– Хороший. Конечно же, хороший, – радостно заулыбалась Лиза. Теперь у нее в сознании благодаря Алексею возникло множество направлений, куда она могла бы приложить свои знания и силы. Но затем она вспомнила его странную фразу и озабоченно спросила: – Почему ты сказал, что у тебя только один путь? Ты имел в виду свою архитектурную деятельность?

– Нет. Я имел в виду совсем другое. Я не успокоюсь, пока не размотаю это дело с твоим арестом и не выясню, кто и почему тебя подставил.

– Ой, Леш! Я уже совсем мозги сломала, пытаясь в этом разобраться! Не понимаю… Вот совсем не могу понять, какие такие враги вдруг решили меня подставить. У меня ведь и врагов нет, ты понимаешь?

– Пока не понимаю. Но обязательно пойму, я тебе обещаю. – Поташев испытывал странный озноб, когда утверждал, что разберется с этим делом. Словно нужно было задержать дыхание и прыгнуть на очень большую глубину мутного и опасного водоема.

В понедельник, когда музей для посетителей был закрыт, а для сотрудников, наоборот, открыт, являясь для них обычным рабочим днем, Раневская приехала с заявлением об увольнении по собственному желанию. Она следовала заветам великой Коко Шанель: «Никогда нельзя распускаться. Надо всегда быть в форме. Нельзя показываться в плохом состоянии. Особенно родным и близким. Они пугаются. А враги, наоборот, испытывают счастье. Поэтому, что бы ни происходило, обязательно нужно думать о том, как ты выглядишь». Лиза выглядела так, как будто увольнение из музея было для нее настоящим праздником! Белый брючный костюм, бирюзовая шелковая блуза под пиджаком, бирюзовые замшевые лодочки и длинные серебряные серьги с хризолитами делали внешность Лизы чрезвычайно эффектной.

Раневская поднялась в приемную Яблоковой. Секретарша Ольга посмотрела на вошедшую так, словно та прилетела с Альфа Центавра.

– Директор у себя? – равнодушно спросила заведующая сектором старинных музыкальных инструментов.

Ольга кивнула и что-то пискнула.

Раневская прошла в кабинет. Кира Юрьевна Яблокова, директор Городского музея, сидела за столом, некогда принадлежавшим знаменитому меценату, благодаря которому город получил уникальную коллекцию. Интерьер хозяйки кабинета был выполнен в персиковых тонах. На стенах висели картины европейских художников девятнадцатого века. «Эти подлинники были бы более уместны в экспозиции, чем в кабинете директрисы», – мимоходом подумала Лиза.

Яблокова подняла на девушку холодный чиновничий взгляд.

– Что вы хотели? – спросила она так, точно Раневская пришла выселять ее из кабинета.

– Уволиться, – кратко сообщила о цели визита Лиза. Она положила свое заявление на стол перед начальницей.

Яблокова прочла заявление. Занесла над ним ручку с желанием немедленно, сейчас же начертать на нем визу в отдел кадров для расчета, но одна мысль заставила ее насупиться. «Какая буча поднялась в прессе из-за этой тихони, кто бы мог подумать? Тут, должно быть, мощные связи или деньги… Нет, денег у этой скромницы нет. Было бы видно по вещам и драгоценностям. А вот связи явно есть! Небось, трахается с кем-то из медийщиков. С такой явно ссориться небезопасно. И ведь выпустили ее… правда, под подписку о невыезде, как сообщил Вакуленко. Но у кого-то хватило средств внести за нее залог… Нет, воленс-неволенс, а придется делать хорошую мину при плохой игре».

Преодолев острое нежелание вступать в разговор с опальной подчиненной, она специальным сценическим голосом, выработанным за долгие годы тренировок, спросила:

– Елизавета Александровна! Зачем же вы так быстро принимаете решения? Пока ваша виновность не доказана, вы можете спокойно рабо…

– Не вижу смысла, – пресекла лживую речь Раневская.

– Что вы имеете в виду? – изобразила непонимание ушлая Яблокова.

– У меня мало времени. Вы подписываете или нет? – не поддавалась ее игре посетительница.

– Разумеется, если вам так не терпится уволиться! – Яблокова поставила серию закорючек на заявлении. – Мне бы не хотелось, чтобы вы покидали нас с чувством обиды, Елизавета Александровна!

– А я думаю, вы сейчас должны испытывать чувство глубокого удовлетворения! Станете отрицать, Кира Юрьевна?

Директриса промолчала, потупив взгляд. Какой смысл ломать комедию, когда тебе не верят?

Раневская представила себе Яблокову в виде эдакой сколопендры. Фантастическая тварь с полосатыми ножками струится по полу, встает на дыбы, когда чувствует опасность. Это нечто! Такая картинка развеселила Лизу, и она вышла из кабинета улыбаясь. Заглянула в отдел кадров, оставила у инспектора заявление и пошла на свое рабочее место – забирать личные вещи.

Вчерашние коллеги встретили ее странной смесью подобострастия и растерянности.

Вика Бобичева, одна из тех, кому Лиза во многом помогала, хотя это не помешало ей поставить свою подпись на доносе в прокуратуру, сообщила новость:

– У нас неожиданное событие. Шанаев умер!

Для Лизаветы это действительно стало большой неожиданностью.

– От чего, когда?

– Да вот, буквально несколько дней прошло. Тело уже привезли в Киев! Умер от чего? От чего старые пердуны умирают, когда женятся на молоденьких? От инфаркта! Это и без кардиолога ясно.

– Привезли откуда? – Поток информации был слишком стремительным для того, чтобы его так сразу переварить.

– Ты странная, Лиза! Откуда же его могут привезти? Оттуда! Из Вены, откуда ж еще!

– Когда будут похороны? – спросила Раневская, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Это неизвестно пока. Тело направили в бюро судебной экспертизы. Делают вскрытие!

Виктория наслаждалась своей компетентностью. Она поглядывала маленькими глазками-буравчиками на несколько растерянную Лизавету, и во взгляде ее читалось превосходство: «Теперь прокуратура не сможет допросить Шанаева в качестве свидетеля. Он смог бы внести ясность в дело о мошенничестве. Скорей всего, тебя отмажут, раз нашлись покровители, которые забирают тебя с работы на белых джипах. Но раз ты увольняешься, то место твое освобождается. На него передвинут кого-то из старших научников, а меня переведут на место старшего научного сотрудника, и буду я вся в шоколаде!» – Вика получила юридическое образование и разбиралась в таких делах. А слухи и сплетни в музейной среде распространялись со скоростью звука. Бобичеву совершенно не интересовала судьба Раневской, больше всего ее занимала собственная карьера, ради которой она поступила в институт культуры на заочное музейное отделение.

Покинув стены Городского музея, Елизавета села в свой маленький «фиат» и набрала Поташева. Она рассказала ему о том, как прошла формальная часть ее увольнения. По телефону Лиза не стала сообщать о смерти антиквара, а спросила:

– Ты очень занят?

– Лиз, для тебя я никогда не бываю чрезмерно занят! Ты хочешь встретиться?

– Можно подъехать к тебе? – Лизе очень нравился офис Поташева.

– Милости прошу! – обрадовался архитектор. – Когда тебя ждать?

– Если не будет пробок, минут через двадцать. Ну а если будут пробки, сам понимаешь…

Архитектурное бюро, в котором трудился Алексей Поташев со товарищи, размещалось в самом центре Киева. Еще на заре начавшегося в стране капитализма Алексей купил трехкомнатную квартиру на последнем этаже старого сталинского дома. Затем, с развитием бюро, докупили все остальные квартиры на этом этаже и чердачное помещение. Таким образом, в двухэтажном пространстве устроили офис современного архитектурного бюро, созданный по последнему писку европейской моды. Поэтому каждый клиент, друг или партнер, попадая в мастерскую Поташева, ощущал некое архитектурное волшебство, своеобразную магию. А происходило это вот как. Вместо глухой торцевой стены возвели стеклянную, открытую солнцу и небу поверхность. Кирпичную стену для этого просто убрали, а вместо нее сделали огромное окно, полностью открыв верхнюю, мансардную часть дома. Через это застекленное панорамное окно, словно в раме картины, проступал в акварельной дымке древний город. Видна была Лавра с ее куполами, старые и новые дома, дали и холмы.