Иван Головин разгадал замысел Мергебая и теперь знал, где его группа охранения, а где основное ядро банды.
Летняя ночь в горах наступает очень быстро, почти без вечерних сумерек. И вдруг в стороне, где укрылась банда, запылали костры. Зачем Мергебай их зажег? В первые минуты Головин не мог ответить на этот вопрос. Но, подумав, разгадал и этот коварный замысел. Если Головин начнет наступать, то идти вперед можно только на огни костров. Удары с флангов исключались: они были надежно прикрыты бурной горной рекой и скалами. Но в таком случае пограничники выйдут на освещенное огнем костров место и попадут под прицельный огонь невидимых бандитов.
И все-таки Головин дал команду двигаться вперед.
Сближение проходило в тяжелых условиях. Реку пограничники переходили вброд, ведя лошадей в поводу. Чтобы отличить своих от бандитов, Головин приказал курсантам прикрепить на спинах белые платки. Мера оказалась не лишней.
Мергебай выслал часть своих людей в засаду, впереди костров. У них была задача пропустить пограничников, а потом ударить им в спину.
Но Головин обнаружил засаду и частью своих сил ударил по ней. Завязалась перестрелка. В ход опять пошел гранатомет. И бандитский заслон отошел за линию костров. Огонь в них теперь некому было поддерживать. И они постепенно гасли. Приближался решающий момент схватки. Он должен был решить судьбу всего труднейшего ледового перехода. Удастся Мергебаю прорваться сквозь жидкую цепь атакующих пограничников — все усилия Головина пропадут даром. Головин понимал, что в ночной атаке одиннадцати против многих десятков бандитов невозможно уследить за каждым. Хорошо, если удастся пристрелить или пленить Мергебая. Иван сам с великой радостью пустил бы ему пулю в лоб. Но главное — сосредоточить все силы на разгроме ядра банды. Мергебая не сегодня, так завтра постигнет заслуженное возмездие.
Скоро костры почти погасли. В темном небе ярко засверкали звезды. Сейчас надо атаковать…
Не все бандиты ушли за линию костров. Остался один. С задачей во что бы то ни стало убить Головина. Для этой цели Мергебай выбрал не своего приближенного, которому в такой ситуации особенно доверять нельзя, а религиозного фанатика, внушив ему, что, убив русского командира, он искупит все свои грехи и сделает дело, угодное аллаху.
И бандит тщательно замаскировался в камнях, сжимая в руках английский винчестер. Он не выдал себя тогда, когда мимо него прошел головной дозор пограничников.
В нескольких метрах сзади двигался Головин и рядом — переводчик Лушник. Бандит подпустил их почти вплотную и тогда изготовился для стрельбы. Шорох услышал Лушник, мгновенно повернулся к камню и выстрелил. Два выстрела раздались почти одновременно, но Лушник нажал на спусковой крючок своего карабина на какую-то долю секунды раньше. Пуля свистнула над головой командира.
Эти два выстрела послужили сигналом для перестрелки.
Бандитский огонь все усиливался. Пограничники же экономили боеприпасы и стреляли только наверняка, лишь тогда, когда теснимый в наш тыл Мергебай пытался контратаковать.
Перед рассветом несколько курсантов прорвались к укрытию, где под охраной бандитов находились угнанные Мергебаем советские люди. Охрана бежала. Лушник отвел освобожденных в безопасное место, объяснив им, что после боя они будут отправлены в свои аулы. Радости освобожденных не было предела.
На рассвете, когда бой немного стих, один из курсантов доложил Головину:
— Со стороны Китая к границе подходит большая группа вооруженных людей.
Эту группу увидел и Головин. Кто это? Китайские пограничники, привлеченные шумом боя, или люди Мергебая, спешащие на помощь вожаку? Но кем бы они ни были, пока они не пересекли линию границы, открывать огня по ним нельзя. Следовало усилить огневой нажим на Мергебая. И гранатомет Сергеева снова заработал. Одна за другой полетели гранаты в стан врага.
Теперь Головин вынужден был наблюдать за полем боя и за линией границы. Он приказал Савичеву, вооруженному пулеметом, занять такую позицию, с которой можно было бы дать отпор людям, если они пересекут границу и бросятся на помощь Мергебаю.
Но те пока не решались пересечь рубеж.
Не получив помощи, Мергебай решил бросить все награбленное, оставил на произвол судьбы почти всю свою банду и с несколькими наиболее верными людьми сумел-таки прорваться по горной тропе за кордон.
Банда была деморализована. К вечеру она прекратила всякое сопротивление. Еще много часов потребовалось на то, чтобы собрать разбежавшийся награбленный скот, выловить оставшихся в живых бандитов.
Дорога в предгорья, в отряд свободна. Головин немедленно послал гонца в отряд с донесением о том, что приказ выполнен, банда Мергебая прекратила свое существование.
Но только через несколько дней, 28 июля, отряд встречал победителей. На горном перевале Менжилка их застал страшный буран. Полутораметровый снег засыпал все тропы, и двигаться было невозможно.
У подножия Тышканских гор группе Головина оказали медицинскую помощь. Люди, обессиленные боями, голодом и холодом, получили наконец отдых. Так закончился ледовый переход.
А что же Мергебай? — спросит читатель. — Неужели так и остался безнаказанным? — Нет, его судили по всей строгости советских законов, но значительно позже. Оправившись от разгрома, он собрал новую банду для нападения на один из сравнительно больших пограничных городов. Но чекисты узнали о замысле бандита и приняли все необходимые меры для уничтожения банды и ее вожака. Операция была блестяще выполнена. Мергебай перед приведением приговора в исполнение вел себя как последний трус и умер бесславной смертью.
Геннадий Ананьев
ДЕРЕВЬЯ ПОМНЯТ ГЕРОЕВ
ВЫСТРЕЛ В КАЧА-БУЛАКЕ
Начальник поста Джар-Булак Морозов получил сведение: в пограничном селе кто-то распускает слухи, что Калима — колдунья. Сообщение насторожило Морозова, он доложил о нем в комендатуру и выехал в село, чтобы выяснить подробности и предупредить девушку.
Такое бывало и раньше. Обвинят басмачи кого-нибудь в колдовстве, в отступничестве от веры и, прикрываясь этим, якобы народным, обвинением убьют неугодного им человека. Видно, и на сей раз готовилась расправа над Калимой за то, что она в тридцатых годах помогала, пограничникам, была в коммунистическом отряде, а совсем недавно по ее сообщению пост задержал большую группу контрабандистов.
На границе последние два-три года (шел тысяча девятьсот тридцать шестой) было относительно спокойно. Давно разгромлены банды Джантая и Имамбекова; стали забываться кровавые дела бандита-одиночки Келеке, приносившего много хлопот пограничникам; уже засыпал песок горки пулеметных гильз на Актамской тропе, где двадцать шесть пограничников уничтожили банду в двести пятьдесят сабель; легендой стал ледовый поход в горы Тышкан одиннадцати пограничников, разгромивших банду Мергебая; зеленые ветви деревьев укрыли могилы погибших в битвах с басмачами рядовых Ефремкина и Иваненко, командира отделения Симачкова и предательски убитого заместителя начальника заставы Нагорного. Преданиями стали неравные бои с захлебывающимся треском пулеметных очередей, дикими воплями басмачей, лавиной атакующих горстку солдат в зеленых фуражках. Коммунистические отряды, созданные жителями приграничных сел в помощь пограничникам для борьбы с басмачами, уже пахали землю, пасли скот. Остался лишь один — Кочукбаев Манап, но и тот был вооружен лишь топорами да пилами: комотрядовцы заготовляли лес для строительства новых застав.
Нарушители границ — контрабандисты и агенты гоминдановской разведки, да изредка чирики, солдаты Гоминдана, время от времени пытались спровоцировать пограничников.
И вот снова старый басмаческий прием: вначале слухи, потом нападение на село, кровь, смерть. Нужно было усилить охрану жителей, и Морозов каждую ночь стал высылать к селу пограничные наряды.