Генерал искал глазами жену, которая уже готовила с помощью Ясин-Хана чемодан.

— Вильфрид, мне необходимо ехать. Я нужна ей.

— Ты нужна всем нам.

— Да, но ей нужнее всего. Где же Субдул? Я могу переодеться так же, как Берти.

— Это нелепо! — воскликнул генерал хриплым голосом. — Уж если кому ехать, так мне!

— Нет, Вильфрид, твое место здесь, с прочими дочерьми. Грэс спасена, но я нужна ей. Том не написал бы, если бы это не была правда. Я сойду с ума, если ты станешь меня удерживать.

Генерал очень серьезно посмотрел на жену:

— Обещай мне, что не будешь рисковать, и я посмотрю, что можно сделать.

— Благодарю тебя, друг мой, — отвечала она покорно. — Обещаю тебе, но медлить нельзя.

Стоял октябрь, и сильная жара уже миновала. События также шли своим чередом.

В Лукно, куда еще м-р Кемпбель не успел прибыть со своими ветеранами, чтобы снять осаду, Гавелок и храбрый Утрам защищались с блестящим успехом. Каунпор снова находился в руках англичан, и Тантия Тонэ, последний вождь восставших, приготовлялся к отчаянному усилию. Таковы были вести, встретившие раджу при приближении к его столице.

Гонцы возвестили о его возвращении, и народ волновался. Крестьяне толпами направлялись в город, и деревни почти опустели.

Как в первый раз, раджа остановился в сумерках в четырехстах шагах от главных ворот. Чундер-Синг, Лутфулла и другие именитые граждане, а также отряд кавалерии ожидали его, чтобы встретить с почестями.

— Благодарю вас, — говорил раджа, протягивая руку Чундер-Сингу. — Это залог вашего прощения. Итак, народ согласен меня принять?

— Верность гумилькундского населения его государю Биражэ Пирта Раю не поколебалась ни на минуту.

— Прекрасно. Но нам надо раз навсегда объясниться. (Он говорил на туземном наречии, чтобы все могли понимать его.) Я хочу, чтобы между нами все было ясно. Я — англичанин. Каким образом я прихожусь родственником вашим древним государям и какая степень родства связывает нас, я этого сам не знаю, но как только мне удастся добыть какие-нибудь сведения об этом, вы узнаете все. До тех же пор я не стану дольше притворяться. Если вам неприятна мысль о чужеземном правителе, я удалюсь и предоставлю вам выбрать себе государя, за которого я обязуюсь ходатайствовать перед британским правительством. В одном я уверен: в том, что ради памяти моих предшественников, любивших англичан, добрые жители Гумилькунда дадут приют беглецам, которых я везу с собой.

Он остановился. Одобрительный ропот был ответом на его речь.

— Наш раджа сказал мудрые слова. Он показал себя истинным сыном Биражэ Пирта Рая. Его народ ждет его, чтобы приветствовать.

Оба конвоя выстроились в два ряда на мосту. Гумилькундские начальники вышли из экипажей и встали, повернувшись спиной к городу, немного позади Тома. По дороге быстро приближался паланкин, который несли восемь носильщиков. Занавесы были открыты, и при свете пылающих факелов все увидали бледное лицо, белое платье и глубокие глаза белокурой англичанки. Все смотрели на нее с изумлением, как на сверхъестественное явление. Сам Том никогда не видал ее такой прекрасной. Но этот неподвижный взгляд, это странное выражение! Тело ее было здесь, а душа «далеко».

Паланкин остановился. Том хотел подойти и приветствовать прибывшую, но слезы душили юношу. Молодой человек поклонился по-восточному, нагнувшись до самой луки своего седла, и сделал знак Чундер-Сингу.

— Сударыня, — сказал тот на хорошем английском языке, — его сиятельство уступает мне честь первым приветствовать вас в Гумилькунде. Мы знаем о вашем героизме и ваших страданиях. Будьте уверены, что в столице раджи вы в такой же безопасности, как у себя на родине.

— Я уверена в этом, — отвечала Грэс улыбаясь, — и благодарю вас от всей души.

Оглушительные приветствия заглушили ее ответ. Раджа сделал знак, и паланкин, вслед за Королевой Снегов, на которой он ехал, двинулся по аллее, представлявшей собой море тюрбанов и развевающихся знамен.

XXXVII. Письмо из Англии

Среди всеобщей суеты никому не пришло в голову предупредить англичанок о возвращении раджи. Однако слух об этом событии скоро дошел и до них. Сумбатен, служанка Аглаи, удивленная шумом во дворце, решилась выйти в одну из внешних зал и узнала там счастливую весть. Беглецы отказались верить. В сумерки айя, посланная на разведку, вернулась с известием, что с рынка слышится шум, но во дворце никого нет. Все переглянулись, колеблясь между надеждой и страхом.

Зала перед их комнатой, где был подан, как обыкновенно, ужин, казалась со своим роскошным мраморным полом, резными колоннами, цветами, птицами и бьющими фонтанами осуществлением волшебного сна. Но англичанки, уже привыкшие ко всей этой роскоши, не обращали на нее внимания в этот вечер. Они прислушивались и ждали. Наконец ворота дворца отворились, и шум многочисленных голосов наполнил дворы и лестницы. Люси судорожно сжимала зубы. М-с Дюран прошептала прерывающимся голосом:

— Посмотрите! Я не решаюсь…

Почти в ту же минуту она бросилась к дверям, не помня себя от радости.

— Кит! Мой мальчик! Это он!

Серебристый голосок, который она уже не надеялась услышать на земле, звучал громче других. Кит впереди всех бежал по главной лестнице. Он увидал бледное, радостное лицо матери.

— Мама! Мама!

Женщина схватила мальчика, прижимала к сердцу, целовала, ласкала, как крошечного ребенка. Это было очень приятно, но несколько оскорбительно для такого героя, как он.

— Благодарю, мама, я очень рад, но мы загородили дорогу всем, а там столько народу.

Встав на ноги, он оглянулся с достоинством:

— Как ты поживаешь, Люси? Я привез тебе Грэс. Ты знаешь это?

— Том! Том Грегори! Как я могла сразу не узнать его? — шептала м-с Листер.

По лестнице поднималась Грэс, опираясь на руку раджи, который, казалось, не видал никого, кроме нее. Она выглядела чрезвычайно бледной, словно утомленной, и глаза ее были устремлены куда-то вдаль. Слова замерли на губах Люси.

— Узнает ли она нас? — спросила она шепотом у Тома. — Почему Грэс смотрит так?

— Она устала, — поспешно отвечал раджа. — Завтра ей будет лучше.

Они достигли верхних ступеней лестницы. Люси бросилась на шею Грэс, которая все продолжала улыбаться своей странной спокойной улыбкой. Оставив ее среди радостных друзей, раджа поспешил в свои комнаты, где с обычной аккуратностью немедленно приступил к рассмотрению ожидавших его дел и принял поздравление с возвращением от английского резидента. Затем юноша подошел к столику, выложенному драгоценными камнями, куда обыкновенно складывалась его личная корреспонденция. Первое, что бросилось Тому в глаза, был большой конверт, на котором он узнал почерк матери. То был ответ на его письмо из Лукно, где молодой человек умолял мать открыть ему тайну рождения. Том сам не понимал, как мог он овладеть собой настолько, чтобы присутствовать на ужине, данном в его честь английским резидентом, чувствуя все время на груди письмо, которое могло изменить его судьбу. Оставшись один, он прочел до конца эти четыре мелко исписанные листочка, где мать сообщала ему историю жизни. Когда юноша закончил читать, лицо его было бледно, но глаза блестели. Он в волнении ходил по комнате, где его предшественник испустил последний вздох. Во взволнованной душе Тома происходил, помимо его воли, переворот. Теперь он знал, что его путь указан не капризом неизвестного человека, но божественным Промыслом. Наконец он снял с себя блестящее парадное платье, погасил лампы и бросился на постель.

Мы передадим вкратце содержание письма м-с Грегори; но предварительно нам надо вернуться назад. Дед м-с Грегори, сэр Антони Брэсебридж, получил свой сан и титул баронета на службе у Ост-Индской компании. Ему случилось при романтических обстоятельствах спасти от похищения дочь индусского раджи. Отец ее дружески принял его, и англичанин женился на молодой девушке по обрядам англиканской церкви. После смерти жены у него остался сын, который воспитывался как англичанин. Впоследствии полковник Брэсебридж женился вторично, в этот раз на англичанке, и у него родился второй сын; старший же вернулся в свою индусскую семью, наследовал престол Гумилькунда и посвятил свои замечательные способности образцовому устройству этого маленького государства.