Однако нация как совокупность граждан — совсем не то же самое, что этнос. Например, покуда существовало независимое герцогство Бургундское, говорили о бургундской нации и в то же время не говорили о провансальской нации, хотя провансальцы (обитатели современного Юга Франции) до Крестовых походов в Прованс, связанных с Альбигойской антисистемой, были весьма обособлены и говорили на провансальском языке, а бургундцы говорили по-французски.
В литературе часто можно встретить утверждение о процессе превращения феодального государства в государство национальное, который начался задолго до формирования основных буржуазных государств. В связи с этим возможен и другой подход, особенно актуальный на Западе в последние годы: проблема будет сужена и будет касаться распада империй как «феодального наследия» и повсеместного образования национальных государств. При таком подходе Бургундия как феодальное государство обреченно проигрывала состязание с Францией потому, что Франция становилась национальным государством. Но данный вывод обусловлен лишь тем, что Бургундии не стало, а Франция существует. Аналогично о швейцарской нации, состоящей из четырех этносов, заговорили только потому, что Швейцария сохранила свое единство, защитившись от Бургундии. Это позволяет утверждать: сумей Бургундия защитить себя, в XX веке пришлось бы писать, что в процессе образования национального государства бургундцы с успехом отразили интернациональную агрессию французов, швейцарцев, гасконцев и аквитанцев! То есть имеет место некая историческая аберрация, зиждящаяся на конечном результате, а этнические процессы здесь ни при чем.
Постепенно термин «нация» приобретал значение «совокупность граждан». Наиболее последовательно этого, несмотря на все невзгоды и неурядицы, добивалась, конечно же, Франция. Французская республика, объявив себя единой и неделимой, а свое население поголовно французами, получила массу конкретных неприятностей, тем не менее, в конце концов жители Франции, действительно, начали ощущать себя французами. В настоящий момент французами, т. е. лицами, принадлежащими к французской нации, считают себя и бретонцы (этнически — кельты), и гасконцы (этнически — баски), и французские евреи (которые могут быть весьма различны между собой, ибо одни из них — ашкенази, а другие — сефарды), и давно связанные с Францией, ставшие преданными французами еще в XIX веке, потомки марокканцев (берберского происхождения).
Это не означает преодоленности во Франции нормальных процессов этногенеза. В этнологии Гумилева существует понятие «ксения» (по-гречески, «чужой, посторонний») — группа иноэтничного происхождения, сохраняющая дружелюбную обособленность и вписавшаяся в этнос на положении субэтноса. «Ксении» — не привилегия французов. Так происходит в самых различных странах в самые различные эпохи.
Во Франции еще до объявления всех граждан французами на первом этапе Столетней войны знаменитейшим героем был рыцарь Бертран Дюгеклен. Он не только совершал невероятные подвиги, защищая французского короля, но и сформировал из простонародья патриотическое ополчение «молотобойцев». Дюгеклен создал также прецедент — он был назначен коннетаблем, т. е. главнокомандующим войсками Франции, хотя по происхождению был худородным дворянином, а до него коннетаблями бывали только принцы крови. Но когда у французского короля возникли неприятности в Бретани, и он предложил коннетаблю навести там порядок, Дюгеклен наотрез отказался, вручил королю золотую шпагу коннетабля, повернулся и уехал, потому как был бретонцем. За ним погнались, и вовсе не за тем, чтобы наказать, а чтобы уговорить вернуться, — он не вернулся. А величайшей героиней второго этапа Столетней войны была Жанна д’Арк — немка из Лотарингии, которая всю свою недолгую жизнь плохо говорила по-французски, но считала своим долгом защищать любимого короля.
Кстати, субэтносы «ксении» обычно образуют очень древние реликтовые этносы. И гасконцы, и бретонцы (т. е. и баски, и кельты) были намного старше французов. Однако и это не всегда так — существовал же в Российский империи, к сожалению, революцией и событиями Второй мировой войны полностью ликвидированный субэтнос русских немцев! Они сами считали себя немцами, и тем не менее, были субэтносом в составе русского народа, ибо никто из них не сомневался в своем долге воевать на стороне России в случае войны с Германией.
Таким образом, с позиции этнологии картина выглядит несколько иначе, нежели с позиции современной западноевропейской теории нации. Но именно такая позиция позволяет Западу поддерживать сегодня турок, ведущих почти неприкрытый геноцид курдов, бесхитростно заявляя, что курды, может быть, и этнос, но ни в коем случае не нация, а следовательно, не имеют права на создание собственного курдистанского государства. Одновременно Запад заявляет, что в Боснии и Герцеговине сербы воюют с мусульманами. И хотя очень трудно представить себе этнос или нацию с названием «мусульмане», вся пресса — и западная, и наша — формулируют именно так. На самом деле в Боснии и Герцеговине мусульмане — это омусульманенные сербы, а большинство хорватов — окатоличенные сербы плюс небольшое количество хорватов, переселившихся туда во времена непродолжительного владычества Австро-Венгрии. Данная позиция более или менее удобна Западу, но удобна она до определенного предела и только в рамках локальной западноевропейской политики. Скажем, на тех же Балканах существует де-факто государство Македония (бывшая республика в составе Югославии), однако, де-юре Греция его никогда не признает, ибо часть его находится в Греции в виде греческой области Македония. С другой стороны, македонцы, действительно, не сербы. И тем не менее, ни нации, ни этноса с названием «македонцы» нет, потому что этнически нынешние македонцы — болгары.
Следует подчеркнуть, что представление о нации как о совокупности граждан может быть адекватным, только когда нация складывается длительное время в довольно благополучных условиях единого государства. Такое представление было выработано не менее чем полутысячелетней традицией западноевропейской культурной истории, о чем свидетельствует пример швейцарцев, французов, испанцев, итальянцев (в Италии есть область Фриули, населенная этносом фриулов, которых итальянцы признают обособленными и, вместе с тем, составляющими часть итальянской нации). Это не означает образование химеры, так как вместе с утверждением, что нация — не этнос, а совокупность граждан, признается, что нация может быть полиэтнична. Но тогда нация — не этнос, а суперэтнос, состоящий из этносов, и химеры не образует. Более того, развитие государства-нации по французскому пути, т. е. по пути национального государства («nation state» — международный универсальный термин), приводит к усложнению системы, как, впрочем, и готовность империи признать нациями входящие в нее этносы. Французам угодно полагать себя единой нацией, но те же бретонцы в некотором смысле продолжают существовать, и даже с конца XIX века началось бурное увлечение кельтским прошлым, возникли кружки по изучению бретонского языка. Это нисколько не разрушает национальное единство Французской республики, а лишь усложняет систему.
Однако есть одна серьезная оговорка: представление о нации как о совокупности граждан за пределами Запада не действует.
Показателен в этом смысле пример Индии, граждане которой говорят на языках трех больших самостоятельных языковых групп. Ситуация в Индии была настолько противоречива до расчленения Индии на Индию и Пакистан из-за известного противоборства индусов с мусульманами, что с ней не смог справиться и великий Ганди. Но даже сейчас, когда основные мусульманские области уже не одно десятилетие отделены от Индостана государственными границами Пакистана и Бангладеш, Индия являет наисложнейшую этническую картину. И в этих условиях виднейшие деятели новой индийской истории (принадлежавшие клану Ганди) попытались решить внутренние проблемы и преодолеть разногласия, декларировав создание единого национального государства Индия. Они все были деятелями незаурядными и оставили след в мировой истории. Однако то, что удается империям, на пути национального государства оказалось недостижимым. Все усилия партии Индийский национальный конгресс приводят лишь к образованию новых и новых сепаратистских, в т. ч. и террористических, групп. В Индии, как известно, два официальных государственных языка — английский и хинди, что отнюдь не является наследием «проклятого колониального прошлого». Просто бенгалец или сикх разговаривать на хинди не желают и при невозможности говорить на родном языке предпочитают общаться на английском. Таким путем единую индийскую нацию создать вряд ли удастся!