5
Татьяна Николаевна не вернулась через два-три дня, как обещала: случай оказался очень тяжелым, можно сказать, уникальным, и ей пришлось пробыть возле больного около трех недель, пока жизнь не оказалась вне опасности. Она соскучилась по сыну, несмотря на то что почти ежедневно разговаривала с ним по телефону. Экзамены он сдавал хорошо, и она, казалось, должна была радоваться этим успехам, и все же ее не оставляло беспокойство: несколько раз, по различным причинам, ей приходилось звонить очень поздно — после двенадцати часов ночи, — и никто не брал трубку. В такие дни Татьяне Николаевне было особенно грустно, а в голову приходили различные беспокойные мысли, и она с огромным волнением ожидала момента, когда вновь услышит его голос. И конечно, успокаивающие ответы Виктора, что он отключал телефон, чтобы выспаться перед экзаменом, не успокаивали ее — она слишком хорошо знала своего сына, чтобы не заметить смущения в его голосе. «Ничего, приеду — разберусь», — успокаивала она себя и снова окуналась в работу…
Когда она наконец вернулась, вошла в квартиру, то услышала тихую медленную мелодию, которая доносилась из комнаты Виктора. Татьяна Николаевна неслышно подошла к дверям и улыбнулась: Виктор сидел за столом, весь заваленный учебниками и тетрадями, в комнате было темно и горела настольная лампа, окна были зашторены. Виктор что-то писал. Когда мелодия кончилась и из радиолы стал доноситься однообразный и неприятный звук шипящей иглы, он встал, поставил другую пластинку, которая также была с медленной мелодией, подошел к окну и раздвинул шторы… В комнату мгновенно ворвался яркий дневной свет, от которого Виктору пришлось ненадолго зажмуриться, затем, сделав несколько гимнастических упражнений и все еще не замечая Татьяну Николаевну, он начал закрывать окно и неожиданно резко оглянулся назад, словно его кто-то толкнул в плечо…
— Мамуленька! — воскликнул он и, словно маленький, бросился к ней на шею. — Как же я соскучился по тебе!
И столько неподдельной радости было в голосе Виктора, что у Татьяны Николаевны показались слезы на глазах и она в который раз дала себе слово никогда не расставаться с ним на такой долгий срок.
— Ну, рассказывай, как ты тут без меня жил-поживал? Готовил ли себе или все всухомятку? А воротничок-то грязный… — скорее виновато, чем укоризненно, произнесла она. — Ну, ничего, сегодня объявляется банно-прачечный и хозяйственный день… А ты с этого дня — только заниматься и отдыхать! — Она повернулась, но неожиданно спросила: — Почему ты занимаешься с задернутыми шторами, да еще под музыку? Это что — новый метод?
— Никакой не новый… просто с музыкой легче заниматься, так как меньше устают клетки головного мозга, а дневной свет, да еще прекрасная погода меня очень отвлекают, понятно? — этаким менторским тоном объяснил Виктор.
— Понятно, товарищ профессор! — рассмеялась она. — У тебя случайно сейчас не перерыв?
— Могу прерваться, а что?
— Тогда вытряси дорожки, мне с ними тяжело управляться… Ну вот, говорила, отдыхать будешь, а сама сразу работать заставляю.
— Ничего, мама, это полезно, а то кровь застоялась, — успокоил ее Виктор и начал быстро и ловко скатывать дорожки в рулон.
Виктор вышел на улицу, а Татьяна Николаевна стала подметать полы. Неожиданно в его комнате она наткнулась на женскую заколку. Нахмурив брови, внимательно оглядела комнату, затем просмотрела его постель, но ничего больше не нашла…
Когда Виктор вернулся с улицы, полы блестели солнечными бликами и были еще мокрыми. Быстро разостлав дорожки, он сказал:
— Странно, мама, когда ты в доме, то в квартире какой — то особенный порядок. Вроде и я стараюсь его поддерживать, но у тебя он какой-то особенный…
— На то я и женщина, — улыбнулась Татьяна Николаевна. — Вот женишься… — проговорила она и посмотрела на него. Виктор опустил глаза и неожиданно покраснел. — …Приведешь ее в дом, и тоже будет особенный порядок, — будто ничего не заметив, договорила Татьяна Николаевна.
— Ну, когда еще это будет, — неуверенно протянул Виктор, хотел улыбнуться, но не получилось. — Пойду заниматься.
— Да, совсем забыла, тебе какой-то… «дикий» или как — то еще… звонил, сказал, что еще позвонит. Кто это?
— Да так… знакомый один, — не сразу нашелся Виктор и пошел к себе в комнату.
Татьяна Николаевна пожала недоуменно плечами: «Чего он так смутился? Что за «дикий»?
Едва Виктор вошел к себе в комнату, как раздался телефонный звонок, и Виктор моментально схватил трубку.
— Да, это я… Мама вернулась… Нет, зубрю помаленьку… Неплохо: две четверки, остальные — «пятаки»… Где научился? В школе! Два еще осталось… Хорошо, после экзамена можно, звони!
…Дикой вышел из автомата, сел в машину и отправился на улицу Горького к Центральному телеграфу.
Войдя в огромный зал, заполненный озабоченными и снующими людьми, он дождался, когда у интересующего его окошечка никого не было, и быстро подошел.
— Девушка-красавица, взгляни, может, есть что-нибудь? — явно заигрывая, произнес Дикой.
— Давайте ваш паспорт, посмотрю, — неожиданно смутилась она. Взглянув в паспорт Дикого, быстро посмотрела все письма. — Вам письмо. — Она кокетливо улыбнулась. — …Но не от девушки!
— Откуда это известно?
— Почерк неженский…
— А-а! — рассмеялся он. — А ты глазастая!.. До встречи, красавица!
— Вот еще! — фыркнула она, но долго смотрела ему вслед…
В машине он распечатал конверт и достал квитанцию, после этого поехал на Комсомольскую площадь, но на этот раз пошел на Ленинградский вокзал. По квитанции, которая была в конверте, получил в камере хранения небольшой чемоданчик и снова сел в машину. В нем лежало какое — то белье, а под ним несколько наполненных небольших матерчатых мешочков и записка, которая была короткой, но Дикой, прочитав ее, мгновенно вспотел от волнения: «В 19.00 будь на месте, поговорим. А.». Смахнув пот со лба, Дикой испуганно оглянулся, затем сжег записку и посмотрел на часы. Поездив по городу, чтобы немного успокоиться, он направился к месту встречи. Уличные часы показывали ровно семь часов, когда Дикой подъехал к Музею Революции и остановился. Буквально сразу же к нему, на заднее сиденье, кто-то подсел. Дикой машинально взглянул в зеркальце заднего вида и едва не чертыхнулся, так как сам, перед тем как подъехать сюда, надел на зеркальце специальный чехольчик, подчиняясь одному из правил инструкции: на таких встречах он не должен был видеть того, кто садился к нему…
— Поезжай прямо, — произнес мужской голос.
Дикой медленно двинулся вперед, волнение не проходило, и он сидел в огромном напряжении.
— Посылку отослал?
— Нет… Пока не с кем.
— А почему бы этого не использовать?.. Ну, который уже ездил?
— Виктор Быстровский? Он экзамены сдает сейчас… Последний — через неделю.
— Расскажи мне о нем!
— Семнадцать лет, заканчивает школу, спортсмен… Выглядит старше своих лет… Все его друзья в основном старше его. Любит хорошо жить… Познакомился с ним год назад, на танцах. Танцует как бог, одну девицу так подкидывал…
— Родители? — перебил его тот.
— Живет с мамашей… Известный профессор-медик. Отец погиб в войну, в эту…
— Ясно, что не в ту! — усмехнулся пассажир. — Деньги любит?
— А кто их, милых, не любит? Правда, он в них не очень нуждается…
— Хорошо, подумаю, что и как… А пока поближе к нему: празднуйте, веселитесь. Останови здесь. Связь та же — почта. Денег — не жалей, возмещу.
Услыхав, как захлопнулась дверца машины, Дикой сразу поехал вперед. И только тогда, когда свернул на другую улицу, остановил машину, достал платочек и снова вытер мокрый лоб…
6
«Свидетельство зрелости» получали в торжественной обстановке: из роно приехали представители, заводские шефы вручили каждому выпускнику красивую записную книжку и письменный набор. Было торжественно, играл школьный духовой оркестр. Говорилось много речей о том, какие они все были хорошие: и учителя и ученики, предлагались различные советы на предмет дальнейшей жизни будущих строителей этой самой жизни, обсуждались различные планы. Вроде бы все должны веселиться и радоваться, что наконец «отмучились», но многим бывшим ученикам да, чего греха таить, и учителям — было грустно. Вчерашние ученики как-то сразу повзрослели, стали серьезнее… Не обошлось и без слез: на сцену поднялась одна из выпускниц, высокая и стройная, комсомольский вожак школы, Завальникова Наталья. За ее сверхпринципиальный характер некоторые ее недолюбливали и прозвали «принцип сухаря»… Поблагодарив учителей школы, она от имени всех пообещала никогда не забывать школу, которая «Открыла им мир знаний», а затем попросила выйти на сцену Галину Ивановну Таше, учительницу, которая была у них самой первой и самой любимой… Неожиданно, когда пожилая учительница вышла на сцену, все выпускники встали и стоя начали аплодировать, приветствуя эту строгую, но удивительно добрую женщину, которая на всю жизнь останется в их памяти как нечто прекрасное и светлое. Осыпав всю цветами, ребята вручили ей огромный портрет с ее изображением, который нарисовал Сашка Нефедов, наверняка будущий знаменитей художник, а на портрете были прикреплены две фотографии: сначала они — первоклашки, потом — выпускники.