Мы понимали значение поставленной командиром полка задачи. На первый взгляд могло показаться, что четыре неисправные самоходки — это не так много. Но если учесть машину Емельянова, которая подорвалась на мине и сгорела, машины Давыдова и Горелкина, уничтоженные прямым попаданием снарядов противника, то потери составляли полторы батареи. А это уже много. К тому же с четырьмя машинами от полка отстали шестнадцать человек, их надо было как можно скорее вернуть в строй.

В итоге решили: офицер технической службы направится в армейские мастерские, добьется ускорения ремонта самоходки и укажет ей маршрут движения в свою часть. Я же поехал к остальным машинам. В пути встретил одну из них, уже отремонтированную. Побеседовав с экипажем, уточнил маршрут. Возле другой САУ работала полковая летучка. Ремонтники обещали закончить работу к концу дня.

— В ночь отправимся догонять своих, — сказал командир машины, молодой лейтенант. — Не повезло нам, товарищ майор. Ребята, говорят, уже и в Лодзи побывали, а мы все здесь торчим.

Возле последней машины работа замерла. Самоходка стояла в деревне, рядом с домом. Оказывается, была здесь летучка, но в помощи отказала, а своими силами экипаж сделать ничего не мог. Люди пали духом. Но, увидев замполита, повеселели: появилась надежда.

— Все ушли вперед, о нас забыли, что делать — не знаем, — говорил младший лейтенант Н. Е. Корепанов. — Боялись одного: подберет нас фронтовая ремонтная бригада — и поминай как звали, не увидим больше своего полка и товарищей.

— Могло и такое быть. Постараемся теперь, чтобы этого не случилось. Вы так же дороги полку, как и полк вам. А чем вы питаетесь? — поинтересовался я.

— Сухой паек выручает, — ответил офицер. — Да и люди в селе хорошие, принимают нас, как родных.

Меня не могло не радовать стремление людей быть с полком, в его боевых порядках. Любовь воинов к своей части — большая награда за труд командиров, политработников, партийной организации.

Взяв с собой командира экипажа, я поехал к ремонтникам самоходной бригады. Там и договорились обо всем. Ремонтники отбуксировали самоходку в свое расположение и дали слово отремонтировать ее к утру.

Я поехал догонять полк и к ночи был в полковых тылах, которые расположились уже на новом месте. Пробыл там почти весь следующий день. Прежде всего проверил, как выполняют указания командира полка, переданные мною командирам подразделений тыла. Меня интересовала организация политической работы во взводах — ремонтном, транспортном, подвоза боеприпасов. Затем собрал парторгов, комсоргов, агитаторов, ответил на многочисленные вопросы, рассказал об обстановке и поставил новые задачи. Когда подошли отремонтированные самоходки, собрал их экипажи и разъяснил, какую боевую задачу в эти дни решают батареи. Затем указал маршрут и проводил колонну. Старшим назначил офицера-ремонтника техника-лейтенанта Рябушка. С ними ушла и полковая авторемлетучка…

Днем приехала Тося, привезла почту и тут же на попутной машине уехала в штаб корпуса.

Агитаторы были активными политическими бойцами, надежной опорой партийной организации в массово-политической работе. Получив важнейшие документы партии и правительства, мы проводили (если позволяла обстановка) с агитаторами семинары, учили их доводить эти документы до сознания воинов. Как правило, агитатор был в каждом экипаже самоходки, в каждой ремонтной бригаде.

Само понятие «агитатор» — широко известно и почитаемо в народе. Агитаторами были преимущественно коммунисты и комсомольцы. Но не только. В число агитаторов мы вовлекали и беспартийных активистов, особенно бывалых, закаленных в боях воинов, словом и делом заслуживших уважение в солдатской массе.

Таким агитатором был и повар рядовой Волков — дядя Костя, уже известный читателю.

…Раздав бойцам обед и вымыв котел, дядя Костя не спеша свернул «козью ножку», закурил и взялся за газету. На первой странице был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении города Лодзь.

Знакомая картина — солдат с газетой. Ведь без нее ему попросту не обойтись. Улучив свободную минуту, он читал и заново перечитывал сообщения Совинформбюро, заметки, статьи фронтовых корреспондентов о подробностях боев на том или ином направлении, подолгу рассматривал снимки. Глаза его загорались восхищением, и тут же возникало естественное желание поделиться радостью от прочитанного с товарищем. Завязывались беседы. Всяк на свой лад строил прогнозы близкого окончания войны. Заходила речь и о том, что будет с Германией. Советских воинов уже тогда волновали вопросы послевоенного устройства мира, своего будущего и будущего своих детей.

— Что нового пишут, дядя Костя? — спросил, присев на бревно, рядовой Матвей Агеев. У него самого в руках была газета, и наверняка он ее уже прочел. Однако как-то надо было начать разговор, вот он и задал обычный в таких случаях вопрос. Дядя Костя не спешил с ответом, продолжал сосредоточенно дочитывать статью. Он уже привык к тому, что бойцы, особенно молодые, шли к нему, сердечному и опытному человеку, являвшемуся к тому же агитатором, со всевозможными вопросами, за советом, а то и просто потолковать.

К дяде Косте и Агееву подсел и Гена Сапухин. Мальчик привязался к повару, старательно помогал ему во всем и был непременным участником таких вот непринужденных бесед, ведь все, о чем бы ни говорили старшие, было для него ново, интересно. Дядя Костя в свою очередь заботился о парне, как о родном сыне.

Подошли еще несколько солдат.

— Да, шагают истинно по-суворовски, — наконец промолвил дядя Костя. — Считай, не меньше тридцати — пятидесяти километров в сутки! Что значит техника!.. А начинали с тачки. Одним словом — индустриализация!

— Так ведь и маршалы у нас какие! Жуков, Конев, Рокоссовский… — заметил один из солдат.

— Одно слово — стратеги!

— А ты понимаешь, что это значит — стратеги?

— Говорю — значит понимаю, — обиженно ответил солдат.

— Бьют наши полководцы «непобедимых» гитлеровцев в хвост и в гриву — значит, стратеги, — поддержали бойца его товарищи.

— Полководцам нашим, конечно, честь и хвала, но и о другом не забывайте, — продолжал дядя Костя. — Кто построил фабрики, заводы, колхозы? Такие, как мы. Кто для нас делает танки, самолеты, снаряды, винтовки? Опять же такие, как мы. А кто Гитлеру хребет перешиб под Сталинградом и Курском? Солдаты, простые советские люди. Силу им дала наша партия, Советская власть, союз рабочих и крестьян, дружба народов…

— Нет, вы только представьте себе, — воскликнул сержант Александр Лазеба. — Неделю назад были на Висле, а теперь шагнули уже за Лодзь и к Бреслау. С такими темпами и в Берлине скоро будем.

— И капут Гитлеру? — обрадовался Гена.

— Что победа близка — дело ясное. Но пойдем ли так быстро и дальше — будет видно, — включился в беседу коммунист старший лейтенант Полтавцев. — Читали в газетах — союзники наши в Арденнах вздохнули и перекрестились: дескать, пронесло. Рады, что живы остались и не кормят рыбу в Ла-Манше. Им, разумеется, легче. А легче потому, что Гитлер перетрусил, увидев нас у ворот Германии, и уже, наверное, снимает свои войска с Западного фронта.

— Поживем — увидим, — сказал Лазеба.

— Да… До такой радости дожили! — снова заговорил дядя Костя. — Увидеть бы, как оно там будет, после войны…

— Вместе с Гитлером и Германии конец, не так ли? Вон, говорят, из-за неё сколько войн было. Сколько ее били, а она снова за свое…

— Не забывай, сержант, слова Сталина: гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остается, — уточнил старший лейтенант Полтавцев. — Месть народу — не наша политика. Вопрос о будущем Германии — очень сложный вопрос. Наше правительство и союзники уже теперь думают, как решить его.

— Константин Афанасьевич! — почтительно обратился к дяде Косте рядовой Агеев. — Вот ты у нас агитатор, говоришь ладно, дельно, медаль за подвиги имеешь, а почему в партии не состоишь?

Дядя Костя обвел взглядом притихших, ожидавших его ответа товарищей, которые, видимо, задавались таким же вопросом, и не нашелся, что ответить на неожиданный для него вопрос, сказал лишь: «Не дорос еще до такой чести».