Сократ придавал столь большое значение проблеме языка потому, что он знал, с одной стороны, сколько недоразумений может вызвать легкомысленное обращение с языком, насколько важно пользоваться точными выражениями и разъяснять понятия, прежде чем применять их, а с другой — отдавал себе отчет в том, что в последнем счете это, наверное, задача неразрешимая. Ситуация, с которой мы сталкиваемся в наших попытках «понять», может привести к мысли, что существующие у нас средства выражения вообще не допускают ясного и недвусмысленного описания положения вещей.

В современной науке отличие между требованием полной ясности и неизбежной недостаточностью существующих понятий особенно разительно. В атомной физике мы используем весьма развитой математический язык, удовлетворяющий всем требованиям ясности и точности. Вместе с тем мы знаем, что ни на одном обычном языке не можем однозначно описать атомные явления, например, мы не можем однозначно говорить о поведении электрона в атоме. Было бы, однако, слишком преждевременным требовать, чтобы во избежание трудностей мы ограничились математическим языком. Эго не выход, так как мы не знаем, насколько математический язык применим к явлениям. Наука тоже вынуждена в конце концов положиться на естественный язык, ибо это единственный язык, способный дать нам уверенность в том, что мы действительно постигаем явления. Описанная ситуация проливает некий свет па вышеупомянутый конфликт между научным методом, с одной стороны, и отношением общества к «единому», к основополагающим принципам, кроющимся за феноменами, — с другой. Кажется очевидным, что это последнее отношение не может или не должно выражаться рафинированно точным языком, применимость которого к действительности может оказаться весьма ограниченной. Для этой цели подходит только естественный язык, который каждому понятен, а надежные научные результаты можно получить только с помощью однозначных определений; здесь мы не можем обойтись без точности и ясности абстрактного математического языка.

Эта необходимость все время переходить с одного языка на другой и обратно является, к несчастью, постоянным источником недоразумений, так как зачастую одни и тс же слова применяются в обоих языках. Трудности этой избежать нельзя. Впрочем, было бы полезно постоянно помнить о том, что современная паука должна использовать оба языка, что одно и то же слово на обоих языках может иметь весьма различные значения, что по отношению к ним применяются разные критерии истинности и что поэтому не следует спешить с выводом о противоречиях.

Если подходить к «единому» в понятиях точного научного языка, то следует сосредоточить внимание па том, уже Платоном указанном, средоточии естественной пауки, в котором обнаруживаются основополагающие математические симметрии. Если держаться образа мыслей, свойственного такому языку, приходится довольствоваться утверждением «Бог — математик», ибо мы намеренно обратили взор лишь к той области бытия, которую можно понять в математическом смысле слова «понять», т.е. которую надо описывать рационально.

Сам Платон не довольствовался таким ограничением. После того как он с предельной ясностью указал возможности и границы точного языка, он перешел к языку поэтов, языку образов, связанному с совершенно иным видом понимания. Я не стану здесь выяснять, что, собственно, может значить этот вид понимания. Поэтические образы связаны, вероятно, с бессознательными формами мышления, которые психологи называют архетипами. Насыщенные сильным эмоциональным содержанием, они своеобразно отражают внутренние структуры мира. Но как бы ни объясняли мы эти иные формы понимания, язык образов и уподоблений — вероятно, единственный способ приблизиться к «единому» па общепонятных путях. Если гармония общества покоится на общепринятом истолковании «единого», того объединяющего принципа, который таится в многообразии явлений, то язык поэтов должен быть здесь важнее языка пауки. (С. 118-122)

НИКИТА НИКОЛАЕВИЧ МОИСЕЕВ. (1917-2000)

Н.Н. Моисеев — российский ученый-исследователь и мыслитель. Его перу принадлежат работы в области прикладной математики и механики. Он занимался разработкой вычислительных методов решения аэродинамических задач, принимал участие в процессе проектирования ракетной техники. За исследования теоретических основ динамики ракет на жидком топливе удостоен государственной премии. Им была создана одна из первых интеллектуальных систем автоматизированного проектирования (САПР), обеспечивающая многовариантное проектирование конструкций летательных аппаратов.

В предисловии к монографии Джей Форрестер «Мировая динамика» Моисеев обозначил свой подход к моделированию биосферы и разработал компьютерные алгоритмы взаимодействия океана, атмосферы и природных биотических процессов, в которых хозяйственная деятельность человека задается в виде определенных сценариев. Он смоделировал последствия ядерных войн и проанализировал возможную динамику атмосферных изменений для первого года после взрыва. Тем самым он научно подтвердил гипотезу о наступлении после применения атомного и водородного оружия «ядерной ночи» и «ядерной зимы». Количественные оценки результатов «ядерной зимы» были опубликованы в соавторстве с его учениками в книге «Человек и биосфера» (1985).

В процессе решения глобальных проблем человечества особую значимость для Моисеева приобретает философское знание, поскольку именно философский подход к глобальным проблемам способен дать современное понимание мира в его целостности и исследовать мировоззренческие, методологические проблемы в системе «природа и общество». Признание универсальности нелинейных процессов становится методологическим принципом анализа не только природных, но и социальных явлений. На основе этого анализа был сделан вывод об особой опасности глобальных проектов переустройства, в которых приоритеты пользы более значимы, чем моральные ценности. Именно по этой причине Моисеев предложил создать новую систему образования на основе единства экологических и нравственных императивов. Разрабатывая концепцию универсального эволюционизма («Универсум. Информация. Общество». М., 2001), он применил теорию самоорганизации к антропогенезу. Такой подход дает возможность понять, что глобальные проблемы современной цивилизации глубоко укореняются в самом человеке, поэтому их решение невозможно без учета методологии гуманитарного знания и философского мировоззрения.

Е.П. Шубенкова

Фрагменты приведены по изданиям:

1. Моисеев Н.Н. Быть или не быть... человечеству? М., 1999.

2. Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм (Позиция и следствия) // Вопросы философии. № 3, 1991. С. 3-28.

 Человек подошел к пределу, который нельзя преступить ни при каких обстоятельствах: один неосторожный шаг — и он сорвется в бездну. Одно необдуманное действие — и человечество может исчезнуть с лица Земли. (1, с. 18)

В новом состоянии биосферы Человеку, вероятнее всего, просто не будет места. Вот это и будет означать КОНЕЦ ИСТОРИИ, в том смысле, в каком ее понимал известный английский историк и мыслитель Р.Коллингвуд. По его мнению, это будет конец истории биологического вида Homo sapiens, единственного, насколько мы можем судить в настоящее время, носителя Разума во Вселенной. Таким может оказаться результат одной из попыток Природы (Универсума, единой Суперсистемы) создать с помощью Человека инструмент самопознания. (1, с. 34)

Как показывают расчеты, и биосфера и вся Вселенная «держатся на острие бритвы», и кажущиеся ничтожными изменения их фундаментальных параметров могут привести к «срыву», т.е. к ее полной перестройке. Поэтому не будет ошибкой сказать, что человечество балансирует на этом острие. (1, с.42)

По мере изучения учеными проблем экологии Человека, приходит все более глубокое понимание того, что главные трудности связаны не с возможностями науки понять и описать те ограничения, которые биосфера накладывает на человеческую активность. Значительно сложнее оценить, способно ли человечество принять эти данные науки. Подготовлены ли люди к тому, чтобы подчинить свою деятельность, всю свою жизнь новым канонам?