В течение двух месяцев мы оставались в совершенном неведении относительно этой войны, пока пришедшее с Сандвичевых островов судно не привезло известия о мирном исходе.

Вторым кораблем, стоявшим в Санта-Барбаре, была бригантина «Эвон», также с Сандвичевых островов. Она выделялась своей элегантностью, и ежедневно с восходом и заходом солнца на ней палила пушка при подъеме и спуске флага. У них был оркестр в составе четырех-пяти инструментов, и вообще это судно больше походило на прогулочную яхту, чем на обычного «купца». Тем не менее наравне с «Лориоттой», «Клементиной», «Боливаром», «Конвоем» и прочими мелкими посудинами, принадлежавшими обосновавшимся в Оаху американцам, она поддерживала оживленную торговлю (в том числе контрабандную) мехом выдры, шелками, чаем и прочим и, конечно же, перевозила шкуры и жир.

На другой день после нашего прибытия из-за мыса появился неизвестный бриг, с полным парусным вооружением, он неторопливо пересек бухту и ушел на юго-восток в направлении острова Каталина. Еще через день снялся «Эвон», взяв курс на Сан-Педро. Подобное совпадение могла не заметить только береговая охрана или калифорнийские жители, но мы-то хорошо понимали эту механику. Бриг уже не показывался на побережье, зато «Эвон» через неделю прибыл в Сан-Педро со значительно пополнившимся грузом кантонских и американских товаров.

Таков один из способов избежать уплаты высоких пошлин, которые мексиканцы налагают на импортные товары. Делается это так: судно приходит в Монтерей, где есть единственная на всю Калифорнию таможня, и регистрирует там свой весьма скромный груз. После этого открывается торговля. А через месяц, продав значительную часть своего товара, это судно уходит на остров Каталина или какой-нибудь другой необитаемый остров мористее побережья и берет там с другого судна, пришедшего из Оаху и уже ожидающего его, отборный груз. Дня через два после ухода «Эвона» появилась «Лориотта», которая, несомненно, тоже урвала кусок.

Вторник, 10 ноября. Как обычно, перед закатом солнца пошли на вельботе забрать капитана, а когда возвращались, то увидели, что на нашем судне, которое лежало мористее других, поднят флаг. Конечно, это означало только одно: «Вижу парус!», однако мы были закрыты мысом и ничего не могли рассмотреть. «Навались, ребята, навались! Заноси больше!» — подгонял нас капитан, то откидываясь всем телом назад, то выкидывая руки вперед до предела; мы заставили шлюпку нестись по воде, словно ракета. Через несколько минут такой гребли из-за мыса один за другим начали открываться острова, и уже был виден пролив, в котором с легким попутным ветром направлялось к якорной стоянке какое-то судно под брамселями. Повернув к нему, капитан велел навалиться еще сильнее, но нас и не нужно было понукать, ибо перспектива побывать на новом судне, пришедшем, может быть, из дома, узнать новости, которые потом можно рассказывать в кубрике, настолько воодушевила нас, что мы напрягались как только могли. Сидевший в вельботе капитан «Лориотты» Най, старый китобой, тоже вошел в азарт. «Не жалей хребтов, ломай весла! Хорошо пошла!» — громко выкрикивал он. В это время сделался вдруг мертвый штиль, и, поскольку до судна оставалось мили две, не больше, мы рассчитывали вскоре подойти к нему. Но как на зло задул бриз, на судне перебрасопили реи и легли на левый галс, хорошим ходом направились к островам. Это, конечно, заставило нас остановиться; капитан скомандовал: «Легче, левая!, Правая навались!», и мы вернулись на «Элерт» с таким чувством, словно нас отхлестали по щекам. Всю ночь дул легкий береговой бриз, и новоприбывшее судно стало на якорь только под утро.

Оно оказалось китобойным судном «Вилмингтон энд Ливерпул пэкет» из Нью-Бедфорда, которое возвращалось с промысла, имея в трюмах девятнадцать сотен бочек ворвани. В нем с первого взгляда нетрудно было узнать «фонтанщика» по подъемным устройствам и шлюпкам, коротким брам-стеньгам и вообще по неряшливому виду парусов, такелажа и корпуса. Когда мы поднялись на борт, то нашли и все остальное в том же «китобойном» стиле. Его фальшпалуба была грязная от жира и вся в выщерблинах, такелаж болтался, давно не смолившиеся снасти начинали уже белеть, с рангоута и блоков везде слезала краска, сезни на парусах были наложены кое-как. Капитан, тощий и долговязый квакер в коричневом сюртуке и широкополой шляпе, расхаживал по юту, опустив голову, а его люди напоминали скорее рыбаков или фермеров, чем настоящих матросов.

Несмотря на то что погоду никак нельзя было назвать холодной (мы, например, ходили в одних красных рубахах и парусиновых штанах), все они были одеты в шерстяные штаны, но не голубые, как полагается на порядочном судне, а всех мыслимых цветов: коричневые, серые и даже зеленые, с нашитыми карманами, чтобы просто совать туда руки, и в подтяжках. Добавьте к этому шерстяные фуфайки, полосатые шерстяные шарфы, сапоги из толстой воловьей кожи, острый запах ворвани и вообще дилетантский вид всего, что бы ни попадало вам на глаза, — и описание будет вполне полным. Восемь, если не десять человек торчали на фор-марса-pee, столько же на грота-pee, занимаясь уборкой парусов, а десяток других болтались на баке без всякого дела. Странно было видеть такую картину на судне. Мы подошли к ним узнать, в чем дело. Какой-то здоровяк показал на свою ногу и сказал, что у него цынга; другой порезал себе руку, остальные были, слава богу, в добром здравии, но объяснили, что на мачтах и так хватает народа, и им вполне можно «постираться». Только один матрос представлял собой прекрасный образец просмоленного «сплесня» [42] — морского волка, — он-то и закатывал пузо фор-марселя. Конечно, помощники капитана, гарпунщики и еще двое-трое уже не впервые ходили в море, но остальная команда была набрана совсем недавно и не успела еще «вытрясти сено из волос». Пока они убирали передние паруса, крюйсель так и висел на бык-горденях, и вообще тридцать человек возились полчаса с тем, что на «Элерте» при восемнадцати матросах было бы сделано за пятнадцать-двадцать минут [43].

Они провели в море около восьми месяцев и поэтому не могли сообщить нам ничего нового. Перед возвращением на свое судно мы испросили у них позволения приехать погостить вечером и посмотреть на кое-какие диковины. После ужина, отработав у себя на борту, мы взяли шлюпку и отправились на китобоец, где провели час или два. Нам подарили пластины китового уса, зубы кашалота и прочие морские диковины. Кроме того, мы обменялись с китобоями книгами, что составляет обычную практику на судах, встречающихся в иностранных портах. Благодаря этому можно избавиться от надоевших зачитанных чуть ли не до дыр книг, а взамен получить новые, тем более что Джек-матрос не очень-то обращает внимание на их сравнительную ценность [44].

Четверг, 12 ноября. Сегодня еще с раннего утра похолодало, в небе появились черные тучи, но, поскольку такое бывало довольно часто, никто не обратил на это внимания, и все капитаны отправились на берег. К полудню горы заволокло тяжелыми тучами, спускавшимися чуть ли не до половины склонов, а с зюйд-оста начал накатывать мощный прибой. Старший помощник без промедления послал на берег вельбот, и одновременно мы увидели, как от остальных судов тоже отваливают шлюпки. Это послужило прекрасным поводом для состязания в гребле, и, конечно же, все старались превзойти самих себя. Мы обошли шлюпку с «Аякучо» и «Лориотты», но не могли догнать большую шестерку с китобойца, которая подошла к полосе прибоя раньше нас. Но тут мы получили преимущество, поскольку они, не имея необходимого навыка, были вынуждены дожидаться, чтобы посмотреть, как преодолеваются грозные буруны. Таким образом, в точности повторилась сцена, случившаяся на этом месте почти год назад, когда мы с «Пилигрима» радовались возможности поучиться у канаков.

Как только мы с трудом подошли к берегу и развернули шлюпки носом в море, наш старый приятель-англичанин, несравненный моряк Билл Джексон, рулевой в шлюпке «Лориотты», закричал, что его бриг дрейфует. И действительно, «Лориотту» дрейфовало на якорях в глубину бухты. Не дожидаясь капитана (поскольку на борту не оставалось никого, кроме старшего помощника и стюарда), Билл прыгнул в шлюпку, собрал своих канаков и попытался отойти от берега. Но канаки, несмотря на все их непревзойденные морские качества, так испугались при виде дрейфующего судна, да еще при столь грозных обстоятельствах, что, казалось, внезапно растеряли все свои навыки. Дважды их шлюпку заливало и выбрасывало лагом на песок. Джексон сыпал проклятиями, обзывая свою команду шайкой дикарей, и грозился перепороть всех до единого, но дело от этого не шло лучше. Тогда мы предложили свою помощь, и он велел канакам рассесться по банкам, а мы, встав по двое с каждого борта, потащили их на глубину, пока вода не дошла нам до плеч, и они, дружно заработав веслами, сумели вывести шлюпку на длинную и прямую волну. Тем временем к «Лориотте» уже спешили шлюпки с нашего судна и с китобойца. Совместными усилиями на ней отдали второй якорь, вытравили канат, обрасопили реи по ветру и, наконец, остановили судно.