— Аджамец, вы прячете своих жен? Я ответил:

— Да. Есть за нами такой порок. Она сказала:

— Недостойный этот ваш обычай. Я сейчас велю, чтобы привели начальника пристани и твою жену и накажу этого дерзкого насильника так, чтобы это стало назиданием для других и чтобы он запомнил раз и навсегда; кого можно присваивать себе, а кого — нет. — После этого она спросила своих приближенных:

— Кто начальник пристани?

Священники ответили: такой-то человек. Услышав его имя, она сказала:

— Этот проклятый уже дошел до того, что протягивает руки и до недозволенного?

Затем она повернулась к тем двум мальчикам и сказала:

— Дети, быстро отправляйтесь в город и войдите во дворец шаха. И скажите тому пребывающему в неведении простаку: «Наша матушка говорит, что ей было откровение от великого идола, что ты поставил начальником пристани человека злого и недостойного. Он притеснял и притесняет дервишей. Примером его насилия является этот человек из Аджама. Ты должен написать повеление о смертной казни начальника пристани, а его имущество, как бы оно ни было велико, подарить этому человеку, который пользуется нашим расположением, и таким образом примирить его «с собой. Если же нет, то этой же ночью матушка сравняет тебя с черным камнем».

Двое ребят по повелению матушки вышли из храма и сели на лошадей. Группа священников с колокольным звоном и молитвами пошла впереди них, и они вошли в город. Толпа европейцев собирала прах из-под копыт их лошадей, считая его священным. Когда они дошли до падишахского дворца, об этом известили повелителя. Он выбежал навстречу, обнял тех двух ребят, ввел их во дворец и усадил рядом с собой. Затем спросил о причине их приезда. Они передали слова матушки. Падишах, поразмыслив, сказал:

— Хорошо, я сейчас велю привести начальника пристани и усадить его напротив того человека, чтобы спросить и понять действительное положение дел.

Я про себя воскликнул: «Увы, мне. Не лучше стало, а хуже! Приведут начальника пристани, что мне тогда делать?...»

Смышленые дети, увидев мою растерянность, тут же поняли, что такое повеление не отвечает моим желаниям. Поэтому они решительно встали с места и оба в один голос сказали:

— Владычество над миром повредило твой ум: перечишь указаниям великого идола, не прислушиваешься к словам нашей матушки и хочешь что-то проверить сам. Нет, дела твои плохи и ум твой помрачился. Подумай о пламени гнева великого идола!

Дети хотели выйти. Падишах заволновался, попросил их вернуться и усадил на место. Везири и советники падишаха стали в один голос порочить начальника пристани и сказали падишаху:

— Права наставница брахманов и указание великого идола верно. Он заслуживает смертной казни.

Падишах, выслушав мнение присутствующих, пожалел о сказанном и, собственноручно подписав приговор о смертной казни начальнику пристани, вручил мне, пожаловал все его состояние и вдобавок вменил мне и обязанности начальника пристани. Затем преподнес мне одежду и коня, а детям — множество драгоценностей и золота и, написав наставнице послание, с почетом проводил нас.

Я, радостный, вернулся в храм. Наставница брахманов прочитала послание и, поняв его содержание, возрадовалась и велела звонить в колокола храма. Услышав звон колоколов, тут же у входа в храм собрались пятьсот вооруженных воинов. Наставница велела им пойти со мной на пристань и, схватив начальника пристани, вручить его мне с тем, чтобы я в любой час, когда захочу, мог казнить его и войти во владение его имуществом. И чтоб никто не смел войти в мой дом. Мы направились к пристани. Один из военачальников пошел вперед и предупредил начальника пристани, чтобы он не пытался что-нибудь предпринять. В это время подоспел я, бросился к нему и отделил голову от тела. Затем я позвал агентов, служащих и должностных лиц, изъял документы и поспешил в гарем. Там я и нашел мою красавицу.

Когда я осмотрел его имущество, собрал собрание, преподнес подарки служащим и доверенным людям начальника, поручил каждому исполняемое им дело, рабов я тоже приласкал, и они были довольны мной. Каждого, кто по повелению наставницы брахманов оказал мне помощь, я одарил соответственно его положению. Для падишаха и наставницы тоже подготовил подарки и на следующий день посетил их...

Затем, удовлетворенные и успокоенные, мы стали мужем и женой и ухватились за подол сближения друг с другом.

Я честно и достойно служил падишаху и военачальнику, поэтому благосклонность шаха ко мне умножалась. И я удостоился чести стать его собеседником. Ни один вопрос без моего совета не решался.

Одно лишь беспокоило меня в те дни: что сталось с моими братьями. Так продолжалось до тех пор, пока через три года на берегу моря не собралась группа торговцев. Они возвращались из Вазирабада и намеревались водным путем отправиться в Аджам.

Владыка! Тогда было обычаем: караваны, прибывавшие в порт, привозили мне подарки и устраивали угощение. Я становился их гостем, осматривал товары, взимал подать и давал разрешение ехать дальше.

Когда караванщики, по обычаю, пригласили меня в гости и я осматривал товары, я увидел своих братьев, которые работали наряду с другими слугами. Они взваливали себе на плечи тюки и так усердствовали, как не старался ни один раб. При виде этого, я был удивлен и потрясен. Когда настало время возвращаться, найдя повод, я привел их к себе, проявил к ним должную заботу и приветливость и каждому из них поручил дело на пристани. Но эти развращенные типы, вместо того чтобы дорожить доставшимся им благом, вновь задумали убить меня... словно воры с булатным мечом пробрались к моему изголовью. Первой на них кинулась всегда бдительная и преданная мне собака. Затем прибежали стражники и схватили их.

Владыка! Терпение мое иссякло. Но и па месть я не был способен. Решил заключить их в тюрьму. Поэтому-то я и посадил их в эти клетки, чтобы всегда были на моих глазах и чтобы я не тревожился об их отдаленности, не горел в огне н не горевал от непристойных их поступков!

Вот причина их унижения и страданий и вот причина почитания собаки.

— Дервиши! — продолжал Озодбахт, — я был восхищен мужеством и благородством того человека и спросил, каким образом достались ему те двенадцать драгоценных лалов, что были вправлены в ошейник собаки.

Он сказал:

— Тогда, когда я был начальником пристани, как-то я сидел на самом возвышенном месте замка, построенного у входа в пристань, наслаждался воздухом, осматривал море и степь. Вдруг я увидел две темные фигуры, двигавшиеся в пустыне. Я взял подзорную трубу и увидел, что они в плачевном состоянии. Поэтому я тут же отправил караульных, чтобы они помогли им и привели в замок. Когда их привели, мне доложили, что это— мужчина и женшина и у них на руках ребенок. Я велел женщину поместить в гарем, а мужчину привести наверх.

Когда его ввели, я увидел молодого человека двадцати лет. Лицо почернело от солнца, волосы ниспадали длинными всклокоченными и взъерошенными прядями, с отросшими, как у дикого зверя ногтями... Его состояние удивило меня, и, пораженный, я спросил:

— Послушай, человек, из какого ты города? Что с тобой приключилось?

Глаза его наполнились слезами, и он, схватившись за мой подол, сказал:

— Помогите, я голоден, голоден!

Я тут же распорядился. Раскинули дастархан, принесли шербет и кушанья, и я стал его успокаивать.

Юноша немного выпил шербета, поел и упал без чувств. В это время служители гарема принесли несколько наполненных мешочков.

Я спросил их:

— Разузнайте, откуда идут эти двое.

Когда я развязал мешочки, то оказалось, что они наполнены отборными драгоценными камнями, каждый из которых стоил целого государства. Удивительнее всего было то, что камни были один лучше другого.

Когда юноша пришел в себя, я сказал:

— Братец, скажи, откуда ты это несешь, может, ты нашел дорогу к сокровищам Коруна^[26].

Юноша сказал:

— История моя удивительна. Я родом из Азербайджана. У меня был отец, очень богатый, видный торговец. В погоне за богатством он прошел огонь и воды. Кроме меня у него не было детей. Поэтому он очень меня любил и все свое усердие направил на мое воспитание. Когда я достиг шестнадцатилетнего возраста, отец вознамерился совершить водное путешествие и взял меня с собой. Сколько бы ни говорили моя мать и друзья, что время путешествий для этого мальчика не подошло, он отвечал: