Часто звуковой повтор сочетает и аллитерацию, и ассонанс: «Пора, пора! рога трубят» (Пушкин).
Своеобразный звуковой повтор — внутренние рифмы. Они делятся на два типа: постоянные и нерегулярные. Первые (как правило стоящие на цезуре) принципиально не отличаются от обычных, так как играют не только звуковую, но и метрическую роль, обозначая конец полустишия и характеризуя строфу: «Три у Будрыса сына, | как и он три литвина» (II, 47; см. также III, 45; IV, 1 и др.). Поставив рифму на цезуре, поэт удлиняет стих, делает его более плавным. Иное дело — нерегулярная внутренняя рифма. Это заметный звуковой повтор, усиливающий звучность стиха и подчеркивающий его:
Кроме обычных концевых рифм здесь сильно звучит неожиданная в начале смежных стихов: жадна — жена (см. также III, 21; V, 27). Маяковский и поэты его школы иногда усиливают концевое созвучие, дублируя рифму (в приведенном примере: белым — у белого Изабелла). Такое усиление возможно различными способами: перекличка внутренних рифм с концевыми, дублирование, диссонансы и т. п.
Случаи звукописи, звукоподражания, непосредственного воссоздания звукового образа достаточно редки: Шипенье пенистых бокалов (Пушкин), Шуршат камыши (Бальмонт), Гром грохочет (М. Горький) и т. п. Гораздо чаще звуковой повтор (и аллитерация, и ассонанс, функции их сходны) выделяет стихотворную строку, подчеркивая тем самым ее смысл.
Тут надо предостеречь читателя от одного довольно распространенного заблуждения, будто звуки речи сами по себе имеют определенное значение. Можно встретить, например, утверждение, что у — звук унылый, а — радостный и т. п. Этому способствуют порой сами поэты. Так, Лермонтов писал: «Я без ума от тройственных созвучий || И влажных рифм, как, например, на ю». А французский поэт Артюр Рембо написал о «смысле» звуков сонет «Гласные», в котором называл а — черным, и — красным, е — белым и т. д. Андрей Белый, напротив, утверждал, что а — белый, и — синий, е — зеленый и т. д. Все это крайне субъективно. К сожалению, и в научной литературе можно встретить утверждения об окраске отдельных звуков, якобы подтверждаемые опросами испытуемых. Методика этих опросов не выдерживает научной критики. Но главное заключено в другом: люди говорят не отдельными звуками, а словами. 110 тысяч слов русского языка, составленных из многообразных сочетаний четырех десятков фонем, могут выразить тончайшие оттенки мыслей и чувств. Слов звукоподражательных (трах-бах, шуршать, аукаться и пр.) ничтожно мало. Еще меньше примитивных звуков-междометий (А!.. О!.. Брр!). Повтор звуков в стихах усиливает экспрессию слов, как повтор слов усиливает экспрессию целых фраз. Вот почему стих «Пора, пора! рога трубят» звучит мажорно, а «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит» — печально, хотя повторяющиеся звуки и целые слова одинаковы; существенно другое: в стихах звуковые повторы заметны, экспрессивны и приобретают поэтому смысловое и эстетическое значение.
Надпись «Производитель работ» мы воспринимаем как прозу, не замечая, что это 3-стопный дактиль. Но увидев эти слова в книге стихов и прочитав следующую строчку: «Акционерной компании», мы слышим стихотворный размер, закрепляемый следующими стихами: «Сдавший недавно отчет || В общем годичном собрании…» (Некрасов «Современники»). Ритмическая структура стихотворных строчек воспринимается при их повторении.
Вот почему самое короткое стихотворение — двустишие. Это минимум. Стихотворения из одной строчки, моностихи — исключительно редки. В русской поэзии получили известность лишь два: эпитафия Карамзина «Покойся, милый прах, до радостного у́тра» (I, 36) и «О, закрой свои бледные ноги» Брюсова (известность второго скорее анекдотическая). Заметим, что узнать моностих можно только при установке на восприятие стихов и на фоне развитой стихотворной традиции. Моностих как бы накладывается на стихи, живущие в памяти читателя: ко времени Карамзина был очень популярен 6-стопный ямб, после Некрасова — анапест.
Стих (стихотворная строка) — это основная ритмическая единица, повторяющаяся в ряду более или менее подобных ей единиц. Как связываются между собой отдельные стихи? Во-первых, конечно, по смыслу, как и в прозе. Но кроме этого — по ритмическому сродству и посредством рифмы. Эти чисто стихотворные связи вызывают дополнительные смысловые ассоциации. Поэтому стихотворная речь семантически более насыщена, чем проза.
Основных способов рифмовки, т. е. связи стихов рифмами, три. Самый простой и самый древний — смежная (парная) рифмовка.
Схема рифмовки — аа бб… (рифмующиеся строчки принято обозначать одинаковыми буквами; если обозначается лишь порядок рифмующихся строк, то употребляются только строчные буквы).
В XIX—XX вв. наиболее распространена рифмовка перекрестная (абаб), отчетливо замыкающая двойной звукоряд:
Реже встречается охватная (опоясывающая, кольцевая) рифмовка (абба):
В стихотворениях так называемой вольной рифмовки могут встречаться неупорядоченные сочетания этих основных типов и самые разнообразные их усложнения (II, 7, 32). Но очень часто определенная комбинация рифм повторяется на протяжении целого стихотворного произведения. В этом случае может возникнуть новая ритмическая единица высшего порядка — строфа, обычно отделяемая от соседних строф пробелами (I, 5, 6, 7, 12, 21, 27, 34; II, 11, 13, 14, 15, 17, 19, 20, 24 и др.). Если поэт дорожит композиционной свободой (например, в басне, послании, поэме), он избирает астрофический (нестрофический) стих. Деление текста на строфы налагает на поэта новые стеснения, зато усиливает мерность, упорядоченность стихов.