— Я принимаю твой совет. Но этого мало, дочь моя.

   — Поди, так, — согласилась Евпраксия. — Но я бы отправила посыльных к родителям. Вы, я вижу, остерегаетесь того. А ведь тайное всё равно станет явным и будет хуже.

Почему-то эта разумная мысль не приходила аббатисе в голову. И она согласилась с крестницей, хотя и знала, что сделать это довольно трудно. Многие родители жили далеко oт Кведлинбурга, и пройдёт немало времени, пока гонцы доберутся. Да и где их взять, тех двенадцать гонцов. Евпраксии она сказала:

   — Ты пошли Милицу к Родиону. Я напишу грамоту для княгини Оды, и пусть она отнесёт.

Евпраксия кивала, но не согласилась с аббатисой.

   — Матушка, позволь нам вместе сходить к Родиону. Я знаю, что наказать ему.

   — Да, я разрешаю. Но возьмите повозку. А я распоряжусь, чтобы вас выпустили.

Прошло ещё несколько дней. Воспитанницы не возвратились. Адельгейда нашла в городе добровольных гонцов и послала их по адресам. Но и сама, не вытерпев душевных терзаний, отправилась на поиски императора. Что-то побудило её ехать в Майнц, где император часто и подолгу жил. Раним утром она покинула монастырь, чтобы по воле злого рока уже не вернуться в него.

Адельгейда не ошиблась: Генрих был в Майнце. Он встретил сестру любезно. Она же была сурова с братом и жёстко сказала:

   — Верни моих воспитанниц немедленно! Только негодяи так могут поступать!

Император словно бы и не слышал требования аббатисы, ответил с улыбкой:

   — Дорогая сестра, мои ассамблеи продолжаются, девочки веселятся. Зачем же лишать их радости?!

   — Ты дал слово, но не сдержал его, и это бесчестно. Что я отвечу их родителям?

   — Не пекись о родителях, сестра. Мне отвечать перед ними. Просто я пьян от победы, и потому прости мою забывчивость. И не сердись. Сегодня отвезу тебя на торжественный бал, где ты увидишь своих воспитанниц, а завтра все вместе отправитесь в Кведлинбург.

Адельгейда ещё продолжала негодовать. Она знала коварство Генриха, он умел нежно говорить собеседниками. На этот раз она была настороже, но недолго. Ведь в сказанном братом был соблазн: она увидит своих воспитанниц, узнает, что с ними и почему их до сих пор не вернули в обитель.

   — Хорошо, я поеду на твою ассамблею, но при условии, что сегодня же по её завершении мы покинем Майнц.

   — У тебя будет полная свобода действий, — заверил Генрих сестру. — А теперь тебе пора отдохнуть и набраться сил. Да, да, силы тебе потребуются, — многозначительно произнёс Генрих.

Вскоре же после полудня императорский замок в Майнце покинули несколько экипажей и пол тора десятка верховых всадников во главе с императором. За городом кортеж направился на юг, и через полчаса лёгкой рыси перед путниками возник старый королевский замок «Орлиное гнездо». Он возвышался на холме, и мощные стены его поднимались высоко в небо. Подъёмный мост был спущен, ворота распахнуты, и кортеж въехал на двор замка. Тотчас на дворе всё ожило, приезжие покидали седла, экипажи, слуги уводили в конюшни коней. Лишь в одном экипаже дверца долго не открывалась. Там сидела Адельгейда, и её удерживало некое тяжёлое предчувствие. Оно возникло не сейчас, а в те минуты, когда кортеж покинул Майнц. Почему император свой последний торжественный бал проводил не в городе, а где-то в отдалённом замке, к тому же, как помнила Адельгейда, многие годы необитаемом? Но времени на размышления у неё не оказалось. Генрих распахнул дверцу экипажа и сказал, словно попытался развеять сомнения сестры:

   — Идём, любезная. Я обещаю тебе, что ты увидишь нечто необыкновенное и сама пожелаешь принять участие в играх.

Адельгейда покинула экипаж, и Генрих повёл её в замок. В просторном зале, куда ввёл Генрих сестру, собралось уже человек сорок гостей, большей частью молодых вельмож, молодых дам. Были накрыты столы, но за ними никто не сидел, да и сидеть было не на чем. Гости подходили к столам, что-то пили, ели и вновь прогуливались или собирались в группы, вели беседу. Всё было привычно Адельгейде, потому что в юности она была участницей таких балов. С появлением императора, который сразу же проследовал к столу и встал во главе его, все пришли в оживление. Молодой и красивый южанин граф Манфред Дизентийский задорно крикнул:

   — Виват кайзеру!

И многие повторили сей возглас. Да тут же были наполнены кубки. И под бурную здравицу императору гости осушили их. Не прошло и нескольких минут, как Генрих нашёл новый повод для выпивки.

   — Дорогие николаиты, — обратился он к вельможам и дамам, — перед вами аббатиса Кведлинбурга, чудесных воспитанниц которой вы уже знаете. Я поднимаю кубок за приобщение Адельгейды к нашему ордену. Надеюсь, что сегодня это случится. — И Генрих вновь осушил кубок.

И все выпили за сестру императора. Но этим тост не завершился. Кубки были наполнены вновь. К аббатисе подошёл граф Манфред и, нисколько не смущаясь её монашеского одеяния, преподнёс ей губок с вином.

   — Прекрасная невеста Христова, вкуси с нами вина. Да раскрой свои губы в улыбке, озари нас солнечным светом.

Адельгейда отвела руку Манфреда с кубком.

   — Не бери грех на душу, граф, и не смущай Христову невесту.

   — Выпей, матушка, выпей, — настаивал Манфред. — Вино от Бога, и в том нет греха...

   — Сестра, уважь моих рыцарей, выпей, — склонившись к Адельгейде, сказал Генрих.

   — Где мои девочки? — строго спросила она.

   — Ты пригуби, и сейчас увидишь их, — настаивал Генрих и сам преподнёс ей кубок с вином.

«Господи, ради них принимаю грех на душу», — помолилась Адельгейда и взяла кубок.

   — Слава Адельгейде, слава! — закричали николаиты. Аббатиса сделала несколько маленьких глотков, как на причастии.

Генрих вновь вложил ей кубок в руки и попросил:

   — Выпей за меня, сестрица. И, клянусь, между нами никогда больше не пробежит черпая кошка.

   — Хорошо, — согласилась она и выпила вина больше, чем хотела, потому как сильная рука Генриха тому помогла. — Зачем ты это сделал? — рассердилась Адельгейда. — Нет, ты не ищешь со мною мира.

   — Да полно, сестрица, полно! Я люблю тебя! — Три выпитых Генрихом кубка уже давали себя знать. Он становился бесцеремонным. Склонившись к сестре, он поцеловал её, взял недопитый ею кубок, отхлебнул вина и поднёс к губам Адельгейды. — Пей, сестрица! Пей до дна!

Адельгейда не поняла, что с ней происходило. В груди у неё звенела музыка, на лице вспыхнул румянец, глаза засверкали. Она взяла кубок и осушила сто до дна.

   — Браво, браво! — закричал граф Манфред.

В зале уже стоял невообразимый шум. Вино лилось рекой. Его пили обильно не только мужчины, но и женщины. У Адельгейды ещё мелькнуло просветление, она подумала: «Это же вакханалия».

Так и было. С плясками, с песнями все двинулись на второй этаж замка. Манфред взял под руку Адельгейду и тоже повёл её наверх. По пути он спел ей песенку, и она не взбунтовалась.

На втором этаже замка Адельгейда увидела такой же просторный зал. Столов было меньше, за ними во всю длину стен тянулись просторные ложа. Аббатиса ещё пыталась понять, зачем эти ложа, но то, что она увидела через несколько минут, не укладывалось в её понимание о благочестии императорских вельмож. Едва вбежав в зал, они взялись сбрасывать с себя одежды, причём делали это одновременно и мужчины, и дамы. Раздевшись, они парами выходили на середину зала и под музыку, которая доносилась неведомо откуда, принялись не то танцевать, не то плясать, изгибаясь в самых непристойных позах.

   — Господи, какой позор! — воскликнула Адельгейда, и, прикрыв глаза рукой, она попятилась к лестнице.