Старые глаза не подвели муллу Аскара и на этот раз.
— Эй, Ахтам, что ты испугался моего щенка? Какой же ты после этого джигит?..
Ахтам почтительно поздоровался с учителем и взял муллу Аскара за руку, коснулся его ладонью своих глаз.
— Я не ожидал тебя сегодня, — говорил мулла Аскар, широко распахивая дверь своего дома и пропуская Ахтама вперед. — Значит, наш вестовой оказался быстрым!
— Не зря сказано, что конь — крылья джигита. А мой конь — настоящий тулпар!
— Ты прав, сынок, людям нужны крылья… Ох, как нужны!.. — Мулла Аскар задумался.
— Я… В прошлый раз, когда я был здесь, я не смог вас увидеть, учитель…
— Не стоит говорить о прошлом, дорогой мой, — перебил его мулла Аскар. — Думай о завтрашнем, только о завтрашнем. У нас много дел, они не ждут.
Ахтама удивил суровый, повелительный тон, которым были произнесены эти слова.
— Но ты голоден?.. Я забыл, ведь раньше, чем говорить о деле…
— Не беспокойтесь, учитель. По пути сюда я заехал к тамуру[92] накормить коня и сам напился у него коже[93].
— Тогда пеняй на себя… — Мулла Аскар подошел к очагу, вынул спрятанное письмо и протянул его Ахтаму: — Прочитай-ка вот это!
Ахтам перевел, вопросительный взгляд с учителя на исписанный листок и принялся за чтение. По мере того как он углублялся в текст, глаза его разгорались все сильнее, губы шевелились, повторяя отдельные выражения, лицо, прежде озабоченное, светлело. Кончив читать, он вздохнул, как бы освобождаясь от давней тяжести, и восторженно посмотрел на учителя.
— Если бы вот сейчас, сразу… Если бы все кишлаки, все города и деревни поднялись и ударили… Эх!.. — Скулы его сжались, зрачки расширились.
— Не кипятись, джигит, — осадил его мулла Аскар. — Нужно все обдумать, нужно за два-три дня разъяснить народу все, что тут написано. Кто сумеет эт сделать? У тебя есть друзья, которым можно довериться?
— О чем говорить! — с готовностью ответил Ахтам. — Моим джигитам можно поручить любое дело!..
— Сколько у тебя джигитов?
Ахтам задумался. Нет, он не сомневается в своих лесных смельчаках, он думал только о том, на ком остановить выбор для начала.
— Что же ты молчишь?
Ахтам, загибая пальцы, назвал несколько имен, потом прибавил:
— Кроме того в Пиличинском ущелье десять джигитов, из которых каждый стоит отряда солдат.
Мулла Аскар одобрительно кивнул.
— Чем занимаются они сейчас?
— Чем?.. Да ничем, бесятся от безделья.
— От безделья?..
— Ну не то что от безделья… Просто не знают, куда девать силы, за что взяться… Но способны они на многое!
Мулла Аскар довольно потер руки.
— Это их называют «лесные смельчаки»? Или как там еще… Да, «воры-разбойники»?..
— Они не разбойники, ака, наоборот, те, на кого они нападают, и есть настоящие воры и разбойники…
— Значит, говоришь, это смелые джигиты?.. — Мулла Аскар помолчал. — Пожалуй, ты прав. Истинные разбойники и воры в наше время не бросают своих домов, не уходят в пещеры, — они живут во дворцах и прячут свои черные грехи в роскошные одежды… Для нашего дела понадобятся отважные люди, Ахтам, — вроде твоих друзей…
— Понимаю, учитель.
— Но пока… Пока не наступит время — попридержи их, мы дадим знать, когда нужно быть готовыми…
— Опять ждать! — вырвалось у Ахтама с досадой. — Терпение тоже имеет предел, учитель!
— Теперь уже недолго… Наш праздник не за горами, сынок… Но подготовка требуется для каждого праздника, тем более — для такого…
На несколько мгновений в комнате наступила тишина. Где-то на улице замычал бык, в ответ раздался заливистый лай Илпатджана.
Мулла Аскар указал на листки с обращением к народу:
— Нужно, чтобы это знали все. Но повсюду рыщут сыщики, будьте осторожны…
— Самое удобное место — мечеть. Тут никто ничего не заподозрит.
Слова Ахтама, казалось, навели муллу Аскара на какую-то мысль, он загадочно улыбнулся:
— Пожалуй, и в этом ты прав, сынок… Мечеть… В самом деле, удачней ничего не найти…
На том и условились: Ахтам обещал, переписав обращение, прочесть его в мечетях Панджима, Турфанюзи, Чулукая и в других кишлаках.
— Нужно и Хаитбаки не оставлять в стороне, — сказал Ахтам.
— Хаитбаки? Да, конечно… На кого же можно рассчитывать еще? Среди нас так мало грамотных… Постой, постой, а Маимхан?.. Правда, может быть, не стоит ее подвергать опасности… Мало ли что может случиться?..
— Правильно, учитель, мало ли что… Но она сама — что сама она скажет?
— Разве ты не знаешь Маимхан?.. Она ни за что не захочет остаться в стороне… Ладно, подумать о ней еще будет время. Давай поговорим о тебе. Ведь многие помнят тебя в лицо, за тобой следят, тебя ищут — смотри, не попадись в ловушку. Там, где будешь выступать, измени внешность, одежду… Ты должен кое-чему поучиться у плутов и волшебников из сказок, а?..
— Я все сделаю, как надо, учитель. Не беспокойтесь за меня.
— Погоди, — остановил мулла Аскар поднявшегося было Ахтама, — договоримся о самом главном: нам, возможно, не удастся часто видеться. Ты знаешь Маимхан, Хаитбаки, Махмуда. Кто-нибудь из них будет поддерживать с тобой связь.
— Хорошо, учитель.
Быть может, это — наша последняя встреча перед большими событиями, а, сынок?..
Когда Ахтам вскочил на своего коня, на небе уже всходила Чолпан — вестница утренней зари.
Молодой кари[94] вошел в мечеть, огляделся по сторонам. В мечети было еще немноголюдно, правоверные только собирались на вечернюю молитву. Горели свечи, но в тусклом их мерцании с трудом удавалось рассмотреть размытые полутьмой очертания лиц. Впереди на полу лежали яркендские коврики, ближе к порогу — плетеные циновки из камыша, на них расположились люди в бедной, изношенной одежде. Все они сидели, низко склонив головы, уныло бормоча молитву, упрашивая аллаха простить им неведомые грехи. Главный имам мечети, в чалме, напоминающей мантницу, перебирая пальцами четки из белого перламутра, восседал перед алтарем. Молодой кари занял место позади имама, что-то шепнул ему на ухо. Имам оглянулся. Может быть, его поразила красота юного кари, — имам смотрел на него долгим, неотрывным взглядом, а губы, сухие, топкие, сами собой растягивались в непривычную для ею лица улыбку.
— Садитесь ближе, мой кари, — указал он на место рядом с собой. Глаза имама, который провел все молодые годы в стенах мечети., закаляя дух и смиряя плоть, загорелись жадным, неутолимым огнем. Кари, ощутив на себе его взгляд, нагнул голову и уставился в землю.
— Для таких юных кари, как вы, двери моей мечети всегда открыты, — проговорил имам, положив левую руку на колено пришельца. — Сегодня предстоит читать суру таха[95],— думаю, вы готовы?..
— Готов! — коротко отвечал кари, не поднимая глаз.
— И прекрасно. — Имам еще ближе пододвинулся к кари. Немногословность юноши он объяснял скромностью, украшающей молодость.
— Ведь мы с вами оба принадлежим к духовному сану, — продолжал имам вкрадчиво. — Нам есть о чем побеседовать, не так ли, кари-махсум?[96]
— Да…
— Я просил бы вас после окончания тарави пожаловать в мой дом… Для меня это будет большой радостью…
Тем временем народу прибавилось, мечеть была уже почти полна, муэдзин возвестил о начале молитвы.
Имам поднялся и громко, так, что голос его свободно взмыл к высокому потолку мечети, объявил:
— Сегодня молитву прочтет наш гость — молодой кари.
Все повернули головы в сторону кари. Но пока тог шел к алтарю, как следует его сумели разглядеть лишь сидящие впереди, остальные увидели только гибкую юношескую фигуру, несколько скованную от застенчивости.
На первых порах кари волновался. Он даже несколько раз споткнулся, читая начало молитвы, но имам помог ему преодолеть смущение. Постепенно юноша овладел собой, голос его зазвучал ровно, размеренно, середину и конец суры таха он прочитал без единой запинки. Однако было замечено многими, что голос этот не похож на мужской — слишком нежен и переливчат. Странное дело, — думалось иным из молящихся, — такой голос может принадлежать только девушке… Но разве не было безумием — предположить, чтобы девушка переступила священный порог мечети?.. Нет, просто кари еще слишком молод, вот и все…