— Говорить легко, сынок, — перебил его старик. Он уже не улыбался, взгляд сделался решительным, твердым, — чувствовалось, он не раз обдумал все, что высказывал теперь Ахтаму. — Прежде чем болтать об уничтожении маньчжур, надо покончить с нашими собственными «маньчжурами». На них недолго свернуть себе шею, я это знаю наверняка, сынок. Я варился в кровавом котле Насруллы-бека в Учтурфане, сражался, когда ходжи объявили газават в Кашгарии. Тогда все копали друг другу могилу и становились лакомым кормом для врага…
— Вы ведете речь о наших старейшинах?
— А о ком же еще?.. Пойми, хакиму Хализату нет никакого дела до народа, ему важна судьба единственного человека в мире — его самого. Говорят, «головы двух козлов не варятся в одном котле», так и беки: они не умеют действовать сообща.
— Народ поднимается и без них!
— Даже пчелы имеют своего вожака, сынок. Людям нужен вожак, телу — голова. А где вожак, который сумеет управлять целым народом?
Не все, что говорил старик, пришлось по душе Ахтаму, но многое было справедливым и внушало уважение к уму и опыту неожиданного советчика. Ахтам пожалел, что ему не довелось побеседовать со стариком раньше, ведь его устами говорила сама жизнь. Кто в одиночку найдет правильный путь, сумеет все понять, во всем разобраться?.. Правда, у Ахтама есть неизменный наставник — мулла Аскар… Однако ведь и тот не пренебрегает чужим мнением…
— А что, тага, чем старше становишься, тем больше, наверное, дрожишь за свою жизнь?
— Я три раза был в бою, сынок. И все, что я прошу у аллаха, это позволить мне в бою и умереть.
Ахтам изумленно уставился на старика.
— Вот так, сынок. Если я лгу, пусть бог накажет меня за это, — старик гордо ударил себя в грудь. — Но, сынок, я не хочу погибать зазря!
— Как это понимать — зазря?.. — удивился Ахтам снова.
— А так: не хочу, чтобы меня срезала сабля, как недозрелый кукурузный початок.
— В этот раз все будет иначе: мы доведем дело до конца, и зазря никто не погибнет!
— Как знать… Если призадуматься над тем, что говорил вчера мулла после вечернего омовения, тогда, считай, все пропало…
— Мулла?.. Что же говорил вчера мулла?
— Всех, кто выступит против власти, причислят к неверным.
— К неверным?..
— Такая угроза — как хорошая бородавка на глазу, сынок…
— Он сам неверный!.. Ваш мулла!.. Он обманывает простаков, предатель, продавший совесть и душу!
— Так думаешь ты, но многие мусульмане прислушиваются к его словам…
— Ну что ж, посмотрим… — Ахтам не подал вида, но его смутило сообщение старика. Он растерялся и на какое-то мгновение почувствовал себя слабым и одиноким перед надвигающейся бурей.
— Идите к нам, тага, — сказал он на прощанье. — Нам нужен человек, который сумеет учить нас уму-разуму…
— Когда наступит время, мы, может быть, встретимся… А пока прощай. Всего вам доброго, сынок…
Ахтам и сам не заметил, как взлетел на коня, как сдавил его крутые бока. Свистнул в ушах, ударил в лицо ветер. Значит, вот оно что… Все, кто выступит вместе с нами, буду прокляты, объявлены неверными… Нет, опасения старого Колдаша не напрасны! Слова муллы испугают многих… Да, бородавка, огромная бородавка проросла над глазом, не так просто избавиться от нее! Когда между тобой и врагами появилась стена, ее надо разрушить, как иначе добраться до ненавистных? Сблизиться с муллами? Нет, нет, нельзя с ними садиться на одну лошадь — обманут, продадут… Но пусть, пусть только встанут на нашем пути — раздавим, подомнем, как ядовитых гадюк!..
Он гнал коня, словно стремился избавиться от неотвязных сомнений, словно неистовой этой скачкой решалась теперь вся его жизнь. В нем бушевала ярость, в груди пекло, бешено билось сердце…
Ахтам обогнал своих спутников, они остались далеко позади. Заметив поблизости от дороги ручей, Ахтам спрыгнул с коня, распластался над водой, приник губами к студеной, ломившей зубы струе и пил долго. Ручей охладил его. Ахтам поднял голову, огляделся и только тут увидел, что небо покрылось тяжелыми, разбухшими черными тучами. На западе потемнело, там сверкала молния и глухо, рычащими раскатами, гремел гром. Предгрозовой ветер взметал клубы пыли, заволакивая все вокруг, до самого неба, густой беспросветной мутью. Мгла опускалась на землю, давила душу. Не успел отряд Ахтама доскакать до ручья, возле которого он остановился, как из толстых слоистых туч хлынул дождь…
Когда отряд подъехал к ложбине Турпанюзи, Ахтам приказал придержать лошадей.
— Ты поведешь наших новых товарищей, — сказал Ахтам Умарджану, — мы вас догоним.
— А как с этими? — Умарджан кивнул на стражников, которые охраняли обоз.
— Прихвати с собой. Выпадет случай — обменяем на оружие. — Ахтам роздал своим людям ружья, отобранные у охраны, и велел обменяться с конвоирами верхней одеждой.
— Если у Абдуллы десять солдат, то нас — девять, померяемся силами, — сказал Ахтам, когда Умарджан скрылся со своими товарищами за поворотом дороги. — Тронулись!..
Они добрались до Турпанюзи еще засветло, но из-за дождя улицы были совершенно безлюдны. Наконец им повстречалась женщина, которая шлепала по лужам босыми ногами, держа в руках обувь и накинув на голову драную мешковину. Завидев вооруженных всадников, она кинулась в соседний двор, но Ахтам, ехавший впереди, удержал ее.
— Не бойся, тетя, мы свои люди. Откуда держите путь?..
Женщина стояла, пряча лицо, но, видимо, чувствуя, что ей никто не угрожает.
— Из байского дома, — тихим голосом проговорила она.
— Что слышно про Абдуллу-доргу?
— Ничего не слышно. Если бы приехали большие люди, все бы всполошились, а наш бай сидит у себя дома.
— Спасибо, тетя.
Женщина торопливо зашагала прочь.
— Значит, их тут нет! — Чернобородый с досады выругался. — А если они нарочно сказали, что направляются сюда, а сами двинулись в другое место? Ведь это хитрые лисицы…
На самом деле так и получилось: Абдулла-дорга, объявив, что едет в Турпанюзи, взял путь на Джелилюзи.
— Неужели нам возвращаться с пустыми руками? — нахмурились товарищи Ахтама.
— Нет, — отвечал Ахтам, — подожжем хлебные амбары Хализата…
— Что?.. — Чернобородый не скрывал смущения. — Ведь это тяжкий грех — поджигать хлеб!
— Кормить хлебом собак в солдатской одежде — грех еще тяжелее, — решительно возразил Ахтам.
Лесные смельчаки остановились в ста шагах от хлебных амбаров. Очевидно, боясь дождя, охрана попряталась, во всяком случае, у ворот никого не было видно. Приказав двум джигитам стеречь коней, Ахтам повел остальных товарищей к воротам и, подойдя поближе, выкрикнул уверенным, повелительным тоном:
— Есть ли кто-нибудь здесь?
Никто не отвечал. Он принялся стучать в ворота.
— Кто там? — раздалось изнутри.
— Солдаты Абдуллы-дорги!
— Абдуллы-дорги?..
— Мы возвращаемся из Джелилюзи!
Охранник приоткрыл маленькое окошко в боковой дверце, выглянул, но вид людей в солдатской форме успокоил его. Раздался звон ключей.
— Да скорее, скорее, промокли до костей, — нарочито злым голосом покрикивал Ахтам.
— О боже, и в дождь нет покоя, — ворчал охранник, открывая ворота. Сильные руки сдавили его горло, охранник успел только икнуть. Его товарищи сидели в дежурке и варили мясо в чугуне. За разговором они не заметили появления джигитов.
— Салам, друзья, — поздоровался Ахтам, входя первым. При взгляде на незнакомых вооруженных людей охрана оцепенела.
— Не бойтесь, вас мы не тронем, — продолжал Ахтам. — Но ни с места. Где ключи от амбаров?
Один из охранников указал на углубление в стене над очагом.
— Брат, — обратился Ахтам к чернобородому, — заведите коней во двор и дайте им корму.
— Не следует слишком долго тут задерживаться, — настороженна огляделся по сторонам чернобородый.
— Мы здесь как за семью замками, никому не придет в голову нас заподозрить… А ну-ка, друзья, расстилайте пошире свой дастархан, самое время полакомиться вашим мясом.