Через полчаса мы уже приближались к первым караванам. Над ними еще крутились более десятка «юнкерсов», выбирая понравившиеся жертвы и по 2-3 самолета, пикирующие на них. Четыре или пять транспортов были, видимо, сильно повреждены, на них бушевали пожары, рядом сними виднелись небольшие суда: буксиры и какие-то спасательные шлюпки, видны были струи воды из пожарных шлангов. Наконец-то наши зенитчики смогли открыть огонь по самолетам, но это была больше моральная поддержка. Заниматься спасением людей с гибнущих судов мы не могли. Какие чувства испытывали сотни людей на нашей палубе, наблюдая за гибелью других сотен людей, плавающих вокруг пылающих, обреченных судов? Вспоминаю свое состояние: от взирания на эту картину ощущал только бессилие, беспомощность, жалость к сотням гибнущих. Но мыслей о такой же возможной судьбе и для нас не возникало. Во всяком случае, не могу их вспомнить.

Вскоре слева по носу на воде показался какой-то неподвижный предмет. Минут через десять можно было разобрать: из воды вертикально торчала метров на двадцать носовая часть какого-то судна, очевидно, кормой упершегося в дно залива. Ни шлюпок, ни плавающих людей вблизи не было.

Снова с эсминцев и с крейсера открыли огонь зенитки. Смотрю – одиночный «Юнкерc» с севера идет на высоте 2-3 км к середине отряда. Скатываюсь с мостика к орудию, навожу в сторону самолета, к которому тянутся десятки трассирующих нитей со всех кораблей, и успеваю сделать три пли четыре выстрела. Пилот не выдерживает огня с кораблей и бросает самолет неожиданно вниз и влево, выравнивает его над самой водой и идет параллельным с нами курсом к БТЩ. Затем впереди БТЩ разворачивается вправо и идет навстречу отряду с нашего правого борта на расстоянии 4-5 кабельтовых. Теперь я стрелять не могу и снова вбегаю на мостик. По самолету бьют «стотридцатки» эсминцев, «сотки» крейсера. Фонтаны воды, кажется, почти достают «брюхо» самолета, но он, пролетев вдоль всего отряда, исчез где-то на юго-западе. Может, это был торпедоносец, который не смог выйти на курс атаки, не знаю.

Первый караван, который мы обогнали часов в 19, постепенно исчезал на западе. Дымов там стало еще больше, а немецкие самолеты еще крутились над караванами. Три или четыре эсминца из их охранения не могли защитить армаду почти из двухсот судов, растянувшихся по фарватеру миль на 15-20.

Теперь все внимание было на воду. Наверное, десятка полтора мин Я уже видел, но, к счастью, большая часть была на безопасной для нас дистанции – не ближе полукабельтова, так что отталкивать их от борта футштоками и досками, из запаса плотника для ремонта деревянного настила верхней палубы, нам не пришлось. Все ли эти мины расстреляли идущие за эсминцами охранения малые охотники – не знаю. Грохота взрывов и залпов орудий было столько, что на них уже не обращали внимания.

Заглянул в рубку к штурману узнать – далеко ли до Гогланда. Оказывается, прошли только половину пути. Время 20 часов, значит, идем только 4 часа, а казалось, что много дольше. Комендант разрешил поочередно, по-быстрому, спуститься на ужин. С мостика первыми ушли Кожин и Ломко, а за ними я с курсантом. Поднявшись после ужина на свой пост – левое крыло мостика и не увидев впереди, кроме пяти БТЩ, ничего нового, я повернулся в сторону кормы. И там все по-старому – за нами идет «Сметливый», за ним «Киров», далее – «Ленинград», а дальше плохо видно. Севернее и чуть сзади «Кирова» в охранении «Яков Свердлов», за ним два МО. До «Якова Свердлова» от нас кабельтовых 6-7, он виден примерно под углом градусов 15 и под этим ракурсом выглядел очень красиво – устремленный вперед корпус корабля, белые усы вспоротой форштевнем темной воды притягивали к себе взгляды сотен людей. Налюбовавшись видом старого эсминца, я снова стал осматривать в бинокль море прямо и слева по борту. Ничего интересного, Гогланд еще не открылся. Снова взгляд потянуло к эсминцу. И вдруг почти над серединой корабля взвилось огненно – черное облако. Пламя поднялось до верхушек мачт, а расширяющийся кверху столб черного дыма и летящих в стороны и вверх каких-то предметов, поднялся раза в два выше пламени.

Эта картина, как черно-белый позитив, отпечаталась на сетчатке моих глаз и сохранилась в глубине памяти без изменения в течение прошедших 57 лет. Пишу эти строки 28-го августа 1998 года, и перед глазами беззвучный огненно-черный столб над темнеющим силуэтом скользящего по заливу эсминца. Грохота взрыва я, по- видимому, не слышал. Десятка два выстрелов из своего орудия я все же сделал. А выстрел из «сорокопятки» очень резкий и больно бьет по барабанным перепонкам. Может быть, поэтому взрыва и не слышал. Во всяком случае, в памяти он не сохранился.

Через несколько секунд, когда рассеялся и отстал от идущего по инерции, смертельно раненного корабля дым, я четко увидел, что корабль разорван пополам, его носовая и кормовая части начали задираться вверх, а части разорванного корпуса погружаться в воду. В течение не более двух минут корабля не стало. К месту его гибели спешили два МО, чтобы поднять из воды оставшихся в живых.

«Ленинград» отстал от «Кирова» и направился к месту гибели «Якова Свердлова».

Глухой сильный взрыв сзади по правому борту. Перехожу на правое крыло мостика. Вокруг «Гордого» рассеивается дым. Носовая часть у него разворочена. Тоже мина.

Впереди взрывы мин в тралах БТЩ. Они останавливаются, останавливается весь отряд. После замены фалов движение возобновляется. Так повторяется несколько раз. Наверное, мы на плотном широком минном поле. Все чаще поднимается сигнал «И» с зюйда – наверное, это мины, сорванные штормом или тральщиками, ушедшими из Таллина числа 23-24-го. Постепенно темнеет, наших караванов уже не видно. Места «Якова Свердлова» и «Гордого» заняли два тральщика, два МО и два ТК. Из крупных кораблей главного отряда в кильватере за БТЩ остались мы, «Сметливый» и «Киров».

В полной темноте в 23.30 тральщики делают поворот право на борт, обходят нашу корму и идут налево под углом 45 градусов. «Киров» поворачивает налево и идет за тральщиками. Мы остаемся одни. Нам никаких сигналов и команд.

Линия советует капитану догонять БТЩ. Даем лево на борт и догоняем тральщики. Снова общий поворот вправо. «Киров» выходит из строя вправо и становится на якорь. Сначала мне эти маневры были непонятны, потом решил, что БТЩ протралили пошире площадку для постановки кораблей на якорь. Мегафоном с «Кирова» нам приказали встать на якорь в 5 кабельтовых от левого борта «Кирова». Но под нами большая глубина, и капитан считает, что в случае срочной съемки брашпиль не выберет якорь. Приказывают в таком случае обрубить якорь – цепь. Капитан решил встать на запасной якорь.

Штурман ушел отдыхать вниз. Я попытался найти на карте место, где мы встали, но не мог. В темноте проходили мимо каких- то островов, но каких – не понятно. Линич разрешил нам с курсантом отдыхать на мостике, и мы с ним улеглись кое – как под штурманским столиком, прижавшись друг к другу.

29 августа. Пятница. До Ленинграда еще 150 миль

Еще в темноте нас разбудили. Поступила команда: «С якоря сниматься и подготовиться к движению». БТЩ заняли строй клина, и по команде с «Кирова» двинулись. Мы – за ними, за нами «Киров». «Сметливый» занял место «Гордого». Что с ним – не знаем. Где «Ленинград» и подводные лодки – неизвестно. Идем на ост-ост-норд, часто меняя курс. Берегов не видно. Часов в 9 показались горы Гогланда – более высокие в южной части и значительно ниже в северной. Ветер почти стих, на заливе мелкая ленивая волна. Через полчаса заметил два МБР, которых не очень тактично называли «коровы». Они шли к нам на низкой высоте. А минут через 15 заметил над Гогландом «Юнкерc». С острова по нему открыли огонь, и он пошел к нам.

Скатываюсь к орудию. Из наших у орудия никого. Заряжаю, навожу и бью один. Появился второй «Юнкерc». Отбомбили наш отряд с большой высоты и ушли на юго – запад. Попаданий нет ни в корабли, ни в самолеты.

Оба МБР, не доходя до БТЩ, повернули на 90° влево, прошли на малой высоте не более мили, развернулись и обратным курсом на север. Пройдя примерно с милю, снова развернулись. Ясно, что они высматривают немецкие подводные лодки на нашем курсе.