— Мы ни за что не допустим, чтобы вы шли пешком. Это было бы несовместимо с принципами нашего южного гостеприимства. Войдите, милости просим…

— Пожалуйста, не отказывайтесь, — заявила тетуш ка Салли, — нас это нисколько не стеснит и не обеспокоит. Вам непременно надо отдохнуть, так как пред стоит еще проехать целых три мили по очень пыльной и неприятной дороге. Пешком мы вас ни за что не пустим. Кроме того, видя, что вы сюда едете, я при казала уже поставить для вас прибор. Вы не должны огорчать нас поэтому отказом. Войдите же и будьте как дома!

Том отблагодарил очень вежливо и сердечно хозяина и хозяйку и, уступая их настояниям, вошел в дом. Очутившись в зале, он рекомендовал себя Уильямом Томпсоном, только что прибывшим из Пиксвилля в штате Огайо, и отвесил при этом новый вежливый поклон.

Он принялся нести страшную околесицу про Пиксвилль и тамошних обывателей, выдумывая все, разумеется, из собственной головы. Нервы у меня начали слегка расстраиваться, и я принялся задавать себе вопрос, каким именно образом он поможет мне вы путаться из затруднительного моего положения, когда вдруг, продолжая говорить про Пиксвилль, он нагнулся через стол и чмокнул тетушку Салли прямо в губы, а затем, как ни в чем не бывало, опустился опять в кресло и, нисколько не изменяя тона голоса, продол жал свое повествование. Тетушка вскочила, однако, словно ужаленная змеей, отерла губы тыльной руки и вскричала:

— Ах, вы, бессовестный, дерзкий щенок!

Том бросил на нее обиженный взгляд и возразил:

— Вы удивляете меня, сударыня…

— Ах, вы, негодяй этакий!.. Позвольте спросить, за кого вы меня принимаете? С ума вы, что ли, сошли, что полезли ни с того ни с сего со мной целоваться?

Том прикинулся тогда смиренной овечкой и робко проговорил:

— Пожалуйста, не сердитесь, сударыня. Я не хотел сделать вам никакой неприятности. Я был уверен, что это доставит вам удовольствие!

— Этакий идиот, подумаешь! — воскликнула те тушка Салли, схватившись за прялку и собираясь, по-видимому, съездить его этой прялкой по голове. — С чего вы взяли, что это доставит мне удовольствие?

— Так, видите, мне показалось! Кроме того, слухами, знаете ли, земля полнится. Мне говорили… что вам это будет приятно…

— Вам это говорили? Это, должно быть, такие же сумасшедшие, как вы сами! Кто же мог вам сказать такую чушь?

— Решительно все. Таково общее мнение про вас, сударыня!

Хозяйка дома напрягла все усилия, чтобы удержаться. Глаза ее метали молнии, а пальцы судорожно двигались с явным намерением вцепиться ногтями в физиономию гостя.

— Кто же такие эти все? Извольте сейчас же назвать их по имени, или на свете будет одним идиотом меньше!

Том встал и осмотрелся кругом с самым огорченным и расстроенным видом, а затем принялся мять свою шляпу и сказал:

— Очень сожалею о случившемся. Признаться, я этого вовсе не ожидал. Я только следовал данному мне совету. Все, решительно все мне говорили: «По целуй ее, ты доставишь ей этим большое удовольствие!» Да, именно все до единого советовали мне вас поцеловать. Ну, я их и послушал, а теперь очень жалею об этом, сударыня, и не буду больше вас целовать без спросу, честное слово, не буду!

— Не будете? Покорнейше вас благодарю. Я тоже надеюсь, что не будете.

— Право слово, сударыня, не буду! Можете на меня положиться, что я не стану вас больше целовать до тех пор, пока вы сами не попросите меня об этом.

— Пока я вас попрошу? Признаться, я отродясь не видывала еще такого нахала! Да если бы вы дожили до Мафусаиловых лет, мне все-таки ни за что на свете не пришло бы в голову обращаться к вам или к какому-нибудь другому подобному же молокососу с такой просьбой!

— Странно! Все это очень меня удивляет. При знаться, я не могу даже взять этого в толк, — возразил Том. — Все говорили, что вам мой поцелуй доставит удовольствие, и я сам, признаться, так думал. Однако же…

Он замолчал и не спеша окинул всех присутствующих вопросительным взглядом, как будто рассчитывая найти у кого-нибудь из них сочувственную поддержку. Встретившись с благодушным взором пожилого джентльмена, он спросил:

— А вы как думаете, сударь, приятно ей будет со мной поцеловаться?

— Я… Нет… Право же, нет… Не думаю, чтобы ей было это приятно! — отвечал старик.

Снова окинув нас всех вопросительным взглядом, новоприбывший из Пиксвилля обратился прямо ко мне с вопросом:

— Неужели ты думаешь, Том, что тетушка Салли не пожелает раскрыть свои объятия и сказать: «По целуй меня, Сид Сойер!»

— Ах, ты, Господи, — воскликнула Салли, прерывая его и бросаясь к нему на грудь. — И не совестно тебе было, бесстыднику, дурачить таким образом родную тетку?

Она собиралась уже заключить его в свои объятия, но он отстранил ее от себя и сказал:

— Нет, извольте прежде попросить. Без спросу целоваться с вами опасно!

Тетушка Салли сейчас же попросила Сида Сойера, чтобы он ее поцеловал, и, выполнив эту церемонию, бросилась ему на шею. Она долго его целовала и обнимала, а затем передала своему мужу, который проделал над ним ту же самую процедуру. Когда, наконец, по прошествии некоторого времени все ус покоились, тетушка спросила:

— Признаться, голубчик, я не ожидала такого приятного сюрприза. Мы думали, к нам приедет погостить один только Том. Сестра ни в одном письме не на мекала на возможность также и твоего приезда.

— Если он станет держать себя, как бесстыжий щенок! Разумеется, Сид, ты рисковал получить от меня добрую пощечину. Со мною так не обращались не помню уже сколько лет… одним словом, с тех пор, как я стала носить длинные платья. Впрочем, все это пустяки. Я в самом деле нисколько на тебя не сержусь и была бы готова стерпеть тысячу подобных шуток ради удовольствия видеть тебя здесь. Однако же, ты ловко сыграл свою роль. Сознаюсь, что я совсем оцепенела от изумления, когда ты ни с того ни с сего чмокнул вдруг меня в самые губы.

Обеденный стол был сервирован в большой крытой галерее, соединявшей дом с кухней. На стол подали яства в количестве, достаточном для насыщения по крайней мере семерых семейств. Все блюда были горячие, не чета жесткому мясу, пролежавшему где-нибудь в сыром погребе и производящему утром впечатление остатков от обеда какого-нибудь старого людоеда. Дядюшка Фельпс прочел довольно длинную предобеденную молитву, но обед действительно ее стоил. К тому же он за время молитвы не успел простыть, как это случается неоднократно с другими обедами при таких же обстоятельствах. После обеда все время шла очень оживленная беседа. Мы с Томом держали все время, как говорится, ушки на макушке, но труды наши пропали даром. Никто не заводил речи о беглом негре, а мы сами не решались брать на себя подобный почин.

За ужином, однако, уже поздно вечером, один из мальчиков спросил:

— Папаша, нельзя ли будет мне с Томом и Сидом пойти в театр?

— Нет, — возразил пожилой джентльмен, — ника кого представления там не будет. Да и во всяком случае ходить тебе туда незачем. Беглый негр рас сказывал Буртону и мне, что это просто-напросто чистейший скандал. Буртон обещал сообщить обо всем кому следует в город, и я думаю, что дерзких негодяев, вывесивших объявление, выпроводили уже теперь из города.

Дело оказывалось, таким образом, уже непоправимым. Нам с Томом надлежало спать в одной комнате и в одной постели. Ссылаясь на усталость, мы простились с дядей и теткою и отправились сейчас же после ужина спать, но в действительности, вместо того чтобы заснуть, тотчас же вылезли из окна, спус тившись по громоотводу вниз, и отправились в город. Я опасался, что, пожалуй, никто не предупредит ко роля и герцога о случившемся. Если я не потороплюсь объяснить им положение дел, они могут, чего доброго, нарваться на крупную неприятность.

Убедившись, что опоздали, мы воздержались от всякого вмешательства, так как оно никакой пользы все равно бы не принесло. Осведомившись у отставших, мы узнали, что было заранее условлено идти в театр, не показывая вида, что публика уже предупреждена о мошенничестве. Все сидели смирно и спокойно на своих местах, глядя на кувыркавшегося и ломавшегося на сцене беднягу-короля, а затем по дан ному сигналу все, как один человек, бросились на сцену и принялись сводить счеты с актерами.