Солнце сверкало в ясном небе; легкий ветерок пахнул теплым запахом трав.

Старик, ступив на землю и увидев солнце, зашатался и вскрикнул; мы, сразу опьянев, опустились на траву. Долго мы лежали не двигаясь, всем существом вбирая солнечный свет, ласковый ветер, запах горячей земли и щебет птиц. Я закрывал глаза и сквозь веки смотрел на солнце: земля, казалось, то опускалась, то подымалась, сладко убаюкивая меня.

Потом мы встали, полной грудью вдыхая живительный воздух, вынули из трещины прутья и спрятали их, глубоко воткнув в землю. Мы завалили отверстие расселины глыбами земли и двинулись в путь, на север.

Наконец-то наши ноги ступали по земле, над нашими головами было безграничное небо! Такая же безграничная радость заполняла наши сердца.

Мы не представляли себе, сколько скитаний и горя ожидало еще нас на земле!..

В то время Южная Африка кипела восстаниями побежденных буров, не желавших мириться с жестоким господством победителей-англичан. Мы не могли не принять участия в этих восстаниях. Из многих опасных положений, из многих сражений, где все мы держались вместе, мы выходили целыми и невредимыми.

Но вот в одном ужасном бою, когда сам я был только легко ранен, мои друзья — Мариц, Питер, Марсель — были убиты. Их тела я нашел на поле сражения, а дальше, под грудой трупов, я наткнулся на умирающего Кобленцу. Я принял последний вздох старика и его завещание — истратить богатства Дхарматмы на дело помощи революции.

Оправившись от раны и тяжелого потрясения, вызванного потерей друзей, я с трудом разыскал Джиджетто, которого потерял на поле битвы, и мы в конце концов благополучно прибыли на родину. Котенку не терпелось увидеть родные улицы Сан-Фредиано, Свежих-Сладких с женой, и он отправился во Флоренцию.

Я же скоро был среди своих родных, в старом привычном Ливорно, где меня считали уже погибшим.

Прошли годы. Я распорядился своим богатством так, что Кобленца и сам Дхарматма были бы довольны. Джиджетто теперь со мной здесь, в Ливорно, через несколько дней мы с ним отправляемся снова в путь.

Придет время, и я смогу рассказать вам, сколько цепей помогло разбить вырванное из недр земли наследие капитана Немо.

Константин Случевский

Капитан Немо в России

Глава из Жюля Верна, никем и нигде не напечатанная

I

Капитан Немо сидел угрюм и задумчив в углу своего плавучего кабинета. «Наутилус» шел в это время на глубине 2000 метров по проливу Маточкин Шар; он избегал подниматься выше, потому что вот уже не первый день над головою его Северный океан бушевал жестоко. Еще недавно, в глазах Немо, опустилось на дно океана какое-то трехмачтовое судно, не выдержавшее бури; это случалось ему видеть нередко из-за громадного стеклянного глаза «Наутилуса», светившего в водяную тьму своим электрическим светом. Хотя «Наутилус», вооруженный всеми решительно приборами для предсказания, предупреждения, отклонения и, наконец, полного отвращения опасностей, и не особенно боялся их, но капитан был все-таки осторожен и не отваживался на неизвестное. Как ни могуча наука, как ни точны цифры, но некоторая доля сомнения должна быть оставляема всегда и во всем: а ну как ошибку дать?

Цель путешествия «Наутилуса» на этот раз была очень своеобразна. Еще будучи в Гамбурге, в последнее свое посещение, капитан прочел в газетах о каком-то удивительном человеке, ученом сверх меры, убежавшем от света и поселившемся на одном из диких маленьких полуостровов русского северо-океанского побережья, не вдали от пролива Маточкин Шар. В гамбургских газетах сообщалось, что этот ученый, по имени Фиц-Рой, имеет на полуостровке нечто вроде своей обсерватории, свой физический кабинет, химическую лабораторию и все нужные к ним приборы и аппараты; что, кроме жены Фиц-Роя и находящегося в услужении его какого-то русского помора и еще одного семейного дикаря, подле него нет других людей; что все, все решительно добывает он там своими личными средствами, что машины его исполняют все обязанности полей, парников, чуть ли не пастухов и молочниц, доставляют ему всякую пищу и шьют платья, что фрукты созревают у него искусственно, что ураганы, проносящиеся над ним, дают ему живую силу, гораздо большую, чем сила Ниагарского водопада, и что даже краткие северные сияния — и те подвергаются непосредственной концентрации и развивают свою магнитную силу для службы Фиц-Рою, когда ему это нужно. Сообщали газеты также и о том, что он очень гостеприимен, рад посещениям, которых, однако, почти не бывает, потому что отыскать его трудно, потому что на лодке к острову не подплыть, а в экипаже не подъехать.

Все это пленило болезненную фантазию капитана Немо; он рассчитывал встретить в Фиц-Рое человека, подобного ему, с ним вполне схожего по учености, с тою, однако, разницей, что он, Немо, чудодей на море, а тот, Фиц-Рой, такой же на суше.

По расчетам капитана Немо, «Наутилус» должен был находиться очень недалеко от цели своего путешествия. Чтобы точнее определить положение судна, капитан встал с места и подошел к столу, на котором лежала карта северного побережья России. Три дня тому назад «Наутилус» находился у Соловецких островов, на месте последней стоянки, и на этом месте карты виднелась неподвижная красная точка, обозначавшая положение «Наутилуса». Особая система приборов обусловливала то, что, при желании Немо, красная точка эта могла бежать или бежала по карте точь-в-точь по тому пути, по которому шел «Наутилус»; но если Немо не хотел этого, то точка оставалась неподвижно на месте последней остановки и только при желании его пробегала по карте именно тем же путем, по которому уже прошел «Наутилус» до той минуты, когда обратились к прибору.

Подойдя к столу, капитан прикоснулся к одной из многочисленных кнопок, торчавших подле стола на стене, и красная точка мгновенно побежала по карте именно так, как прошел «Наутилус», от Соловецких островов до Маточкина Шара; тут красная точка остановилась между островками, упершись в черту, потому что карты больше не имелось. Необходима была большая осторожность.

Капитан нажал другую кнопку, и «Наутилус» мгновенно остановился. Никакого содрогания от мгновенной остановки не произошло благодаря особому приспособлению для обратного хода, нейтрализирующему энергию двигательной силы.

— Так вот мы где! — проговорил тихонько капитан. — Островков и мысков видимо-невидимо, но на котором из них обретается Фиц-Рой?

Согласно желанию капитана, «Наутилус», остановившийся на глубине 2000 метров, начал медленно подниматься к поверхности океана. При освещении снопами электрического света, которые были направлены во все стороны, нетрудно было убедиться в вулканическом происхождении подводных частей побережья; испуганные неожиданным светом, киты, дельфины, акулы и прочие более мелкие обитатели глубины морской были потревожены чуть ли не впервые и сторонились от всплывавшего невиданного ими гостя — кто медленно, неуклюже-тяжело, а кто с юркостью и быстротою невероятною.

Так как дело происходило летом, в июне месяце, то было очень светло и днем, и ночью. «Наутилус», пока под рукою Немо имелись морские карты, двигался бесстрашно, но, когда он достиг мест, не подвергавшихся точной съемке, и красная точка остановилась, движение стало затруднительно и опасно. В одной из многочисленных, окруженных темными скалами бухт Немо решил остановиться; он застопорил машину, и «Наутилус», как сказано, начал подниматься.

Минут пять спустя один из приборов воздушного давления показал, что поверхность воды очень близка, а гармонический звон верхней части обнажавшегося, т. е. выходившего на воздух, «Наутилуса» подтвердил это; этот звон был одним из последних усовершенствований на «Наутилусе».

Капитан вышел на поверхность своего медного коня сквозь люк. Утро было восхитительное. Виды скалистых островков, без всякой растительности, окружавших неподвижно стоявший «Наутилус», смотрели дико, пугали своею пустынностью; мириады всякой морской птицы носились над ним, перелетая со скалы на скалу, и кричали каким-то совсем особым голосом.