Многие из моих коллег и я были удостоены нашего первого независимого фондирования, когда нам было менее тридцати лет. Мы не имели предварительных результатов, поскольку мы пытались сделать что-то совершенно новое. [Теперь] почти никто не находит возможным начинать независимую научную карьеру до достижения возраста тридцать пять. Более того, если в 1991 доля одной трети главных исследователей с фондированием Национального института здоровья была около четверти, к 2002 эта доля упала до одной шестой. Даже самые талантливые из наших молодых людей, кажется, подвергаются нескольким годам отказа в заявлениях на гранты, прежде чем они, наконец, приобретут достаточно «предварительных данных», чтобы гарантировать обозревателям, что они, вероятно, достигли своих установленных целей.

Почему, если проблема столь очевидна, что беспокоит большинство известных лидеров американской науки, ничего по её поводу не делается? Это озадачивает меня долгое время. Теперь я понимаю, что соревнование за получение и удержание академических позиций описывает больше, чем добродетели [соискателей]. Система пытается выбрать лучших, самых продуктивных людей, и до некоторой степени делает это. Но имеются другие задачи повестки дня, и было бы наивным игнорировать их. В равной степени важным является то, что эти решения касаются установления и упрочения консенсуса внутри каждой области.

Приглашение на работу означает не только исполнение этого консенсуса. Всё, что я говорил о приглашении на работу, верно и для групп экспертов, которые оценивают заявления на гранты. Это также рассматривается для оценивания назначений на должности. Эти вещи связаны, поскольку вы не можете получить назначение на должность в науке в исследовательском университете США, если у вы не преуспели в получении грантов, и вы не можете получить приглашение на работу, если не имеется вероятности, что вы получите гранты.

Так случилось, что за несколько месяцев до того, как я это впервые понял, меня попросили написать заметку по другой теме для Новостей высшего образования, который является профессиональным журналом для университетских администраторов [США]. Я написал редакторам и предложил вместо заметки по поводу угроз академической свободе исходить из доминирования популярных исследовательских программ. Они были готовы посмотреть это, но они отвергли это, как только прочитали мой черновик. Я был возмущён: они подавляли несогласных! Так что я написал им необычное (для меня) нелюбезное электронное письмо, задав вопросы по поводу их решения. Они немедленно ответили, сообщив мне, что проблема была не в том, что заметка была радикальна — почти оппозиционна. Всё в ней было хорошо известно и полностью открыто в социальных науках и у гуманитариев. Они прислали мне кучу статей, которые они опубликовали в последние годы по поводу властных отношений при принятии академических решений. Я прочитал их и быстро понял, что просто был учёным, который оказался несведущим в этих проблемах.

Очевидно, имеются хорошие причины получить постоянную должность. В ограниченных пределах это защищает учёных, которые оригинальны и независимы, от увольнения и замены молодыми карьеристами, следующими последнему интеллектуальному увлечению. Но мы платим тяжёлую цену за систему назначений на должности: слишком много гарантий сохранения рабочего места, слишком много власти и слишком мало ответственности для более старых людей. Слишком мало гарантий сохранения рабочего места, слишком мало власти и слишком много ответственности для молодых людей в начале их творческих, принимающих риски лет.

Хотя постоянная должность защищает людей, которые интеллектуально независимы, она их не производит. Я слышал, как многие коллеги говорили, что они работают над тем, что модно, чтобы получить постоянную должность, после чего они будут делать то, что они на самом деле хотят. Но не кажется возможным в любое время повернуть на этот путь. Я знаю только один случай, когда это произошло. В других случаях кажется, что если эти люди не имели достаточно мужества и независимости, чтобы работать над тем, что они хотят, когда они беспокоились по поводу постоянной должности, они не наберут неожиданно бесстрашия и независимости, когда будут рассчитывать, какое решение может принять смотр группы экспертов по поводу их грантов. Это не помогает иметь систему, которая защищает интеллектуальную независимость профессоров на постоянной должности, если та же самая система делает невероятным, что люди с указанной независимостью когда-либо получат постоянную должность.

Фактически, профессора с постоянной должностью, которые теряют грантовое фондирование вследствие переключения на более рисковую область могут быстро оказаться на горячей сковороде. Они не могут быть уволены, но на них может быть оказано давление в виде угрозы тяжёлого преподавания и усечения жалования, чтобы они или вернулись к низкорисковой, хорошо фондируемой работе, или приняли раннюю отставку.

Вот что недавно сказал Айседор Зингер, талантливый профессор математики в Массачусетском технологическом институте, по поводу состояния его дисциплины:

Я наблюдаю тенденцию к ранней специализации, двигаемую экономическими соображениями. Вы должны рано показать перспективы получения хороших рекомендательных писем, чтобы получить хорошую первую работу. Вы не можете позволить себе распыляться, пока вы не устроились и не получили защищённую позицию. Реалии жизни вызывают сужение перспектив, что не свойственно математике. Мы можем противостоять слишком большой специализации через новые ресурсы, что могло бы дать молодым людям больше свободы, чем они ранее имели, свободы исследовать математику более широко или исследовать связи с другими предметами, подобно биологии наших дней, где имеется много того, что должно быть открыто.

Когда я был молодым, рынок труда был хорош. Было важно находиться в крупном университете, но вы всё ещё могли процветать и в маленьком. Я мучаюсь по поводу насильственного действия сегодняшнего рынка труда. Молодые математики должны иметь свободу выбора, которую имели мы, когда были молодыми.[5]

Французский математик Ален Конне настроен так же критически:

«Постоянное давление [в системе Соединённых Штатов] на результат уменьшает „единицу времени“ здесь для самых молодых людей. Начинающие имеют небольшой шанс, кроме как найти консультанта, [который] хорошо устроен в социологическом смысле (так, чтобы на последнем этапе он или она был в состоянии написать подходящие рекомендательные письма и получить позицию для студента) и затем писать техническую диссертацию, показывающую, что они имеют хорошую мускулатуру, и всё это при ограниченном количестве времени, что не допускает их к изучению материалов, которые требуют несколько лет тяжёлой работы. Нам, конечно, очень сильно нужны хорошие техники, но это только часть того, что генерирует прогресс в исследованиях… С моей точки зрения действующая в США система на самом деле препятствует людям, которые в полном смысле слова являются оригинальными мыслителями, которые часто идут с медленным развитием на техническом уровне. Кроме того, способ получения молодыми людьми их позиции на рынке создаёт „феодализм“, а именно несколько хорошо устроенных областей в ключевых университетах, которые самовоспроизводятся, не оставляя места новым областям… В результате имеется очень немного тем, которым придаётся особое значение и которые сохраняют производство студентов, и, конечно, это не создаёт благоприятных условий для появления новых областей.» [158]

В последние десятилетия мир бизнеса научился тому, что иерархия слишком дорога, и склоняется к тому, чтобы дать молодым людям больше власти и возможностей. Сейчас имеются молодые банкиры, инженеры по программному обеспечению и даже те, кто, не достигнув своего тридцатилетия, ведут большие проекты. Как и каждый иногда, вы столкнётесь со счастливым академическим учёным в той же ситуации, но это редко. Многие учёные разменивают свои тридцать пять лет, прежде чем они освобождаются от вынужденного несовершеннолетия постдокторской позиции.