Учитывая все это, мы постарались сделать так, чтобы никто не был обойден вниманием. Орденов и медалей удостоились 52 воина полка. Среди них командиры батарей И. М. Емельянов, Г. Я. Куницкий, командиры машин Т. И. Давыдов, Ф. Ф. Марычев, П. И. Шевелев, комсорг полка Н. Д. Мурашов.

В госпитале

2 июня, во время одного из вражеских налетов (они продолжались в это время непрерывно), меня ранило осколками: один попал в щеку, другой — в предплечье. В тот же день меня отправили в госпиталь, располагавшийся в селе Мельница Волынской области.

В операционную энергично вошел молодой, лет тридцати врач (капитан Зонис, как узнал я позже).

— Товарищ капитан, больной готов к операции, — доложила медсестра.

— Посмотрим, чем вас отметили. Осколок попал в щеку, задел связку челюстей… Ничего особенного, неопасно. А что в руке? Тоже осколок… Попробуем вынуть. Тамара Степановна, инструмент!

Белокурая девушка метнулась к столику с инструментами. Врач наполнил шприц какой-то жидкостью. Я внимательно наблюдал за действиями врача и медсестры. Врач, уловив мой пытливый взгляд, понял его по-своему:

— Не бойтесь, молодой человек, сделаю так, чтобы не было больно.

— С чего вы взяли, что я боюсь?

— Игла большая, пугает.

«Моральная подготовка, — подумал я. — Только манера особенная: с иглы начал, а кончит ножом. И девушку красивую поставил, чтобы больной от стеснения не брыкался, когда резать будут…»

Тем временем врач сделал несколько уколов в области предплечья, боль немного стихла.

— Теперь пощупаем осколок, — говоря это, врач засунул щипцы в отверстие раны. Повернул раз, другой… Видимо, щипцы зашли глубоко и задели необезболенную ткань. Тело пронзила резкая боль, и я застонал.

— Спокойно… спокойно, — сказал Зонис. Девушка, которую он назвал Тамарой, улыбнулась и положила теплую ладонь на мой влажный и холодный лоб. Стало, вроде, легче. Врач еще несколько раз повернул щипцы, но осколка не вынул. На этот раз я стерпел боль, промолчал.

— Крепко припаялся к мышцам. Трогать больше не будем, — заключил Зонис и наложил швы на отверстие раны.

Тамара спросила:

— А как же быть с осколком в щеке? Зубы ведь сцеплены…

— Сцеплены, да не совсем, — ответил Зонис, — есть щель, в которую можно подавать суп, кашку, хлебную мякоть… А чтобы челюсти расцепились, дадим больному палочку, пусть закладывает ее между зубов и разрабатывает их, осколок и опустится, все станет на место. — И, подумав, добавил: —Больному надо больше говорить, шутить, все и заживет быстрее.

Перед уходом из операционной я молвил:

— Спасибо, сестрица.

— За что?

— За тепло рук ваших.

Заверив начальника политотдела 69-й армии полковника Н. А. Вишневского, что вскорости вернусь в полк, я в тоске по «дому» коротал дни в госпитале. Спасибо боевым друзьям — навещали. Особенно бывал рад Пузанову. Кто-кто, а он до мелочей мог рассказать о делах в полку. Это был человек прекрасной души. Нас связывала крепкая фронтовая дружба, полное взаимное доверие. Мы понимали друг друга, как говорится, с полуслова.

Пузанову было в ту пору 35 лет. Запомнились его высокий открытый лоб, светлые с проседью волосы, плотно сжатые губы. Наш парторг был исключительно внимателен к людям. Когда говорил о бойцах, взгляд его теплел и во всем облике Пузанова ощущались задушевность и доброта: «Перед таким всю душу откроешь», — подумал я еще при первом с ним знакомстве.

Перед войной Михаил Павлович служил в Бресте парторгом артиллерийского полка. Война застала его в летних воинских лагерях. Под натиском превосходящих сил врага полк с боями отошел на восток. О судьбе жены и двух сыновей, оставшихся в Бресте, парторг ничего не знал. После ранения попал в госпиталь, затем учился на курсах переподготовки.

Навещая меня, Пузанов всякий раз подробно рассказывал о работе партийного бюро по приему людей в партию. Многие отличившиеся в последних боях солдаты, сержанты и офицеры подали заявления о приеме в партию, и Пузанов вел линию на создание полнокровных партийных групп в батареях.

Создание таких групп мы с первых дней рассматривали как одно из важнейших условий повышения боеготовности подразделений. Опыт Великой Отечественной войны свидетельствовал: чтобы обеспечить партийное влияние на каждого бойца, непрерывность партийно-политической работы в наступательном и оборонительном боях, надо иметь минимум одного коммуниста на экипаж САУ или танка. Ведь, находясь в бронированной коробке, люди выполняют боевую задачу, будучи в значительной мере изолированными от внешнего мира, не всегда могут ощутить локтевую связь с соседом. В такой обстановке слово и личный пример коммуниста значат чрезвычайно много. Думаю, все это верно и для современной войны, если ее навяжут нам враги мира и социализма, ибо танковые войска будут вести высокоманевренные боевые действия на значительно большую глубину, и в более сложной обстановке, чем это было в прошлом.

Позже я узнал, что по разработанной Пузановым и утвержденной партийным бюро тематике была организована серия бесед с молодыми коммунистами нашего полка. Одну из таких бесед на тему «Завоюй право быть ведущим!» проводил сам Пузанов.

— Высокое звание коммуниста, — говорил он молодым партийцам, — не дает человеку, вступившему в партию, никаких преимуществ, никаких особых привилегий, кроме одной: быть всегда впереди, на линии огня. Но и это право надо завоевать. И не красным словцом, а честным солдатским трудом, высокой требовательностью к себе, партийной принципиальностью, бесстрашием в бою. Только в этом случае товарищи признают твой авторитет и право быть ведущим.

В один из очередных приездов Пузанов сообщил печальную весть: в госпитале скончался от ран наш командир майор Евгений Павлович Кириллов. Да, безжалостная война вырвала из наших рядов еще одного замечательного человека и коммуниста, командира, которого за сравнительно короткий срок я успел и оценить, и полюбить.

Время лечения подошло к концу. Оно оставило след и в моей личной судьбе: дружба с Людмилой Волошенко, старшей сестрой отделения, переросла в любовь, выдержавшую испытания сурового времени.

Снова в полку

По дороге в полк я заехал к начальнику политотдела 25-го стрелкового корпуса полковнику Александру Матвеевичу Кропачеву. Со времени боёв на турийском плацдарме и до конца войны полк в оперативном отношении подчинялся командиру этого корпуса. Следовательно, мы находились и на партийно-политическом обеспечении политотдела корпуса.

Кадровый офицер-политработник, полковник Кропачев прошел в армии большую школу работы с людьми. Требовательный, глубоко принципиальный, но и справедливый, он умел располагать к себе окружающих. Офицеры и рядовые бойцы шли к нему за помощью и советом без тени боязни и, если можно так выразиться, субординационной стеснительности. Не случайно впоследствии партия доверила ему ответственный пост: он стал первым начальником политотдела Управления комендатурами в советской зоне оккупации Германии.

Как всегда радушно встретив меня, Александр Матвеевич поинтересовался здоровьем, рассказал об обстановке на фронте, задачах, которые решает корпус. От Кропачева я узнал, что приказом комкора наш полк выведен во второй эшелон, где совместно со стрелковыми полками совершенствует боевую выучку.

Дело в том, что самоходный полк для многих офицеров стрелковых частей был сравнительно новой в организационном отношении единицей, характеризовавшейся новизной в вооружении и тактическом применении в различных видах боя. Требовались определенные усилия для отработки взаимодействия со стрелковыми частями, обучения общевойсковых командиров практике использования подразделений САУ в бою.

В беседе со мной Александр Матвеевич подчеркнул это положение и посоветовал иметь более тесные связи с политработниками других частей, чтобы общими силами воспитывать бойцов и командиров в духе дружбы разных родов войск и обеспечивать их непрерывное взаимодействие. Слушая полковника, я невольно вспомнил, как в одном из боев под Турийском пехотинцы, не поняв маневра самоходки, менявшей огневую позицию, кричали: «Самоходчики драпают!», и еще глубже понял, насколько прав был начпокор.