Будучи исключительно впечатлительной натурой, мистер Андертон проигнорировал собственный неудачный сеанс и необычайно загорелся идеей спасительности гипноза для своей супруги. Люди подобного склада особенно подвержены влиянию всякого рода шарлатанов. Он настолько уверовал в это новое лечебное средство, что предложил профессору сопровождать его в Германию, только бы миссис Андертон вновь не начала слабеть без благотворного влияния «манипуляций». Он отправился в Лондон, чтобы уладить необходимые дела, и некоторые из его друзей стали взывать к благоразумию порывистого джентльмена, ведь профессор направлялся в Дрезден, а тамошняя суровая зима может оказать роковое воздействие на хрупкое здоровье миссис Андертон.
Его консультант по медицинским вопросам, хотя и веривший в гипноз, разделял мнение товарищей Андертона. Он предлагал свое решение проблемы лечения миссис Андертон, будучи готовым представить ее «одному из самых мощных гипнотизеров Европы», — в Лондон недавно прибыл некто, известный как барон Р**.
В результате этого предложения мистер Андертон решительно изменил свои планы, отказавшись от поездки в Дрезден; что касается миссис Андертон, то она, после нескольких сеансов ощутила еще больший прилив сил, пусть даже в воображении, по сравнению с предыдущим гипнотическим воздействием. На обоих супругов благотворные «пассы» барона произвели столь сильное впечатление, что мистер Андертон, вознамерившись обосноваться в Лондоне на осенне-зимний период, решил арендовать меблированный дом в Ноттинг-Хилле, с тем чтобы профессор гипноза мог поселиться в непосредственной близости от своей пациентки. В этом доме «сеансы» проходили два-три раза в день, и хотя вряд ли любой здравомыслящий человек приписал бы это способностям барона, но факт остается фактом: здоровье миссис Андертон продолжало улучшаться.
Дела шли таким чередом нескольких недель, пока со стороны родственников мистера Андертона не стали появляться возражения. Не без оснований они считали, что подобный метод лечения весьма сомнителен. По всей вероятности, по этому поводу было немало разговоров, и в конечном счете природная подозрительность мистера Андертона взяла верх над вновь приобретенными пристрастиями, коль скоро теперь из-за них он становился предметом столь нелицеприятных обсуждений. А барон тем временем вовсе не собирался так легко упускать пациентку, приносящую солидный стабильный доход. Узнав о принятом решении прекратить дальнейшие сеансы, барон тут же заявил, что его собственное присутствие при гипнотических манипуляциях вовсе не обязательно, и коль скоро они расцениваются как неуместные со стороны лица другого пола, то их легко можно проводить с помощью посредника.
Стоит однажды поддаться обману, любая другая абсурдность покажется естественной. Это было предопределено: без всякого сопротивления миссис Андертон попадала во власть посредницы — мадемуазель Розали, «ясновидящей» из свиты барона. Установив «контакт» со своей подопечной, эта особа должна была передать ей пользу от манипуляций, которым подвергалась сама.
Не буду вдаваться сейчас в детали modus operandi (образа действия), скажу лишь, что это был пример того, как необычная сила воображения способствовала еще более скорому выздоровлению миссис Андертон под воздействием этой новой формы лечения и удивительной взаимной «симпатии», установившейся между миссис Андертон и медиумом барона.
Мадемуазель Розали была энергичной брюнеткой, чуть ниже среднего роста, худощавая, прекрасного телосложения. Цвет лица — слегка желтоватый, глаза темные. Единственным недостатком, на который мог бы обратить внимание «знаток», были слишком широкие ступни. Возможно, это каким-то образом могло быть связано с ее прошлой профессией, но об этом несколько позднее. Эта особенность представляется для нас важной и ее следует принять во внимание. В то время мадемуазель Розали выглядела примерно на тридцать лет, но вполне вероятно, что на самом деле была моложе. Специфика ее деятельности накладывала определенный отпечаток на внешний вид. В целом же она представляла собой полную противоположность миссис Андертон, которая тоже была худощавой, но высокого роста, очень бледной, с миниатюрными ножками и, несмотря на слабое здоровье, выглядела моложе своих лет. И вот между этими двумя очень разными особами, судя по прилагаемым письмам, возник «взаимный контакт», нечто просто необъяснимое с точки зрения обыденного разума. Миссис Андертон могла почувствовать, или это ей только казалось, приближение мадемуазель Розали еще до того, как та входила в комнату; одно лишь прикосновение руки ясновидящей приносило мгновенное облегчение. В течение нескольких недель миссис Андертон стремительно шла на поправку, она ощутила в себе незнакомый до сей поры прилив энергии.
Далее мне хотелось бы обратить ваше внимание на свидетельские показания, в частности на свидетельство мистера Мортона. Оно представляется весьма важным, поэтому приводится без сокращений.
2. Свидетельство Фредерика Мортона, эсквайра, лейтенанта Королевской артиллерии
«Меня зовут Фредерик Джордж Мортон.
В 1854 году я был лейтенантом Королевской артиллерии. 5 ноября того же года, по прибытии в Крым, получил легкое ранение в сражении при Инкермане. Это произошло еще до того, как я прибыл в расположение моей батареи. После смерти моего отца я вышел в отставку и проживаю в настоящее время в Лидсе вместе со своей матерью. Я был старым школьным приятелем покойного мистера Уильяма Андертона, мы с ним дружили без малого пятнадцать лет. Я присутствовал на его свадьбе с мисс Боултон в августе 1851 года и с той поры часто бывал у них в гостях. Во время моей учебы в Военной академии Вулвич я проводил почти все свои увольнительные у Андертонов, а нередко и часть каникул. Отец мой всячески одобрял эту дружбу, и у них в гостях я чувствовал себя как дома. Отец был младшим партнером в одной из крупных мануфактурных фирм Лидса. В основном Андертоны жили в Лондоне, когда не уезжали за границу. Однажды я отправился вместе с ними в Висбаден. В течение 1854 года я с ними общался редко, поскольку первую половину года они были в разъезде: сначала в Илфракомбе, затем в Малверне, но 13 октября мы провели вместе. Я запомнил эту дату, так как собирался в Крым, где впоследствии был ранен. Приказ об отправке туда пришел неожиданно. Я как раз находился в доме одного из друзей — мы собирались поохотиться на фазанов — и вдруг получил предписание отправляться через сутки, с утра; я заночевал у Андертонов и на следующее утро уехал. Я должен был отправляться в числе первых, но не получилось, и было уже не до охоты. Я отправился в путь в субботу, это я запомнил, ибо на следующий день у нас состоялся торжественный молебен. Больше я Андертона не видел. Всю зиму я провел в Италии со своим ранением и разыгравшимся ревматизмом, а летом
1855 года меня отправили к отцу — он болел несколько месяцев до кончины. А после этого я не мог оставить мать одну. Мы получали только еженедельную газету, и я ничего не знал о том, что с ним произошло в течение трех или четырех дней. Мне нужно было с Уильямом незамедлительно повидаться, но было слишком поздно. Встреча не произошла вовсе не из-за какой-либо размолвки между нами, отнюдь. Мы по-прежнему оставались добрыми друзьями, я жизнь ради него готов был отдать, да и с миссис Андертон у меня были теплые, дружеские отношения. Он в ней души не чаял. Бывало, я, смеясь, говорил, что завидую ей, и они тоже смеялись. Мне не доводилось встречать столь нежно любящую пару. И я не знаю другого такого заботливого человека, как мистер Андертон, правда, очень нервозного и на редкость щепетильного во всем, что касалось его семейства и фамилии. Один-единственный раз мы с ним поссорились, еще в школьные годы, когда я притворился, что сомневаюсь в его словах: ему от этого стало даже плохо. Он часто говорил, что скорее умрет, чем позволит запятнать честь фамилии, которой он очень гордился. В тот день, 13 октября 1854 года, я телеграфировал им в Ноттинг-Хилл о своем намерении поужинать и заночевать у них перед моим отъездом. Я нашел миссис Андертон в гораздо лучшем состоянии, чем когда бы то ни было ранее. Она сказала, что обязана этим барону Р**, а с тех пор как стала приходить Розали, дела пошли на поправку еще быстрее. В тот вечер она хотела было отменить визит барона с тем, чтобы мы смогли спокойно побеседовать, но я этому воспротивился; к тому же мне хотелось увидеть его и Розали. Они пришли около девяти вечера. Миссис Андертон легла на софу, а Розали села рядом на стул и взяла ее за руку; барон тем временем усыплял ее своими пассами. Гипнотизировал он именно Розали. Миссис Андертон тихо возлежала на софе, в то время как Андертон и я сидели рядом в дальнем конце комнаты, поскольку, по словам барона, мы могли „помешать потоку гипнотических флюидов“. Я не знаю, что он имел в виду. Понятно, что все это выглядело абсурдно, но, похоже, Розали не притворялась. Возможно, в подобной ситуации я и сам бы заснул. По завершении сеанса миссис Андертон сообщила, что ощущает прилив сил; я не выдержал и рассмеялся. Затем Андертон отправил ее спать, а сам вместе со мной начал беседу с бароном, которая продлилась более часа. Это была моя последняя встреча с миссис Андертон, ибо я покинул их дом до того, как она проснулась. Какие-то известия о ней потом доходили до меня от ее мужа. Темой нашей тогдашней беседы был месмеризм. Лично я в него не верил, и прямо об этом заявил. Андертон вместе с бароном пытались меня переубедить. Мы курили в присутствии Розали, которая не имела ничего против. Создавалось впечатление, что она никогда не противоречила барону, но, думаю, он ей не нравился. В нашей беседе она не принимала участия.