Общеизвестно, что реальностью западноевропейской интеграции были и остаются как различия интересов, так и их совпадение, как единые действия, так и противодействие. Самое важное и поучительное – это уяснить, каким образом сначала 6, потом 9, 12, 15, а ныне 27 государств, входящих в ЕС, совмещают то, что с нашей старой теоретической колокольни казалось несовместимым, обеспечивают равновесие между общими и сепаратными интересами, находят и реализуют компромиссные решения, позволяющие им сделать очередной шаг вперед на длинном и отнюдь не гладком пути интеграции. Эта задача решалась на двух уровнях – политического мышления и экономической практики.
7.3. Философия интеграции
Не осмыслив того переворота, который произошел после Второй мировой войны в умонастроениях общественности, во взглядах политической, деловой и интеллектуальной элиты западноевропейских стран, нельзя понять и философию западноевропейской интеграции. Важнейшей составной частью этого переворота был решительный разрыв с идеологией и политикой национализма, определявшей и отравлявшей климат международных отношений в Старом Свете на протяжении последних веков. Национализму была противопоставлена давняя идея единства европейской цивилизации.
Об этой составляющей интеграционного процесса в Западной Европе следует сказать несколько подробнее. В официальной идеологии и обществоведении советского периода безраздельно господствовал ленинский тезис о реакционности известного лозунга Соединенных Штатов Европы. У творчески мыслящих советских ученых, изучавших европейскую интеграцию, сомнения в правильности этой оценки возникли по крайней мере в 70-х годах, но противопоставить ей иную точку зрения стало возможным лишь в условиях гласности и плюрализма взглядов. Однако общественность и политическая элита России до сих пор не имеют адекватного представления ни об истории и содержании идеи «единой Европы» (или, как ее часто именуют, европейской идеи), ни о ее роли в европейской интеграции.
Между тем такая идея живет и передается от поколения к поколению уже семь столетий. Первый известный нам документ – трактат «О возвращении Святой земли» – написан между 1305 и 1307 гг. Его автор, французский королевский прокурор Пьер Дюбуа, призывал создать объединение европейских христианских монархий, способное защитить «истинную веру» и освободить от «иноверцев» историческую родину христианства. Приверженцами «европейской идеи» и авторами конкретных проектов были такие выдающиеся личности, как Данте Алигьери, Эразм Роттердамский, Ян Амос Коменский, Уильям Пенн, Иммануил Кант, Джузеппе Мадзини, Виктор Гюго и многие другие. Последним двум – итальянскому революционеру и французскому писателю-республиканцу – как раз и принадлежит лозунг Соединенных Штатов Европы, выдвинутый в 30—40-х годах XIX в. как призыв к объединению всех европейских демократов и республиканцев (в том числе российских) против реакционных монархий.
При всем разнообразии обличий, в которых выступала на протяжении веков «европейская идея», включая европоцентристское, колониалистское и даже расистское (нацистский «новый порядок»), в ней неизменно присутствовало прогрессивное направление, связывавшее единство Европы с нравственными заповедями христианства, гуманизмом и пацифизмом, императивами свободы и демократии, с правами личности и социальным развитием. Такое понимание «европейской идеи» стало своего рода духовной традицией, органической частью европейской культуры.
Только с учетом этой традиции, приняв во внимание ее историческую укорененность и взаимосвязь с основными ценностями европейской цивилизации, можно понять, почему кризис идеологии национализма, порожденный Второй мировой войной, не привел к духовному вакууму в Западной Европе. Место этой идеологии заняла «европейская идея», получившая мощную поддержку со стороны общественности, почти всех ведущих политических партий, в деловых и научных кругах, среди деятелей культуры и т. д.
Лозунг европейского единства был возрожден сразу же после войны. Уинстон Черчилль, выступив в Цюрихском университете (19 сентября 1946 г.) по случаю присуждения ему звания почетного доктора наук, призвал покончить с «ужасными националистическими раздорами», которые обернулись «трагедией Европы», и обратился с сенсационным призывом вернуться к идее Соединенных Штатов Европы. А через несколько лет министр иностранных дел Франции Робер Шуман призвал в знаменитой Декларации 9 мая 1950 г. к созданию франко-германского объединения угля и стали. Предложенный проект он мотивировал все той же целью приступить к строительству Европейской федерации, которая объединит народы, «издавна противостоявшие друг другу в кровавых распрях».
Напомнить об этих фактах отнюдь не лишне, потому что в советской науке господствовало одностороннее представление о западноевропейской интеграции как о процессе, вызванном главным образом интернационализацией производства. Но и в 1946 г., и пятью годами позже, в 1951-м, когда в Париже был подписан Договор о создании первого из сообществ – ЕОУС, интенсивность хозяйственных связей в Европе была ниже, чем в 20-х годах, и намного ниже, чем в СССР накануне его распада. Первые мощные импульсы, положившие начало интеграционным процессам в Западной Европе, носили международно-политический и социальный характер. В их основе лежало стремление избавить Европу от войн и социальных катаклизмов, преодолеть идеологию национализма и тоталитаризма.
Именно поэтому еще одним ключевым пунктом философии западноевропейской интеграции было твердое убеждение в том, что она может успешно развиваться лишь на базе демократии, приоритета прав и свобод личности, добровольного и равноправного участия государств, решивших вместе строить свое сообщество. О последовательности ЕЭС в реализации этих принципов свидетельствует тот факт, что длительное время сообщество отказывало в приеме Испании, Португалии и Греции и приняло их только после того, как там пали авторитарные и диктаторские режимы.
Третьим (по порядку, но не по значению) основополагающим элементом философии интеграции было признание неизбежности и возрастающей роли хозяйственной взаимозависимости государств, убежденность в том, что открытая экономика и экономическая интеграция в конечном счете более выгодны, чем протекционизм и автаркия.
Экономическая интеграция рассматривалась одновременно и как цель, и как средство. Как цель – поскольку экономика является фундаментом благосостояния и стабильности. Создание западноевропейского общего рынка, а затем интегрированного хозяйства должно было дать дополнительный импульс росту благосостояния. Как средство – поскольку цели интеграции выходили за пределы экономики. Поэтому в экономической интеграции ее идеологи и отцы-основатели видели лишь первый этап на пути к единой Европе.
7.4. Некоторые принципы интеграционной стратегии
Характеристика социально-философских основ западноевропейской интеграции была бы неполной, если не сказать о некоторых принципах интеграционной стратегии ЕС [7] .
Возможно, самый примечательный из них – нетрадиционный взгляд на роль противоречий, сопровождающих интеграционный процесс. Дело не только в открытом признании их неизбежности. Труднее, но и важнее осознать, что противоречия и даже кризисы являются не только тормозом интеграции, но и стимулом к ее развитию. Они служат не столько поводом к тому, чтобы разбежаться по углам, скажем, по «национальным квартирам», сколько импульсом, приводящим в движение весь интеллектуальный и социально-политический потенциал участников для преодоления возникающих барьеров.
Решение некоторых проблем в ЕС, вызвавших острые противоречия между государствами-членами, затягивалось на многие годы. Возможно, именно из практики ЕС возник термин «марафонские заседания», которым первоначально назывались ежегодные сессии министров сельского хозяйства, посвященные пересмотру уровня гарантированных цен на сельскохозяйственную продукцию. Однако в истории ЕС был только один случай, когда переговорный процесс зашел в тупик и был полностью прерван. Это произошло в 1965 г., когда, как уже упоминалось, Франция на несколько месяцев покинула все органы ЕС, не согласившись с решением, которое навязывали ей остальные партнеры. В последующие годы участники европейской интеграции ни разу не прибегали к языку ультиматумов.