Первая сцена на многоконфессиональном и многонациональном деревенском дворе начинается с заявления Жибаева: “Кур кто-то начал воровать, вместе с яйцами”. Представитель ислама ставит капкан, в который правой ногой попадает Мефодий, только что избежавший погрома сверху, удачно подставив вместо себя под расправу влюбленного в “ля-ля” православного христианина Гришу: такого рода действия по-русски характеризуются словами “отвел глаза” своим преследователям, вследствие чего те обознались. Последнего дружно лупят национальные меньшинства всех вероисповеданий, принимая его за “незванного гостя, который хуже татарина”. Гриша со слепу “звонит головой” в сигнальную рельсу, а когда обман обнаруживается, слезно угрожает “уехать в Москву в Большой театр”.

Фраза “красть кур вместе яйцами” - символична относительно вечного вопроса философов-талмудистов: “Что было вначале? Яйцо или курица?” Для талмудистов-иудеев и их периферии - посленикейских христиан - в Коране, действительно поставлен капкан: на иерархию иудеев через прямое обвинение “обладателей писания” в искажении Единого Завета данного Богом для всех людей через пророков (отсюда - обвинение иудеев в Богопротивном ростовщичестве); на иерархию христиан через косвенное обвинение их в многобожии “О обладатели писания! Не излишествуйте в вашей религии и не говорите против Аллаха ничего, кроме истины. Ведь Мессия, Иса, сын Марийам, - только посланник Аллаха и Его слово, которое Он бросил Марийам, и дух Его. Веруйте же в Аллаха и Его посланников и не говорите - три! Удержитесь, это - лучшее для вас. Поистине, Аллах - только единый Бог. Достохвальнее Он того, чтобы у Него был ребенок. Ему - то, что в небесах, и то, что на земле. Довольно Аллаха как поручителя!” 4:169, Коран, в переводе И.Ю. Крачковского. Коран прямо отрицает и факт распятия Божьего посланника - Христа.

По существу, чтобы выбраться из реального, а не символического капкана, иерархам иудаизма и христианства следовало бы также открыто что-то ответить на существующие 1300 лет обвинения Корана. Открыто не решились, однако, крепость хватки капкана через “Сатанинские стихи” бульварного писаки С. Рушди попробовали и убедились, что крепость Его - сильна; привычный талмудистский прием - низводить великое до малого, а малое поднимать до великого - ожидаемого результата не принес.

Символично, что в “капкан ислама” попал просветитель Мефодий, который с первой же сцены проявляет вседозволенность, недостойную гостя русской деревни: “Эй, ты, мужик! Иди сюда!” - кричит он, впервые появившись среди обитателей двора. На недоумевающие взгляды, непонимающего чего от него хотят Гриши, Мефодий цедит зло: “Дурак!”. В сцене на чердаке Мефодий не только не проясняет болезненный для россиян “еврейский вопрос”, но еще больше его запутывает, провоцируя сидящих за столом на эмоциональные и бездумные действия, которые могут быть восприняты обыденным сознанием как проявление бытового антисемитизма. После того, как напившиеся мужики выбросили с чердака еврея Шмуклера, “просветитель” глубокомысленно замечает: “А, с другой стороны, есть мнение, что евреи не нация, а состояние духа”. На недоумение Грини: “За что же мы его выбросили?”- задумчиво отвечает: “Не знаю”. А на вопросительный взгляд, молчаливо наблюдающего за происходящим Иванова-младшего, язвительно бросает: “А ты что?”. В сущности, как и К.Маркс в статье “К еврейскому вопросу”, Мефодий обсуждает “химерическую национальность еврея” не опуская периферию древнеегипетской знахарской корпорации до уровня “купца, денежного человека”, но и не поднимая ее до уровня межнациональной мафии.

Помощником и учеником знахаря “общей веры” в фильме выступает Иванов-младший, которому по сценарию Мефодий как бы передает свои знания и который, согласно общей символике, должен отождествляться с преемником корпорации знахарства в эпоху Водолея. Возможно поэтому он помогает Мефодию освободиться из капкана, выставленного историческим исламом. Это можно понимать, как указание на то, что в эпоху Водолея новому поколению русских предстоить спасать иерархию знахарства в ее столкновении с кораническим исламом, о существовании которого автор сценария видимо представления не имеет и который путает с исламским фундаментализмом. И, как подтверждение такой символики, “мусульманин” Жибаев (его играет еврей М.Светин) рассказывает многорелигиозной толпе, собравшейся под дубом Мефодия, в ожидании перехода Солнца в созвездие Водолея, о том, как “он воевал за свободу еврейского народа” пока еврей Шмуклер “мыл посуду у Цихановича”. Высказывание же Жибаева, одетого в камуфляжную форму безнационального боевика, о том, что “в войне за свободу еврейского народа ему заплатили в шекелях, которые нигде не берут”, - намек на бесструктурно-финансовое объединение фундаменталистов от ислама и иудаизма для достижения своекорыстных целей глобального знахарства. И этот моделируемый “магами от кинематографии” процесс материализуется в современной жизни Израиля и России, а пресса, как ей и положено, его освещает: «В интервью итальянской газете “Реппублика” он (Я.Арафат) предположил, что существует сговор между палестинскими и израильскими экстремистами с целью остановить мирный процесс на Ближнем Востоке. Он сообщил, что имеет в своем распоряжении документы, подтверждающие тесные связи между палестинской исламской группировкой “Аль-Джихад аль Ислами” и экстремистской израильской группировкой “Эял”. Арафат убежден, что действия палестинских и израильских экстремистов направляются из-за рубежа. Главари палестинцев, по его данным, сидят а Иордании, Сирии, Ливане, Ливии и Иране, а израильтян - в США.» “Кто посылает палестинских смертников убивать израильтян?” “Российская газета” № 44, от 5 марта 1996 г.

В первой сцене на деревенском дворе знахарь Мефодий, отвлекая внимание представителей всех религиозных направлений своим неожиданным появлением, спасает свинью Машку от гибели. Свинья-копилка - известная многим игрушка; кино-свинья образ ростовщической кредитно-финансовой системы, обреченной на гибель после смены логики социального поведения, поскольку она будет неспособна обеспечивать нормальный продуктообмен общества в новых условиях. Потом она все-таки попадает в капкан Жибаева и ее режет немец Вильман (в переводе с английского и французского - подлый человек) - образ Запада вообще и Западного христианства в частности (католицизма или его разновидностей - протестанства, лютеранства, кальвинизма -неважно). Это соответствует действительности, поскольку Запад, лишенный энергоресурсов, после отмены “золотого инварианта” лишился и собственного “электроэнергоинварианта”. В силу этого, раздувая бездумно и безответственно мыльный пузырь инфляции в целях удовлетворения постоянно возрастающих паразитных потребностей “элиты” развитых стран, Запад тем самым вынужден будет сам, помимо своей воли, принести в жертву ростовщическую кредитно-финансовую систему, освященную иудейской доктриной “Второзакония-Исаии”. И образно это обозначено в фильме. Еврей Саня Шмуклер (Schmu - в переводе с немецкого - обделывать делишки) несет на спине основание (дверь) для свиньи, т.е. доктрину “Второзакония-Исаии”; Гриня Печкин волокет свинью на заклание, т.е. российская элита, связав себя определенными обязательствами с международной ростовщической кредитно-финансовой системой, невольно способствует ее гибели; “А почему свиней всегда колет Вильман?”- спрашивает младший Иванов, - “А потому что он - немец” - отвечает персонаж, никак прямо в картине не обозначенный. “Немец” в России всегда олицетворялся с Западом. И всем процессом как бы заправляет Жибаев, т.е. без координации с арабскими странами - основными поставщиками энергоресурсов Западу, включая и США - сроки прекращения действия ростовщической системы могут еще долго оставаться неопределенными. И потому строго-научное обоснование неприемлимости для мировой цивилизации ростовщической кредитно-финансовой системы приходит из России: Иванову-младшему с места, где “сходятся все концы“, дано услышать как свинья-копилка попала в капкан, из которого “прошедшей ночью” (тоже символ) с его помощью выбрался Мефодий.