Послы по установленным правилам вручили Сабиту-дамолле скрепленное печатью командующего послание Ма Чжунина и передали его устный привет и заверения в уважении. Сабит-дамолла принял пакет, осведомился о здоровье Га-сылина, засвидетельствовал свое особое уважение к нему, пригласил послов к чаю, а сам, вскрыв продолговатый красный конверт, начал читать каллиграфически исполненное послание на арабском языке. Оно начиналось именем аллаха и содержало следующее:
«…Ваше сиятельство шейх-уль-ислам и главный назир Сабит-дамолла, примите в добрый час привет и мое почтение. Вы, Ваше превосходительство, как и мы, радея о религии и нации, пошли священной войной против насилия и притеснений нечестивцев, и Аллах свидетеле тому, сколько лет истекаем кровью и сколько принесли жертв. Моя цель — вызволить мусульман Восточного Туркестана из рабства у притеснителей-нечестивцев и утвердить на счастливой мусульманской земле знамя ислама, для достижения этой священной цели я не остановлюсь ни перед какими страданиями и трудностями, ни даже перед смертью своей. В совпадении Ваших высоких стремлений и моих желаний я совершенно уверен. Единство священной цели — защитить честь и достоинство ислама — побуждает нас объединиться и дать священный бой злобным нечестивцам, и прежде всего Шэн Шицаю. Если же мы не учтем уроки прошлого и не положим конец продолжающимся между нами соперничеству и разладу, то должны быть готовы превратиться в добычу коварных врагов…»
В заключительной части послания шли славословия в честь Сабита-дамоллы, его энергичной деятельности и подробно излагалось, как в результате взаимных ошибок возникла распря между Га-сылином и Ходжаниязом, разрушившая их союз, и как этой распрей воспользовался Шэн Шицай.
— Очень хорошо, — одобрил Сабит, внимательно прочитав послание. — Возможно, у господ послов есть какие-нибудь добавления или предложения к написанному? Пожалуйста!
— По-моему, — учтиво ответил Бэйда, — в послании Га-сылина все изложено исчерпывающе ясно. Мы станем счастливцами, достигшими желанных стремлений в том и этом мирах, если наше странствие завершится успешно и мы удостоимся чести послужить мостом, соединяющим обе стороны.
— Да осуществит аллах ваши честные намерения, господа! Вы измучились в долгой дороге. Отдохните. Завтра, даст бог, поговорим подробно и, надеюсь, достигнем решения, да будет на то воля аллаха.
Несмотря на поздний час, Сабит поспешил к Ходжаниязу.
— Простите, пожалуйста, хаджи, потревожил вас ночью…
— Пустяки, дамолла. Не случилось ли чего? — обеспокоился Ходжанияз.
— Прибыли послы Ма Чжунина.
— Мям… мям… Как вы сказали?
— Да, мой хаджи. Вот его послание. Прошу прочесть.
— Нет надобности. Будет достаточно, если перескажете, чего захотел этот пройдоха.
Утонченно-вежливый Сабит никак не мог привыкнуть к резкой прямоте Ходжанияза. Он мельком глянул на собеседника и пересказал содержание письма.
— Следовало бы оценить значение обращения Ма Чжунина к нам, — добавил от себя дамолла.
— Как проникли в город так называемые послы?
— Под видом торговцев.
— Что сами вы скажете, дамолла?
— Отвергать стремление врага стать другом святотатственно, хаджи. Разве не сам пророк радушно встретил врага, пожелавшего стать другом?
— Чтобы стал другом этот пройдоха? — В тоне Ходжанияза выразились ненависть и недоверие к Ма Чжунину.
Сабит отважился на решительный разговор:
— И Шэн, и Ма обнажили против нас сабли, оба точат зубы на нас. Их военная мощь превосходит наши силы. И вот в таких трудных обстоятельствах один из противников пожелал перейти на нашу сторону — так почему не воспользоваться этим, мой хаджи?
— Это так, дамолла, по предателю Га-сылину поверить никак не могу. Я однажды попадал в его капкан, По сравнению с ним нечестивец Шэн Шицай надежнее, поверьте.
— Хм… — Сабит-дамолла не верил своим ушам: «Странно… Бредит он, что ли? Или и вправду установил отношения с Шэн Шицаем, как говорил недавно Гаип-хаджи?»
— Мы, — продолжал побледневший Сабит, — подняли знамя священной войны, чтобы перед всем миром утвердить честь и достоинство исламского вероучения… Как можно в то же самое время злейшего врага, непримиримого нечестивца Шэн Шицая предпочитать детищу мусульман Ма Чжунину — это ли не усугубление ошибки, мой хаджи?
— Га-сылин не держит слова, он предал меня. Как можно называть его мусульманином, если он убивал мусульман? — Лицо Ходжанияза покраснело от злости. Он готов был поверить во что угодно, даже в то, что солнце взошло с запада, но только не в то, что Ма Чжунин может быть искренним.
— Га-сылин молод, горяч. Возможно, кто-то совратил его дурными советами. Сейчас он признал свою вину, раскаялся. Аллах прощает раскаявшихся грешников. А мы, люди, почему не можем простить? — начал убеждать Сабит, а Ходжанияз, ухватившись за свою густую и жесткую, как иглы ежа, бороду, задумался. Сабит рассуждал убедительно, однако Ходжанияз чувствовал свою правоту и лишь не мог выразить ее словами. Дамолла, приняв его молчание за согласие со своими доводами, увещевающе сказал:
— Если откровенно — мы ведь плохо подготовлены к войне. И не навели порядок в нашем государственном устройстве, ощущаем трудности в обеспечении, экономике. Нужно воспользоваться соглашением с Ма Чжунином…
— Дамолла! — закричал Ходжанияз, не вникая и не желая вникать в доводы Сабита. — Не морочьте мне голову! Договорюсь с нечестивцем, но объединяться с лжецом Га-сылином нет моей воли!
«Господи… Не сошел ли он с ума? Или не может сдержать неистовство от ненависти к Ма Чжунину?» — подумал Сабит. Он испытующе посмотрел на собеседника. Густые сросшиеся брови Ходжанияза, показалось ему, выражали совершенную беспечность. «Сидит как истукан! Как, какими словами убедить этого упрямца?»
После длительного молчания Сабит наконец заговорил:
— В истории, мой хаджи, часто бывали случаи, когда во имя интересов родины и народа начинали считать другом вчерашнего врага. По какой причине мы не берем в пример исторический опыт, не вникаем в уроки борьбы наших предков? Хорошо подумайте, мой хаджи. Внутренние и внешние задачи нужно решать на основе верной оценки собственного положения…
— Глава правительства — я! — оборвал Сабита Ходжанияз. — И свое слово я сказал!
— Ведь безусловно целесообразно и благоразумно было бы использовать возможности и военную силу человека, склонившего перед нами голову! Как бы потом не пожалеть… — произнес на прощанье Сабит-дамолла.
Глава девятая
По возвращении из Хотана Заман и Рози помылись в бане и в тот же вечер отправились к Турапу, но встретили его на площади Хейтка. После радостных приветствий Рози спросил:
— Удивляюсь: ты — и вдруг разгуливаешь по улицам?
— Душа затосковала. Я не работал сегодня. Шел проведать вас.
— И мы соскучились по вас, Турап-ака, — сказал Заман.
— Как хорошо! — обрадовался Турап. — Идемте ко мне, овцу предложить не смогу, но на курицу рассчитывать можете.
— Ты не огорчайся, Динкаш, — остановил брата Рози. — Может, лучше посидим где-нибудь, поблаженствуем, а? Как вы, мой ходжа? — подмигнул он Заману.
— Это дело, — поддержал Заман. — Вдруг Рози-ака расщедрится сегодня и мы попадем в столовую!
Однако Рози предпочел отделаться шуткой:
— Не взыщите, но гостям Кашгара хозяева не позволяют вытрясать свои карманы.
— Не беда, если разок и вывернешь их наизнанку!
— А они у него дырявые! — ввернул Турап, и Заман расхохотался.
— Нет, давайте испытаем сегодня друг друга на щедрость, — не растерялся Рози.
— Столовые, пожалуй, уже закрыты. Может, на самсу сходим?
— И там тоже, наверное, огни потухли, — взглянул Рози на Турапа.
— Идемте. Мне по силам заставить затопить тонур, — пригласил Турап.
Низко нагнувшись, они вошли в комнатушку, тускло освещенную коптилкой. Здесь никого не было. Коптилка на тонуре — круглой печи — густо чадила. Из дальнего угла вдруг послышался голос: