В. Барятинский, исследователь этой загадки, считает, что император Александр I воспользовался своим пребыванием в Таганроге и легким недомоганием, чтобы привести свой план в исполнение. Он скрылся, предоставив хоронить чье-то «чужое тело». В пользу этого Барятинский приводит следующие доводы:

1. Во всех документах, относящихся к таганрогской драме, встречаются многочисленные противоречия. Ни один из документов не содержит таких важнейших сведений о кончине императора, как обстоятельства, при которых наступила смерть, число лиц, присутствовавших при кончине, поведение императрицы и т. д.

2. Исчезновение многих документов, связанных с этими событиями, в частности, части записок императрицы Елизаветы Алексеевны, освещающих события после 11 ноября.

3. Заведомо подложная подпись доктора Тарасова под протоколом вскрытия тела.

4. Ряд странных поступков ближайших родственников царя, явно посвященных в тайну.

5. Распространившиеся сразу после смерти Александра массовые слухи о том, что «везут чужое тело».

6. Анализ протокола вскрытия тела, сделанный по просьбе В. Барятинского крупнейшими медиками России. Они единодушно отрицают возможность смерти царя от малярии или брюшного тифа.

7. Поведение самого императора, начиная от его твердого намерения оставить престол до того факта, что он, чья религиозность не вызывает сомнений, даже не призывал духовника в последние дни болезни, не исповедовался перед смертью. Священник даже не присутствовал при его кончине! Это совершенно невозможно для Александра, который, если бы он действительно умирал, конечно, потребовал бы к себе духовное лицо. Даже окружавшие его близкие люди — и те, несомненно, послали бы за священником! А в семье фельдъегеря Маскова, умершего 3 ноября 1825 г. в Таганроге, долго сохранялось предание о том, что их дед похоронен в соборе Петропавловской крепости вместо императора Александра I[75].

И еще один аргумент. Племянник лейб-хирурга Д. Тарасова, подписавшего свидетельство о смерти царя Александра, профессор И. Тарасов утверждал, что его дядя называл государя человеком святой жизни, но избегал разговоров о дне кончины любимого царя и почему-то не заказывал о нем панихид вплоть до 1864 г., после чего стал служить их ежегодно. Что же произошло в 1864 г.? 20 января 1864 г. в Томске скончался загадочный старец Федор Кузьмич.

В любом случае, кем бы ни был старец Федор Кузьмич, он нес крест императора Александра I, искупал его грех. Наверное, это сумел бы понять Павел Пестель, встретившись со старцем и опознав его.

Согласно известному высказыванию Джорджа Сантаяны «те, кто не помнит прошлого, обречены на его повторение». Эти слова кажутся особенно верными применительно к России, вновь находящейся на историческом перепутье. Осмысление российского опыта реформ по-прежнему исключительно актуально.

Исторический путь России — это, прежде всего, модернизация традиционного общества, периодически возобновляемые реформы и преобразования. В то же время именно история показывает нам, особенно на примере стран «запоздалого» развития, что модернизация — это продвижение вперед, которое может стимулировать острые общественные противоречия, напряжения и конфликты. На пути модернизации встают различные опасности и ловушки. Они, как правило, выражаются в расколе общества между модернизаторски настроенными и традиционалистски ориентированными слоями населения. Все эти диспропорции и противоречия, порожденные частичной, ограниченной модернизацией, способны затормозить и даже повернуть вспять весь процесс. Поэтому история модернизации знает периодические срывы, застойные периоды и попятные тенденции — в России в конце XIX и в начале XX в., в Японии в 30–40-е гг. XX в., в Иране в конце 70-х — начале 80-х гг. XX в., в других странах.

Что же представляла собой модернизация в России, были ли у нее иные варианты и сценарии?

При рассмотрении исторических альтернатив модернизации первостепенное значение приобретает соотношение исторического контекста и субъектов исторической деятельности. А в качестве исторических альтернатив модернизации следует рассматривать не наши модели «переделанного» прошлого, а варианты действия, которые выстраивали в своих намерениях и желаниях исторические деятели.

Современный историк А. Каменский обращает внимание на то, что когда в конце 80-х — начале 90-х гг. XX в. на фоне общего резкого всплеска в нашем обществе интереса к истории появились публикации, в которых так или иначе затрагивалась история российских реформ, отчетливо выявился целый ряд стереотипов. Например, некоторые авторы с горечью писали о том, что беда всех российских реформ состоит в том, что они осуществлялись властью, «сверху». Но тогда возникает вопрос, могут ли реформы задумываться, разрабатываться и осуществляться народными массами? Власть при этом, в свою очередь, постоянно упрекали в том, что она на протяжении всей своей истории посредством реформ саму себя укрепляла. Иначе говоря, вместо того чтобы саму себя разрушать, она саму себя укрепляла. Видимо, предполагалось, что Петр I или Александр И, проводя реформы, должны были разрушить самодержавие и отречься от престола. Далее, широко распространенным было представление о том, что все реформы в русской истории не были доведены до конца, то ли потому, что они просто не были доведены до конца, то ли потому, что за ними следовали контрреформы.

Именно на этом основывались реформаторы первой волны, когда в начале 1990-х гг. говорили о том, что, дескать, у России впервые появился исторический шанс довести модернизацию до конца. Говорили и об особых свойствах русского народа, его консервативности, привычке к рабству, отсутствии демократических традиций — в одном варианте. В другом варианте — о его соборности, об особом понимании социальной справедливости, особых взаимоотношениях с государством и т. д. Но, приняв любую из этих точек зрения, мы опять же должны будем признать, что такова природа русского человека, русского народа, и возвращение либо в советское, либо в постсоветское прошлое для нас, вообще-то, неизбежно[76].

Реформы в России проводились начиная с Ивана Грозного. А если копнуть глубже, можно вспомнить и княгиню Ольгу с ее «уроками и погостами». Но реформа — это, по удачному определению O.Л. Лейбовича, «клеточка модернизации», всего лишь один из способов (технологий) модернизации, наряду с другими[77].

Первая модернизация в России началась только при Петре I. К моменту его прихода к власти в стране произошли значительные сдвиги. Возникли первые промышленные предприятия мануфактурного типа, росли кустарные промыслы, ремесла, развивалась торговля сельхозпродуктами. Возрастало общественное и географическое разделение труда — основа развивающегося всероссийского рынка. Город отделялся от деревни. Выделялись промысловые и земледельческие районы. Развивалась внутренняя и внешняя торговля. Получили дальнейшее развитие русская культура и науки. Во второй половине XVII в. начинает меняться характер государственного строя на Руси, появляется все больше элементов абсолютизма.

Однако Россия отставала от передовых стран Европы, что представляло опасность для суверенитета страны. Войско в основном состояло из отсталого дворянского поместного ополчения и стрельцов, плохо вооруженных и обученных. Неповоротливый государственный аппарат, во главе которого стояла боярская аристократия, не отвечал потребностям страны. Сохранялся патриархальный образ жизни. Южные границы России оставались не защищенными. Почти каждый год с наступлением весны крымские татары проникали в пределы русских земель, убивали, грабили, угоняли население и скот.