снарядных осколков. Страха не было, была непреодолимая, всесокрушающая воля к победе. И как ни силен был порыв атакующих немцев, он оказался слабее воли обороняющихся, и немцы отступили.

Никто не мог сказать, сколько прошло времени с момента начала атаки — час или пять минут, но все сразу поняли — враг сломлен. Примолкнувшая было немецкая артиллерия вновь обрушилась на окопы, и бойцы поспешили укрыться в блиндажах или просто лечь на дно окопа.

Петров очнулся от охватившего его возбуждения лишь тогда, когда израсходовал все патроны.

Оглянувшись по сторонам, он увидел, как тщательно целились по врагу бойцы Молодежного отряда. Петров пошел вдоль окопа. Неожиданно инженер вновь увидел Олю Антропцеву. Разгоряченная боем, она, сдвинув брови, перезаряжала свой карабин. Петров невольно залюбовался ею.

— Значит, мы сегодня воюем рядом с вашим отрядом, — проговорил он.

— Нас придали Стальному отряду. Мы только успели подойти, как попали в бой… Здорово сейчас поддали жару немцам! Теперь не скоро сунутся в атаку, — горячо проговорила девушка.

По полуразрушенным немецкими снарядами окопам и ходам сообщения Петров стал пробираться на правый фланг, где, как ему сказали, находился Блохин. Встретив Васю Алексеева, Петров попросил его пройти на левый фланг участка, откуда еще доносилась напряженная ружейная стрельба.