Деятельный и расторопный, своевременно и безупречно исполняющий поручения, овладевший искусством сжато и содержательно составлять важные бумаги, Заман после хотанской поездки пришелся по душе Махмуту Мухиту. Махмут оставил юношу при себе и, возвратившись с проводов Ходжанияза, вызвал его.

— По решению правительства республики, — начал он, усадив Замана рядом с собой, — руководимые Ходжаниязом-хаджи войска, оставив в тылу Аргу и Астин-Артуш, должны занять у Маралбаши оборонительный рубеж против Ма Чжунина. — Чуть подумав, Махмут продолжал: — Наши предположения и добытые сведения сходятся на том, сынок, — слово «сынок» он произнес с таким выражением, будто высказал что-то заветное, и Заман почувствовал к нему душевное расположение, — что запертый у нас под боком в Новом городе Ма Цзыхуэй, возможно, попытается ударить нам в тыл, чтобы помочь Ма Чжунину овладеть Кашгаром.

— Это неизбежно! — воскликнул Заман и покраснел за свою несдержанность.

— Соображаешь верно, сынок. И что же теперь делать? — Махмут Мухит, прежде чем объявить свое решение, захотел услышать мнение Замана.

— Создать линию обороны, отбить его вылазку и, не ограничиваясь этим, разбить наголову.

— Пра-а-вильно, — одобрил довольный Махмут. — И мы так решили, сынок. Но чтобы наше решение претворить в жизнь, необходимо как можно скорее перевести в Янгисар войска Шамансура.

— А солдаты Оразбека? — спросил Заман. Лицо его выражало удивление.

— Части Оразбека будут в резерве в Старом городе Кашгара.

— Они не будут сражаться против Ма Цзыхуэя? — еще больше удивился Заман. По его разумению, части, подчинявшиеся непосредственно Оразбеку (Ходжанияз приведенных с собой «кумульских солдат» оставил под своим отдельным командованием, не подчинил их военному назиру), в нынешнее напряженное время должны были вступить в бой бок о бок с шамансуровскими.

— В случае необходимости, — как бы подтверждая предположения Замана, сказал Махмут, — военные отряды Оразбека примут участие в бою. Теперь ясно, сынок? — Он улыбнулся.

Заман впервые увидел, как заиграла улыбка на молчаливо-хмуром, почти черном, на первый взгляд грубом и некрасивом лице этого скрытного человека, и подумал: «Улыбка украшает и урода».

— Ясно.

— Тебя, сынок, мы решили отправить с тайным посланием к Шамансуру. Ты согласен?

— Душой и сердцем, — без промедления ответил Заман и хотел по-военному вскочить, но Махмут жестом удержал его на месте.

— Благодарю, сынок. Мы верим тебе, считаем, что ты подходишь для этого поручения. Когда ездили в Хотан, ты видел Шамансура и его брата Бугру. Сказать правду, ты произвел на них очень хорошее впечатление. Выбирая тебя, мы имели в виду и это обстоятельство.

— Спасибо, — Заман смутился от похвал.

— Послание напишет собственноручно Сабит-дамолла. Ты был на переговорах в Хотане, сынок, и знаешь — доверие к нему среди хотанцев велико.

— Да, господин, — ответил Заман, а сам подумал: «Почему он так откровенен, не изменилось ли у нас что-нибудь? Или хочет, чтобы я хорошо выполнил поручение, и потому чистосердечен?»

— Сейчас пойдешь к Сабиту-дамолле, возьмешь письмо. За это время твои спутники будут готовы — и немедленно отправляйтесь в путь.

— Слушаюсь! — Заман встал.

— Хочу пожелать тебе счастливого пути, сынок, — Махмут тоже, встал, проводил Замана. Глядя вслед быстро скачущему на коне юноше, Махмут произнес: Очень мало у нас таких парней…

…У Сабита-дамоллы Заман застал горячо споривших Шапи и Адила. Сам Сабит сидел в своей всегдашней чуть-чуть припачканной чалме, намотанной немного на лоб, в наброшенной на плечи, несмотря на жару, мантии, а перед ним распластался на столе оттиск только что отпечатанной газеты. Дамолла внимательно слушал Адила, время от времени хмуря брови. Он кивнул на приветствие Замана и предложил ему есть.

— Учащихся в школе осталось мало. Баи забирают детей и бегут, а по их примеру и остальные дети не посещают школу, — жаловался Адил.

— Еще не видя врага, они уже засуетились. Такие настроения, развившись, создадут гибельную угрозу, не так ли, ваша милость? — произнес Шапи. — Торговцы закрыли лавки, господа прячут припасы. Разве это само по себе не ведет к падению духа?

— Надо разъяснять народу, принимать меры, чтобы сохранить спокойствие, Шапи-эфенди, ведь ваша газета, — Сабит-дамолла оттолкнул оттиск подальше, — к этому и призвана.

— По возможности стараемся: призвали литераторов и поэтов, публикуем статьи и стихи… Только наши голоса не доходят до всех из-за того, что большинство народа неграмотно.

— Полезнее было бы, чтобы звучало живое слово, надо отправить на улицы, на площади наших людей, — предложил Адил.

Сабит одобрил:

— Нужно, и немедленно… Шапи-эфенди, пусть редакция возглавит это дело.

— Хорошо, ваша милость, только…

— Что «только»? — тихо, но строго спросил Сабит-дамолла.

— Назиры, вместо того чтобы служить примером для народа…

— Говорите, говорите, Шапи-эфенди. Мы должны привыкнуть говорить обо всем откровенно и не стесняясь.

— Если судить по сатирическим стихам, статьям и сообщениям, приходящим в газету, некоторые назиры через меняльные лавки скупают золото…

— Кто? — вскричал Сабит-дамолла, и его похожее на лепешку лицо побледнело.

— Шамуса, Абдулла Хелилхан, Али-дамолла.

— О всевышний! — простонал Сабит, руки его задрожали.

Шапи стало не по себе: не ко времени, сказанными словами он расстроил главного назира. «Может, я нарушил приличия, пожаловавшись на назиров? Нет, самое время!»

— Не сочтите за неучтивость, господин главный назир, — произнес Заман, боясь упустить подходящий момент, — но при таких действиях высокопоставленных лиц чего будут стоить самые возвышенные наши слова, хоть написанные, хоть произнесенные!

— Вы рассуждаете безукоризненно, дети мои, — сказал Сабит, тяжело вздохнув. Он верил сидящим перед ним трем молодым людям, верил их откровенности, их правоте. Он и сам вот уже сколько времени мучился теми же муками, чувствуя свое бессилие. Быстро и обстоятельно все обдумав, он сейчас решил посоветоваться с надежными людьми и, заканчивая разговор, обратился к Заману: — Тебя сынок, наверное, доблестный Махмут прислал?

— Да, ваше превосходительство! — Заман приложил обе руки к груди.

— Вы, эфенди, извините меня, — Сабит посмотрел на Адила и Шапи. — Если будет возможно, встретимся завтра.

— Благодарим. — Оба они, пятясь, вышли.

Пригласив Замана сесть, Сабит вставил ключ в стальную шкатулку, служившую ему сейфом. Шкатулка, хоть и небольшая, открылась медленно и со звоном. Сабит вынул из нее плотный запечатанный пакет и вновь закрыл шкатулку на ключ.

— Тебе сказали, в чем смысл твоего поручения? — спросил Сабит, сев рядом с Заманом.

В его слабом, но требовательном голосе было что-то такое, что действовало на всех. Заман, приложив правую руку к груди, почтительно ответил:

— Сказали, ваше превосходительство.

— Послание во что бы то ни стало нужно вручить только тому, кому оно предназначено. Случалось тебе прежде выполнять подобные ответственные поручения, сынок?

— Не один раз… много раз.

— Молодец! Ты меня успокоил, сынок. — Сабит был доволен.

— Благодарю вас.

— Правду ли говорят, что ты был близким учеником покойного Пазыла-афанди?

— Пазыл-афанди для меня был не только учителем, но и самым доверенным наставником, — горячо ответил Заман.

— Сможешь ли ты четко ответить, сынок, в чем состояли политические убеждения твоего учителя Пазыла-афанди? — Сабит-дамолла впился взглядом в глаза Замана.

— Прошу прощения, ваше превосходительство, я не совсем понял смысл вашего вопроса. — Заман не смутился под его взглядом, продолжал смотреть в лицо Сабиту.

Дамолле, возможно, понравилось, что юноша держится свободно, не унижается. «Не скован, хоть и молод. Не из одного ли теста замешены он и Пазыл? Они представители нового времени…» — мелькнуло в голове Сабита.