Все еще не веря в происходящее, Нащокин ущипнул себя за нос, но, поняв, что случившееся — не сон, обернулся, взглянул на свой кукольный домик и замер в изумлении: домик явно улыбался ему бликами солнечного света на своих стеклянных панелях.
С тех пор так и повелось. Стоило Нащокину оказаться почти без средств, сразу же находился какой-то денежный источник. Павел Воинович не мог не налюбоваться на свое детище, которое, теперь он был уверен, приносит ему удачу. Но со временем выяснилось, что домик обладал еще одной, поистине мистической способностью.
В конце 1835 года Нащокин приехал по делам в Петербург и в первый же вечер отправился в Александринский театр посмотреть на восходящую звезду — юную Варвару Асенкову. Увидел — и забыл обо всем на свете, в том числе и о том, что сам уже был женат. Однако актриса отличалась тем, что вела тихую жизнь, поклонников не жаловала и на ухаживания Нащокина никак не отвечала. Тогда тот пошел на невероятную хитрость: переоделся в женское платье и устроился к актрисе горничной. Долго, конечно, не продержался. Обман раскрылся, и Павел Воинович лишь чудом избежал неприятностей. Правда, на память о забавном приключении прихватил с собой огарок свечи, при которой Асенкова учила свою последнюю роль, и по возвращении в Москву оправил его золотом да и поставил рядом со своим знаменитым домиком, чтобы любоваться и мечтать. Однажды зажег огарок, да неудачно — искра упала на крыльцо домика, оно и вспыхнуло. Еле успел загасить. А через несколько дней прочел в газетах, что в одной из гримерных Александрийского театра вспыхнул пожар, на котором едва не погибла актриса Варвара Асенкова.
Нащокин не на шутку испугался и уже с некоторой опаской начал присматриваться к домику. Тот долгое время вел себя спокойно. Но 27 января 1837 года произошло нечто из ряда вон выходящее. Зайдя в кабинет, Нащокин обнаружил странную картину: домик по непонятной причине покосился, и при этом фигурка Пушкина упала в гостиной. Взволнованный Нащокин сразу же написал письмо в Петербург, однако было уже поздно: через несколько дней он получил известие о трагической дуэли на Черной речке и гибели своего лучшего друга.
От этого известия его едва не хватил удар. Тяжело переживая случившееся, Павел Воинович корил себя, что не уберег Пушкина, заявляя, и не без основания, что, будь он в Петербурге, сумел бы предотвратить дуэль. Да он ничего не пожалел бы за возможность повернуть время вспять — расстался бы даже с любимым домиком! Ведь он и так решил оставить его семье Пушкина. И тут с ужасом вспомнил, что завещал игрушку почему-то не самому поэту, а его жене Наталье Николаевне. Словно заранее знал, что Пушкин не получит ее.
В отчаянье он влетел в кабинет и чуть было не разбил блестящую игрушку, столь отчетливо напоминавшую о прежних счастливых временах. Уже и кочергу схватил, но вдруг увидел фигурку Пушкина, спокойно сидящего в игрушечной библиотеке, — и рука не поднялась. Только отбросил кочергу и перекрестился: «Благодарю тебя, Господи, что уберег от греха! А то бы своими руками лучшего друга уничтожил. И то правда: покуда обитает он в моем домике, то вроде как и живой».
Теперь домашние Нащокина ежедневно наблюдали занятную картину: Павел Воинович частенько переставлял фигурку Пушкина — из библиотеки в бильярдную, из винного погреба в бальную залу. Причем, кажется, библиотеку Пушкин все же предпочитал остальным комнатам. И потому Нащокин заказал еще несколько десятков крошечных книг — из числа тех, что при жизни особо нравились Александру Сергеевичу.
Однако домик не только служил Нащокину утешением и отдохновением от житейских бурь. Он все так же продолжал заботиться о материальном благополучии своего хозяина. Служил ему своего рода талисманом при карточной игре, при случае мог «притянуть» очередное наследство. Но все это — до тех пор, пока хозяин помнил о прежнем уговоре. Однако в один из пасмурных осенних дней 1846 года Нащокин, не пожелав ехать в банк за деньгами, расплатился за поставленный антикваром товар той самой сторублевкой, что лежала под домиком. А возместить «недостачу», получив деньги на следующий день, то ли забыл, то ли не захотел.
Результат не заставил себя долго ждать. Деньги в семье Нащокиных начали стремительно таять, так что вскоре пришлось распродавать коллекции золотых и серебряных монет и медалей, собрание редкого оружия, дорогие экипажи. Но и этого с трудом хватило на несколько лет. И тогда Нащокин пошел на отчаянный шаг, решив заложить свой любимый домик. Обратился с просьбой к приятелю, известному историку, профессору Московского университета М. Погодину, взять домик всего лишь за 12 тысяч рублей. Тот, однако, отказался. Так что пришлось в конце концов принять условия нотариуса Пирогова, согласившегося выдать всего 6 тысяч.
«Черт с ним, пусть за шесть — легче выкупить будет!» — утешал сам себя Павел Воинович. Увы, выкупить домик он так и не смог. Правда, и новым хозяевам пользы от домика не было никакой. С большим трудом Пирогов вернул уплаченные за него деньги, продав занятную игрушку владельцу магазина редкостей и древностей Г. Волкову. Тот надеялся выручить за нее приличную сумму, но покупателей как-то не находилось.
Нащокин же, сильно переживавший о своей утрате, поначалу, по русскому обычаю, попытался утопить горе в вине. Когда же это не помогло, увлекся вошедшими в моду спиритическими сеансами. Начал вызывать духов, чаще всего дух покойного друга Пушкина. Но тот не являлся, видно, не поощрял глупого столоверчения. Между прочим, Нащокин опробовал спиритические сеансы еще «при домике». Но тому они, видно, не понравились — домик жалобно скрипел при вызывании духов. Теперь же Павел
Воинович и сам понял, что занятие это дурацкое, сжег все спиритические бумаги, отслужил в доме молебен, а сам стал подолгу каяться. Так и скончался коленопреклоненным в очередной молитве, не дожив до пятидесяти трех лет. Говорят, что в тот самый день в магазине Волкова, вновь напомнил о себе. С грохотом, перепугав приказчиков, лопнула одна из стеклянных панелей кукольного домика, и все фигурки попадали на пол.
Сам Волков после того случая тоже недолго протянул, а его наследники решили, от греха подальше, пожертвовать домик одному из московских приютов, предложив продать его и использовать вырученные средства на содержание престарелых больных. Но после «помещения в приют» домик в прежнем виде более никто не видел: его стеклянная оболочка была окончательно разрушена, а интерьеры разрознены.
Впрочем, большая часть предметов «домика Нащокина» со временем все же нашлась. В начале XX века художник Сергей Александрович Галяшкин обнаружил их у старого антиквара из Луги. Вместе со своим братом ему удалось выкупить реликвию и даровать ей вторую жизнь. Все сохранившиеся предметы интерьера, которых насчитывалось свыше шестисот, вместе со сделанными заново фигурками были помещены в специально сооруженный деревянный раздвижной футляр в виде двухэтажного дома и в 1910–1911 годах выставлялись на всеобщее обозрение в Петербурге и Москве. Братья Галяшкины надеялись, что кто-нибудь из известных меценатов выкупит у них уникальный памятник пушкинской эпохи. Но, несмотря на немалый интерес публики и даже императорской фамилии, никто на это так и не решился.
Однако расстаться со своим ценным имуществом новым владельцам все-таки пришлось, хоть и не по собственной воле. Домик был реквизирован Советским государством после октября 1917 года. Сначала он оказался в московском Историческом музее, но впоследствии его перевезли в петербургский Музей А.С. Пушкина, — так весьма парадоксальным образом век спустя исполнилась воля его создателя.
Ну а в 2002 году, к 200-летию Павла Войновича Нащокина этот выдающийся памятник художественной культуры привезли на выставку в один из московских особняков, где он некогда находился, — в знаменитую ныне галерею «Дом Нащокина» в Воротниковском переулке. И началось необъяснимое: в реальных стенах что-то вздыхало и постукивало, а интерьеры кукольного домика отзывались теми же тоскливыми звуками. Видно, домик показывал, что все еще скучает по своему настоящему хозяину.