Юлиана рассмеялась, и из ее полуоткрытых губ блеснули два ряда ровных красивых зубов.

— Ну, сегодня, ваше высочество, — заметила она, — вам придется примириться с этим мрачным освещением… Ночью шел снег, а теперь туман затянул все улицы…

Анна Леопольдовна поднялась, села на край кровати и, болтая босыми ногами, захлопала в ладоши.

— Ай, какая прелесть! Ты говоришь, выпал снег… Значит, можно ездить на санях?

— Можно, ваше высочество.

— Вот как славно! — искренне, как ребенок новой игрушке, обрадовалась правительница. — Мне так давно хотелось покататься на санях, подышать свежим воздухом… Пошли, дружок, моих камеристок, пусть меня оденут — мне самой что-то сегодня лень одеваться, — а сама распорядись, чтоб были готовы сани… и как можно скорее. Мы с тобой поедем кататься…

— Как? Сейчас?! — удивилась девушка.

— А почему же не сейчас?.. Кто же нам может помешать?!

Возражать на это было нечего, так как действительно Анна Леопольдовна не только не любила, чтоб ей мешали, но не признавала ничьей воли, кроме своей. В этом отношении она была деспотична и зачастую под влиянием малейшего каприза, не стесняясь, заставляла дожидаться в своем кабинете по целым часам Остермана, Головкина и других министров, являвшихся к ней с докладами.

Но на сегодня оказалось, что ей помешали.

Анна Леопольдовна оделась; сидя за туалетом, выпила чашку шоколада и поджидала Юлиану, которая тоже пошла одеваться. В это время в дверь уборной раздался резкий знакомый стук, каким принц Антон возвещал о своем приходе. Принцесса сделала недовольную гримаску, но даже улыбнулась, когда вошел муж. Возможность удовлетворить свое желание и покататься на санях привела ее в хорошее расположение духа, и даже приход супруга, приход, всегда омрачавший ее лицо, не испортил этого хорошего настроения.

— Здравствуйте, мой друг, — весело встретила она принца и протянула ему красивую, узкую руку, к которой тот, по обыкновению, почтительно прикоснулся губами. — Говорят, за ночь выпал снег и установился санный путь.

Принц кинул недружелюбный взгляд на камеристок, суетившихся около его жены, и, приказав им удалиться, проворчал сквозь зубы:

— Да, снег лежит… Но в общем погода преотвратительная…

Анна весело расхохоталась. Она ужасно не любила, когда ее муж улыбался; ей, напротив, нравилось видеть его недовольным, угнетенным и обеспокоенным. И мрачный вид, с каким он переступил порог, с каким только что произнес фразу, развеселил ее.

— Вы, должно быть, плохо спали, мой друг! — воскликнула она. — У вас такое лицо, как у преступника, приговоренного к смерти.

Этот веселый смех, эта насмешка окончательно разозлили принца Брауншвейгского. Щеки его покрылись багровыми пятнами, а глаза метнули молнию.

— Ну, ваше высочество, — сказал он, особенно как-то подчеркивая слова, — навряд вы будете спать спокойнее, чем спал сегодня я, когда будете знать то же, что и я.

В его тоне зазвучали какие-то странные нотки, и это обеспокоило правительницу. Но затем она вспомнила, как труслив ее муж, как его постоянно преследует кошмар заговоров и интриг, и презрительно бросила:

— Опять вечные страхи!..

Принц Антон, усевшийся было невдалеке от туалетного стола, вскочил, топнул ногой и забегал из угла в угол, что всегда делал в моменты волнения.

— Сядьте, — остановила его недовольным тоном Анна, — у меня от вашего беганья начинает кружиться голова…

— Ах, я бы предпочел, чтоб у меня кружилась голова, — воскликнул он, — чем каждую минуту ждать, что ее снимут!

Веселое настроение правительницы сразу исчезло. Страх, сквозивший в словах мужа, точно заразил ее. Она нахмурилась, нервно поежилась от пробежавшего по телу озноба и спросила:

— Опять что-нибудь случилось?

— Да! — и, говоря это, принц вынул из своего кармана мелко исписанный листок бумаги и, положив его на туалетный стол, многозначительно произнес: — Читайте!

— Опять манифест? — подняв на принца с улыбкой глаза, спросила правительница.

Анна Леопольдовна взяла листок, оказавшийся письмом агента русского двора, находившегося в Бреславле, и стала рассеянно пробегать строки. Сначала на ее губах блуждала улыбка, но, по мере того как она читала дальше, лицо ее все больше темнело, брови сдвигались, а губы начали нервно подергиваться.

Она еще не хотела верить тому, что говорилось в письме, но сомнение уже закралось в ее душу. Она еще не испытывала того панического страха, который овладел ее мужем, но и ее охватила странная робость, боязнь грядущего бедствия.

«Ваше высочество знаете мою преданность, знаете, что я не из тех, что лгут ради случая, — прочла Анна, — и потому вы всецело можете верить моим словам. Вам, вашей супруге и вашему сыну грозит ужасная опасность. Принцесса Елизавета, оскорбленная тем, что покойная императрица поступила в обход ее прав на престол, как то следовало по завещанию императрицы Екатерины, желает добиться восстановления своих прав. Ее советники, которым непременно хочется стать у ступеней трона, подбивают ее на переворот. И, как кажется, они достигли своего намерения; цесаревна решилась вступить на престол. По крайней мере, ее лейб-медик Герман Лесток вошел для этого в сношения с французским послом маркизом Шетарди, и тот, способствуя сему делу, в надежде сторицею вознаградить свои расходы в будущем, ссужает принцессу деньгами, которых передал Лестоку около 200 000 ливров. Большинство гвардии привлечено на сторону цесаревны, и все ждут от нее решительного слова. Поэтому, ваше высочество, примите как можно поспешно меры для пресечения этого злого умысла. Цесаревна еще медлит, не дайте ей решиться. Иначе все будет поздно, все будет потеряно…»

Анна дочитала письмо, уронила его на колени и задумалась, уставившись затуманившимися глазами на свое отражение в зеркале.

— Ну-с, прочли? — спросил принц Антон, следивший за супругой с жадным любопытством. — Что вы на это скажете?

Правительница повела плечами.

— Скажу, что, если это — не сказка, не вымысел…

— Это — правда, сущая правда! — пылко воскликнул принц Брауншвейгский. — Этот человек не способен на вымыслы…

Глаза принцессы сверкнули огоньком гнева.

— В таком случае тем хуже для вас. Как же вы, родитель императора, вы, мой муж, обязанный заботиться о нашей общей безопасности, прозевали такую интригу, не видали, что творится у вас под носом, что делается в войсках, которых вы состоите генералиссимусом?..

Эта неожиданная вспышка, это обвинение даже ошеломили принца. Он растерялся, развел руками и только и мог произнести:

— Я же, оказывается, и виноват! Но ведь я же вас предупреждал… я же говорил…

— Что вы мне говорили?! — набросилась на него Анна, которой необходимо было сорвать на ком-нибудь зло. — Общие места, фразы… Понятно, я этому не могла верить…

Принц Антон всплеснул руками.

— Господи! — воскликнул он. — Да если бы вы поверили моим словам — цесаревна давно была бы безвредна. Но вы только одно отвечали мне: «Цесаревна никогда не поднимет на меня руку, а вы глупы и смешны со своим бабьим страхом». Это — ваши подлинные слова, сударыня… Это была игра в благородство — вот вы доигрались…

Анна вздрогнула, пугливо оглянулась на дверь, точно ожидая, что вот сейчас, сию минуту войдет Елизавета с покорными ей гвардейцами, и простонала:

— А теперь поздно! Слишком поздно!..

— Не говорите глупостей! — резко, почти грубо крикнул принц, чувствуя, что наконец настала минута показать с’вою власть и свою силу. — Ничего еще не потеряно, если только мы не будем медлить и откладывать…

— Но что делать? Что?..

Прежде всего арестовать цесаревну…

Анна задумалась на секунду, потом кивнула головой и прошептала:

— Хорошо. Делайте, что хотите. Я доверяюсь вам. Только спасите меня…

Молния торжества сверкнула в белесоватых, бесцветных глазах принца Антона.

— Наконец-то вы взялись за ум! — проговорил он. — Если бы вы раньше больше доверяли мне и сознали, что править государством совсем не женское дело, — было бы куда лучше…