— Слушай, — закричала она мне прямо в ухо. Еще бы! Сквозь грохот музыки сейчас и качественный вопль не расслышишь.

— Давай покажем этой Заварке, чьи в лесу шишки?

Я развела руками. С удовольствием бы показала. Но как?

— Когда «белый» танец объявят, ты Ивана пригласи, а я — Пескова.

— Да Иван не пойдет. Откажет.

— Тебе? — удивилась Лидуся. — Никогда. А если заартачится, скажи ему, что мне помогаешь. И вот увидишь, побежит, как миленький. Только надо с ними совсем рядом встать, чтобы успеть перехватить.

Потанцевать с Иваном, помогая тем самым Лидусе, — совсем другой коленкор. Даже для себя самой прекрасное оправдание. Тем более для Ивана. И я поддалась на уговоры. Мысленно начала прорабатывать свои действия, забыв обо всем остальном.

Зазвучал медленный танец. Лидуся потянула меня за собой. Мы выбрались из своего нагретого угла и стали протискиваться поближе к намеченной цели. Тут-то меня и словил Широков.

— Можно? — спросил мягко. Только ответа ждать не стал, сразу взял за руку. Лидуся и здесь вовремя подсуетилась. За меня ответила ему согласием. Но предупредила, что отпускает любимую подругу лишь на один танец. А потом у нас важное дело. И сразу толкнула меня в спину. Я прямо-таки свалилась на Широкова. Оглянулась на Лидусю, свирепо сверкнув глазами. Исподтишка показала ей кулак. Широков не обратил внимания. Благодарно улыбнулся Лидусе и потащил меня за собой.

Я плелась за его спиной и сочиняла гневную речь, направленную против дорогой подруженьки. С какой стати она будет решать за меня, с кем мне танцевать?

Пока я злилась, Широков пробивал дорогу в центр актового зала.

— Все, Широков. Дальше не пойду.

Мне не хотелось, чтобы Иван увидел, как я танцую с другим.

— Меня, между прочим, Геной зовут, — огрызнулся вдруг Широков. Но остановился. Обхватил меня ручищами, как клешнями, затоптался на месте. Я старалась подстраиваться под его неловкие движения. Заодно попыталась исправить свою оплошность.

— Извини, Ген. Просто мы раньше не общались. Ты же меня на два года старше?

— На два, — подтвердил он, придвигаясь ближе.

Эта манера танцевать мне никогда не нравилась. Парень с девчонкой обнимались и, тесно прижавшись друг к другу, покачивались в такт музыке. Тем более, не хотелось обниматься с Широковым. Поэтому я незаметно отстранилась от своего партнера. Чтобы не способствовать возникающему интиму, снова бойко заговорила:

— Надо же! Живем столько лет в соседних подъездах, а я о тебе ничего не знаю. Ты чем сейчас занимаешься?

И до конца танца Широков подробно рассказывал о своем ПТУ, где учился на автослесаря. Еле-еле дотерпела до минуты, когда песня закончится. От Широкова сильно пахло табаком, немного — вином. И голос чуть гнусавый, и ладони влажные. Противно, короче. Едва только появилась возможность, мигом сбежала к Лидусе. Хотя… Могла бы и не торопиться. Во-первых, за медленным танцем запустили серию быстрых. А, во-вторых, Лидуся истерзала меня болтовней о Широкове. По ее мнению, мне не надо теряться, когда такой ценный кадр сам идет в руки. Генка симпатичный парень, и с ним вполне можно ходить в кино или на танцы. У других девчонок парни и того хуже.

Я слушала ее аргументы впол-уха. Глазами выискивала в толпе Ивана. Куда подевалась их компания? Вроде, только-только здесь были. Понятно, что увидеть нужного человека в полутемном зале среди танцующей орды крайне роблемноп. Но так хочется!

Лидуся все жужжала, жужжала над ухом. Разговор был неприятен и утомителен. Единственный мой довод, что Широков, кажется, выпивает, Лидуся небрежно отмела. Посоветовала мне присмотреться к ребятам. Все выпивают. А если начну постоянно встречаться с Широковым, то смогу условие поставить — пусть бросит пить. Захочет встречаться, так и бросит.

— Ага! Только шнурки погладит.

— Захочет, — убежденно протянула Лидуся. — Вон какими голодными глазами смотрит. На тебя так не смотрит даже…

Тут Лидуся запнулась. Посмотрела встревоженно глазами и замолчала. Меня это заинтересовало. Чтобы не спугнуть, полюбопытствовала якобы равнодушно:

— Значит, Широков голодными глазами смотрит? А кто еще?

Но Лидуся, видимо, поняла, что сболтнула лишнее.

— Мама твоя. Вот кто, — ответила туманно, поджала губы. Выпытывать у нее, кто еще кидает на меня стрстные взоры, дело бесперспективное. Если Лидуся не хотела говорить, никакие уловки и хитрости не помогали. Да она и времени мне не дала. Вернулась к обсуждению Широкова, заявив, что встречаясь с ним я ничего не потеряю, а помочь мне это сможет здорово. Помочь? В чем? Что еще за тайны Мадридского двора? Мое терпение лопнуло.

— Я знаю, почему ты так переживаешь за Генку. Он тебе нравится больше, чем какой-то там Песков. У него самый широкий клеш в целом районе. И везде цепочки: на шее, на руках, даже на штанах.

— Я за тебя переживаю, дурочка, — фыркнула Лидуся, среагировав скорее на замечание о цепочках, чем на мой тон. Она действительно, как сорока, любила все блестящее.

Мы вполне могли с ней рассориться на целый вечер. Но тут, к счастью, объявили «белый» танец. Мы встрепенулись и помчались выполнять свой план.

Лидуся оказалась права. Никаких объяснений не потребовалось. Иван без звука пошел со мной танцевать. Правда, его компания загоготала, когда я пролепетала приглашение. Но не он же! Вслед нам отпустили несколько плоских шуточек. Что-то там про килек. Или сикильдявок? Иван ухом не повел. Все равно, танец был испорчен. Благодаря издевкам я вдруг почувствовала себя мороженной треской. Руки и ноги стали негибкими, деревянными какими-то, ладони потели. Иван настороженно молчал. А мне ничего путного в голову не приходило. Поглядывала через его плечо на Лидусю, танцующую со своим Песковым неподалеку от нас. Лидуся блестела глазами, энергично болтала. Я завидовала ей ужасно. Столько свободы, непринужденности. Вот ведь везучая! Хотелось бы и мне так…

Иван заинтересовался моим повышенным вниманием к невидимому для него объекту. Спросил ворчливо:

— Куда ты все время смотришь?

— Да на сестру твою, — ответила я и взглянула ему в лицо.

Вот бывает так иногда. Смотришь в глаза человеку и ничего другого уже не видишь. Одни эти глаза. А все остальное исчезает неизвестно куда. И ты начинаешь тонуть в этих глазах, тонуть… А потом оказалось, что мы совсем близко. И Иван крепко меня обнимает. От него идет сильное, ровное тепло. Я чувствую это щекой, прижатой к его груди. И весь мир качается, качается…

Музыка внезапно кончилась. Мы все еще стояли, прижавшись друг к другу, когда рядом нарисовалась Шурочка Горячева. Подняла рыжие бровки. Сказала капризно:

— Нам всего несколько дней осталось, а ты танцуешь неизвестно с кем! Ну, Иван!

Он повернулся к Шурочке, одной рукой продолжая удерживать меня за талию. Не отпускал. Ответил ей будничным, скучным тоном:

— Иди на первый этаж. И жди меня возле раздевалки. Я сейчас приду.

Шурочка обижено шмыгнула носом. Постояла немного возле нас. Но сердить Ивана не посмела, ушла, красиво покачивая бедрами. Джинсы сидели на ней, как влитые.

Иван нерешительно взглянул на меня. Убрал руку с моей талии. Не уходил. Словно ждал чего-то.

— Почему вам несколько дней осталось? — я смотрела на него снизу вверх, с непонятной надеждой ожидая ответа.

— Мне скоро в армию идти. Повестка пришла.

Словно специально, начала греметь быстрая музыка. Горохом стучали дробные звуки ударника. Толпа вокруг скакала, прыгала, топала. Мы стояли в этой ревущей толпе, как в пустыне. Теснота и давка потеряли свое значение. Все вообще потеряло свое значение…

— Когда? — прошептала тоскливо. Думала, Иван меня не услышит. Но он услышал.

— Двенадцатого.

— А сегодня уже седьмое. Так скоро…

Отчаяние было готово брызнуть из меня слезами. Я отвернулась, чтобы он не заметил моей тоски. Закусила губу.

— Пойдем завтра в кино? Сможешь?

Иван приглашал меня в кино? Или мне послышалось? Даже повернуть голову в его сторону боялась. С четвертого класса мечтала с ним в кино сходить. И не надеялась давно. Выходит, мечты иногда сбываются.