«Хорошо еще, что Берилу Хартленду из отдела писем «Санди таймс» пришла в голову счастливая мысль передать это письмо сначала мне», — подумал Гордан и встал из-за стола. Некоторое время он ходил по комнате, ломая голову над тем, как отвести грозящую опасность. Он понимал, что аналогичное письмо не сегодня завтра могут получить и другие редакции. Гордан представил размеры грозящей ему катастрофы: его имя навсегда покроется позором в глазах общественности, руководство обвинит его в том, что из-за личной халатности и легкомыслия он провалил долгосрочную научно-исследовательскую программу.
Немного оправившись после шока, Гордан стал рассуждать более трезво. На первый взгляд ясно было только одно: письмо — дело рук профессионального сотрудника разведки, написавшего его, конечно же, не по своей инициативе, а по приказу Центра.
«Кто бы это мог быть?» — мучительно думал Гордан, подойдя к окну. Некоторое время он смотрел на улицу, заполненную в этот утренний час спешащими пешеходами, и в голове у него роились самые мрачные мысли. Любой из этих неприметных, неизвестных пешеходов мог быть автором письма, которому известно гораздо больше, чем он написал.
— Я должен найти этого агента, — вслух несколько раз повторил Гордан.
Он открыл один из замаскированных ящиков стола и вынул оттуда список сотрудников клиники в Кроули. Но, пробегая глазами фамилии, он все яснее понимал, что этот след — ложный. Все, кто имел дело с клиникой Симора, были тщательно проверены разведывательной службой. Против каждой фамилии было помечено, кто из руководителей поручился за этого человека. У всех, начиная с врачей и кончая уборщицами, был наивысший балл надежности, все они были связаны с британской секретной службой на жизнь и на смерть.
Гордан в задумчивости положил список обратно в ящик и снова заходил по комнате. Чем больше он размышлял, тем больше в нем крепла уверенность, что это письмо целиком на совести чехословацкой разведки. Но ведь в клинике Симора не было ни одного чеха или словака, никого, кто имел бы в Чехословакии родственников или знакомых, ни у одного из сотрудников не было ни малейшей причины работать на Прагу. Он вспомнил, что в Вене наблюдались признаки того, что дело Калаха интересует пражские власти. Но реальных доказательств не было, существовали лишь подозрение, интуиция. «Нужно связаться с Фишером», — подумал Гордан я снял было телефонную трубку, но, услышав голос телефонистки, тут же положил ее: для разговоров и обсуждений времени не оставалось. Нужно было действовать.
Анонимное письмо явно свидетельствовало о том, что в распоряжении автора была информация, скрываемая даже от врачей, работающих в Кроули. У каждого из них было свое задание, о котором запрещалось говорить даже с коллегами, исключался любой обмен опытом. Всю программу знали, кроме нескольких избранных офицеров, только двое: руководитель работ профессор Дэн Симор и… Ник Беер.
Гордан вытер ладонью мокрый лоб. Он вспомнил все, что зная об этих двоих. С раздражением отметил, что к сотрудничеству с англичанами Симора привлек как раз Ник Беер, который с первого дня помогал создавать клинику в Кроули. «Один из них, — мысленно повторял он. — Но кто — Симор или Беер?»
Гордан присел на угол стола и уставился в пустоту. Он вспоминал все случаи, когда чехословацкой разведке удавалось привлечь к работе американских и английских разведчиков. Придется снова проверить Симора и Беера и как следует изучить их связи. Кроме того, придется проверить и другие варианты. Каждый день в клинику машины доставляют продукты, белье из прачечной, приходит масса обслуживающего персонала. И среди этих людей вполне может затесаться агент. В конце концов, в клинику вполне мог проникнуть чужой человек, тем более что за охрану объекта отвечала не разведка, а отдел контрразведки МИ-5. Таким образом, Гордан пришел к выводу, что ничего лучшего, чем всполошить Дика Брумана из отдела МИ-5, он не придумает.
Капитан спрятал все документы, сунул в карман анонимное письмо и уже через минуту шел по Уигмор-стрит.
Дик Бруман потел над этим письмом так же, как Гордан.
— В приличный переплет мы попали, — испуганно сказал он, дочитав последнюю строчку и возвращая письмо капитану. Руки его при этом дрожали.
— Мы? — удивился Гордан. — Скорее ты, не так ли? Охрана объекта — ваше дело. Ты меня в это дело не впутывай.
— Нигде не сказано, что в Кроули проник кто-то чужой, — слабо возразил Бруман, поскольку хорошо знал, как тщательно проверяли каждого, кто имел отношение к клинике.
— Не хочешь ли ты сказать, что письмо написал я?! Или Роблин? Может, Симор? — возмутился Гордан и стукнул кулаком по столу: — Подумай, кого ты собираешься обвинить в этом!
Есть и другие, — ехидно возразил Бруман.
— Их я и называть-то боюсь. Лучше подумай, что нам делать.
Бруман приободрился, поняв, что капитан готов сотрудничать, и, немного подумав, выдал грандиозный план.
— Я создам специальную группу, которая днем и ночью будет следить за всеми передвижениями в Кроули, — предложил он. — Кроме того, я размещу своих людей в фирмах, снабжающих клинику. Нескольких ребят переодену и смешаю со служащими. Все они будут смотреть, слушать, записывать и фотографировать. Если агент не входит в число служащих клиники, то он сюда не попадет.
Гордан удовлетворенно кивнул:
— Но об этих твоих людях никто не должен знать — ни Симор, ни Беер, ни один из сотрудников.
Побывав у Брумана, Гордан успокоился и решил, что повода впадать в панику нет. Контрразведка найдет агента независимо от того, каким путем он проник в клинику.
Довольный, возвращался он на виллу в Лаллингтон-Гарт. Машины из-за бесконечных пробок двигались со скоростью улитки, и кое-кто, рискуя, пытался объехать километровые колонны. Остальные водители грозили им кулаками и бешено гудели.
Гордан пристроился к ярко-красному двухэтажному автобусу и блаженствовал в его тени, окончательно успокоившись и уверив себя, что в течение нескольких дней иностранного агента удастся разоблачить. А потом полковник Роблин даст ему несколько дней отпуска и он сможет воспользоваться приглашением советника Фишера посетить Австрийские Альпы. Тот заверял, что в любое время в его распоряжении прекрасная конспиративная вилла недалеко от Зальцбурга, та самая, где держали журналиста Курта Майера после его безуспешной попытки взять интервью у Калаха.
Стоило Гордану вспомнить Майера, как его охватило беспокойство. Майер оказался твердым орешком. Он угрожал скандалом на весь мир, не учитывая того, что находится в руках австрийской контрразведки, и не понимая, что впутался в деликатную политическую акцию, о которой не следует распространяться. Гордан пустил в ход все свое искусство, чтобы убедить журналиста в том, что англичане являются лучшей гарантией мира и спокойствия в Австрии, а организовав похищение Калаха, они оказали большую услугу контрразведке Фишера.
Майер рассмеялся ему в лицо и заявил, что читателям будет очень интересно узнать, что под видом «красных агентов» скрывается сама австрийская секретная служба, да еще под покровительством британской разведки.
Беседуя таким образом за чашкой кофе, Майер и не ведал, что выпитый им с таким удовольствием ароматный напиток приготовил один из английских агентов, не поскупившийся на снотворное. Потом Симор сделал Майеру укол полмарина и репортер любезно позволил перевезти себя в Лондон.
«Интересно, что бы он сейчас сказал, узнав, что находится в клинике Симора, под одной крышей с Калахом», — подумал Гордан заулыбавшись. Впрочем, по этому поводу беспокоиться нечего. Даже если бы Майер десять раз на дню встречал Калаха, он совершенно не обратил бы на него внимания. После лечения в клинике он не помнил ничего о своем прошлом, поверив, что является моряком рыболовного судна, разбившегося о скалы вблизи берегов Ирландии.
Вдруг улыбка исчезла с лица Гордана и он крепче сжал руль. Внезапно пришедшая мысль заставила его задуматься. А что, если автор анонимного письма следит не за Калахом — доктор мог служить лишь прикрытием, — а за Майером и уже в завтрашних газетах появится сообщение, что последний обитает не в Чехословакии, как это утверждают повсюду, а в Англии, где профессор Симор превратил его в жалкое существо без прошлого, без будущего, без сознания и памяти?