На поисковый характер материала первой главы, не дающего оснований для окончательных выводов, указывали и исследователи творчества Н. М. Никольского. В частности, его ученик и биограф М. Б. Ботвинник писал: «В главе собран большой, интересный этнографический и фольклорный материал, который дает представления о верованиях и культах восточных славян. В ней еще нет четкого определения мировоззрения славянских племен, но здесь уже Никольский делает смелые попытки разобраться в этих вопросах»[10].

В ходе своих последующих научных изысканий Н. М. Никольский внес существенные коррективы в прежние воззрения о религиозных культах и верованиях древних славян, что получило отражение в его работах середины 40-х годов. Поэтому современному читателю, желающему разобраться в данной проблеме, следует обращаться не к «Истории русской церкви», а к более поздним трудам Н. М. Никольского[11], а также к фундаментальным исследованиям других советских ученых, занимающихся изучением дохристианских верований древних славян.

Несколько упрощен и огрублен в «Истории русской церкви» (особенно во втором издании этой книги) процесс возникновения и ликвидации Брестской унии, что во многом объясняется /17/ недостаточной изученностью ко времени написания книги социально-политических аспектов данной проблемы. «Организационная сторона унии, — писал Н. М. Никольский, — хорошо известна… Социально-политическая сторона унии, напротив, еще недостаточно изучена»[12].

Автор книги ограничился констатацией того, что в насаждении унии были заинтересованы польские и литовские помещики, а в возвращении униатов к православию — русские дворяне. Между тем следовало показать, что унию провозгласили и провели в жизнь те реакционные религиозно-политические силы Запада, которые посредством окатоличивания Украины и Белоруссии рассчитывали отторгнуть их от православной России, т. е. религиозными средствами решить политическую проблему разобщения трех братских славянских народов. Поэтому ликвидация унии и ее последствий отвечала в конечном счете коренным интересам народных масс Украины, Белоруссии и России, хотя царское правительство и русское дворянство преследовали при этом и свои собственные, узкоклассовые цели: стремились закабалить трудящихся не только экономически, но и духовно, подкрепив социальный гнет религиозным.

В книге же главное внимание уделено не социально-политической оценке Брестской унии и связанных с ней реакционных замыслов, а описанию отдельных акций царского правительства и иерархической верхушки русской православной церкви по принудительному возвращению униатов в православие. Такое социально обедненное освещение данной проблемы не может удовлетворить нынешнего читателя, имеющего возможность разобраться в униатстве на основе опубликованных документальных материалов и современных исследований, важнейшие из которых приведены в приложенной к настоящему изданию библиографии.

Некоторые термины ныне устарели. Это естественно. Каждому времени присуща своя языковая практика. Н. М. Никольский пользовался теми терминами, которые были приняты в исторической и научно-атеистической литературе 20–30-х годов, и не его вина, что впоследствии от многих из этих терминов отказались, заменив их другими. Например, он постоянно употребляет слово «поп», считавшееся нормативным в годы работы над «Историей русской церкви», тогда как современному читателю привычнее слово «священник», повсеместно употребляемое в научно-атеистической литературе нашего времени.

Некоторые термины некритически перенесены Н. М. Никольским в его книгу из дореволюционной исторической литературы: «славянский дикарь», «сиволапые мужики», «булавинский бунт», «разинский бунт» и пр.

Некоторые из употребляемых в «Истории русской церкви» терминов несут на себе следы былого увлечения Н. М. Никольского /18/ ошибочной «теорией цикличности», допускавшей существование в дофеодальном прошлом феодализма, капитализма и даже социализма и использовавшей категории, применимые лишь к этим формациям, для характеристики общественного уклада жизни стран Древнего Востока[13]. Так, например, характеризуя русскую церковь начала XVI в., Н. М. Никольский называет ее «капиталистической». «Капиталистами» называет он купцов XVI в. Раскол определяется им как «староверческая революция», а выступление приходского духовенства против реформ патриарха Никона — как «партизанская борьба» и т. п.

Однако, сколь бы взыскательно, требовательно, строго и даже придирчиво ни подходили мы к «Истории русской церкви» Н. М. Никольского, несомненные и очевидные достоинства этой книги как первого марксистского труда по истории русского православия, старообрядчества и сектантства многократно перекрывают присущие ей недостатки, которые современному читателю легко понять и извинить.

Настоящее издание «Истории русской церкви», осуществляемое по настоятельной просьбе атеистической общественности, рассчитано как на контингент лиц, специально занимающихся изучением и пропагандой научного атеизма (преподавателей вузов, научных работников, студентов, пропагандистов, слушателей системы партийной учебы), так и на широкий круг читателей, проявляющих интерес к марксистскому освещению истории религии и церкви, к критическому анализу религиозной идеологии.

Основу данного издания составляет текст 1931 г., но в него внесены отдельные изменения, которые в большинстве свелись к сокращениям. В частности, по уже упоминавшимся соображениям полностью опущена глава «Дохристианские верования и культы» и подраздел «Миссия и ликвидация унии», как содержащие теоретические положения, самим автором впоследствии пересмотренные и не соответствующие современным выводам советской исторической науки. В ряде других глав устранены некоторые длинноты, изъяты устаревшие данные, убраны несущественные детали, сокращены отдельные цитаты, исправлены стилистические погрешности и опечатки.

Некоторые положения книги, требующие разъяснения или уточнения с позиций современности, а также вызывающие возражения, снабжены примечаниями, выражающими точку зрения редактора данного издания.

Библиография, имевшаяся в издании 1931 г., в значительной мере устарела, к тому же она включала в себя много таких изданий, которые превратились ныне в библиографическую редкость и поэтому недоступны современному массовому читателю. Исходя из этих соображений, в приложении к настоящему /19/ изданию дастся радикально обновленная библиография. Она включает в себя труды, содержащие анализ не только прошлого русского православия, старообрядчества и сектантства, но и нынешнего состояния данных конфессий и деноминации.

Заново составлен и именной указатель.

В заключение хотелось бы выразить надежду на то, что переиздание «Истории русской церкви», осуществляемое более чем 50 лет спустя после ее выхода в свет, лишний раз напомнит советским исследователям и популяризаторам науки о настоятельной необходимости продолжить дело, так успешно начатое Н. М. Никольским, и создать обстоятельную историю русского православия XX столетия. Эта задача тем более актуальна, что сейчас — в преддверии тысячелетия «крещения Руси» — богословско-церковные круги Московской патриархии пытаются использовать эту дату для прославления русского православия и создания ему репутации социально прогрессивной силы, стимулятора духовного прогресса общества. Нейтрализовать такие попытки можно лишь с помощью апелляции к исторической правде, которая работает отнюдь не на религию и церковь, а против них. /20/

Насаждение христианства и организация церкви

Крещение Руси и двоеверие