Но больше всех изумился сам Фаддей. Сначала он молча, округлившимися глазами смотрел на свою руку, потом закричал:

— Этого ведь не было! Машиах! Что со мной? Ты же говорил об излечении! Машиах!

Иешуа наблюдал за испуганным Фаддеем с широкой улыбкой. В контексте факта она представлялась издевательской.

Спросил:

— Теперь скажи, ты хочешь, чтобы это пропало?

— Да! Машиах, да! — Фаддей был бледен от ужаса.

— А ты веришь в то, что я смогу тебя вылечить?

— Верю! Машиах, избавь меня от этого, пожалуйста!

— Воистину веришь?

— Воистину! Машиах!

— Веришь? — Иешуа кричал.

— Верю!

— Хочешь?

— Хочу, Машиах, хочу!

„Зачем издеваешься над человеком?“ — Петру стало противно наблюдать за страданиями Фаддея и за нездоровым наслаждением в глазах Иешуа.

„Я не издеваюсь. Это муки рождения. Рождения веры. Это больно! Не мешай, Кифа“. — Иешуа метнул на Петра сердитый взгляд.

Фаддей рыдал, стоя на коленях перед торжественно и сейчас страшно возвышавшимся Иешуа. Рука Фаддея представляла собой одну сплошную гноящуюся рану.

— Дай. — Иешуа потянулся к нему, взял его за больную руку. — Верь! Верь сильнее! Еще сильнее! Еще! Фаддей зажмурился.

— Теперь смотри.

Рука, еще минуту назад выглядевшая как кроваво-гнойное месиво, теперь была, как и полагается галилеянину, смугловатой, жилистой, а главное, абсолютно здоровой. Кожа как кожа, без каких-либо следов недавней болезни.

— Чудо! Машиах сделал чудо! — Фаддей едва не запрыгал, от счастья.

Он был настолько оглоушен счастьем излечения, что напрочь забыл его причину, навязанную именно врачевателем. Счастье убивает память. Оно как снайпер: стреляет избирательно и точно. Зачем Фаддею память о причине чуда? Он счастлив здоровьем, а значит, и чудом.

Ближние ряды толпы, наблюдавшие за этой сценой, подхватили радость излеченного человека, засмеялись, загалдели.

— Вот всегда они так, — скучно сказал Иешуа. — Поют, радуются, орут безостановочно… „Машиах сделал чудо!“… Глупцы неразумные! Не воспринимайте форму, но ощущайте содержание. Фаддей, Фаддей, — Иешуа раздражался, — да угомонись ты, наконец!

Мужчина, улыбаясь недоукомплектованным зубами ртом, счастливо и преданно смотрел на Иешуа:

— Да, мой Машиах?

— Я все это сделал не для того, чтобы доказать, как я умею творить чудеса, а чтобы ты понял, как ты — именно ты, и никто другой! — умеешь верить.

— Да, да! Я понял! Я могу!

— Что ты понял?

— Ну, как… Вера… я…

— Я ведь тебя не лечил, неужели до тебя не дошло? — Машиах опять сорвался на крик. — Ты сам себя вылечил, своей верой? Я тебе только дал силу, толчок, чтобы она в тебе возникла и окрепла… Как ты не понимаешь?

— Я сам? — удивился Фаддей.

— Люди! — Иешуа снова обратился к толпе. — Вот вам пример того, какие чудеса может творить вера.

У Петра опять возникло твердое ощущение, что даже самые дальние ряды знали о том, что происходило на пятачке возле камня, где стоял Машиах.

— Это просто, — продолжал Иешуа, — сложите свое желание и свое незнание и получите веру. Чем сильнее хочешь и чем меньше знаешь, тем крепче вера… Взглянул на Петра, поймал его встречный, очень недоуменный взгляд, засмеялся. Вот ученик мой близкий не понимает меня. Он думает, что я дал странное, мягко говоря, определение человека верующего — как невежественного, дремучего и одновременно — алчного, жаждущего, желающего. И что человек знающий никогда не станет человеком верующим… Я согласен с ним, но — только в последнем; Сказано в книге Когелет, написанной, как утверждают мудрецы, самим Царем нашим Шломо: „Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь“. Это — истина! Мы, идя по жизни, медленно, но верно умножаем скорбь. А ведь когда рождается ребенок, что знает он? Что мир ярок. Что ночь темна. Что сон сладок. Что молоко матери вкусно и сытно. Что нет страха в жизни, потому что есть мать и она защитит от всего, что пугает… Он счастлив, этот крохотный человечек, потому что вера его во всесилие матери, вложенная в него Богом при появлении на свет, заменяет ему любое знание; Бог не требует от него веры в Себя, но лишь в мать, ибо Всеведущий дарит самое главное — умение верить. Первое умение человека! Он еще не знает Бога, он еще не понял, что Бог — в нем самом, но он уже умеет верить; Именно потому, что в нем — Бог, в каждом из нас изначально — его легкий вздох. Мы осенены им, и поэтому каждый-всемогущ. А потом, к сожалению, приходит пора разочарований, и вера, изначально вложенная в каждого, начинает сжиматься, таять. Мать, увы, не всесильна — понимание этого есть начало конца веры. Но разве кто-то из вас задумался, что такое понимание ложно, ибо оно пришло вместе со знанием? Разве замученная бытом мать, не прибежавшая на крик ребенка, поскольку занята другим, не единственно виновата в том, что убивает в нем веру в себя саму, а значит, и веру вообще?.. Разве она не добивает ее, подняв не однажды руку на дитя своего? Не услышав его вопроса? Отмахнувшись от него? Не захотев понять?.. И человечек, получивший весь мир в подарок от Бога, начинает осознавать, что мир этот устроен враждебно по отношению к нему… Но однажды он узнает, что мир создал Господь наш, и создал его для человеков, ибо они, как сказано, — венец Его творения. А значит, враждебность мира — вымышлена нами самими, ибо не мог Господь создать враждебное, поскольку Он — в каждом из нас, но создал лишь ежечасно испытывающее нашу веру в Него, наше умение ощутить в себе его дыхание. Да, он постоянно посылал человечеству в целом и человеку конкретному испытания силы, а значит, и веры. И только лучшие проходили эти испытания и осталисб в нашей памяти. Вот вера Авеля: он принес жизнью своей первую жертву за грех. Вот вера Ноя: он построил ковчег, когда никто не верил, что он понадобится, что придет обещанный Богом потоп. Вот вера Авраама: он готов был принести в жертву единственного сына, веря, что Господь воскресит его. Вот вера Моисея: он хотел встречи с Господом и обрел ее, увидел Невидимого. Вот вера Иешуа Навина: только по вере его пали стены Ерихо. Вот вера Шломо: он стал сильным из немощного. Вот вера Елиягу: он воскрешал ею мертвых… Можно долго перечислять славные имена людей, которые сохранили веру и пронесли ее до наших дней. Но разве Господь понимает веру так; поверь в Меня, и ты совершишь небывалое? Это было бы слишком просто и немудро для Того, кто видит бесконечность. Он говорит: поверь в Меня Я в тебе всегда, и ты тогда сможешь поверить в себя, в свои силы и верой этой совершить небывалое… Вот беда человека знающего: он знает, что не сможет сделать то-то, сказать так-то, поступить эдак. Он не вылечит прокаженного, потому что знает: проказа неизлечима. Он не воскресит умершего, потому что знает: умерший ушел навсегда. Он не поднимется в воздух, потому что знает: человек — не птица. Он слишком много знает, чтобы суметь поверить… Но значит ли это, что знающий никогда не станет верующим? Я противоречу сам себе: нет, не значит. Ему просто однажды следует понять: знания его слишком малы, чтобы ощутить силу и могущество веры. Они пришли со стороны и через голову, а истинны лишь те, что прошли сквозь сердце. Надо поверить — и вера даст ему новые знания, о которых он не только не подозревал, но-в страхе бежал их. Но верящий в Господа искренне и беззаветно изначально обретает веру в себя, потому что вера в Бога делает его сильным. Вера дает знание: я могу, потому что Бог во мне! Я могу вылечиться, потому что верю, — и Фаддей, который стоит рядом со мной, здоров и чист. Завтра он поверит, что может летать, — и перелетит пропасть. Завтра он поверит, что Бог в нем позволит ему… что?.. ну, например, говорить с римлянами на их языке, а с эллинами — на их, и — научится. Сила веры неотвратимо превращается в силу знания. Но никогда — наоборот! Вот тебе и ответ на твой вопрос, Фаддей. — Машиах опустил глаза на стоящего перед ним на коленях мужчину. — Ты пойдешь со мной? Я помогу тебе учить людей вере.