<...> Если, таким образом, этот необходимый для системы наук синтетический принцип не может быть дан самими частными науками ни в отдельности, ни вместе взятыми, то, следовательно, должно допустить некоторую всеобщую, универсальную науку, содержащую в своем единстве все те образовательные (формальные) начала, которые порознь проявляются в частных науках. Эта всеобщая, или всеединая, наука, очевидно, по самому существу своему должна иметь характер по преимуществу умозрительный, принадлежать к области логического мышления, а не чувственного опыта. Как мы видели, уже и в частных положительных науках вся их формальная сторона, все то, что дает их истинам ту степень относительной необходимости и общности, которая только для них доступна, — все это имеет умозрительный характер. Но здесь, в частных науках, умозрение всегда обращено на какой-нибудь отдельный, данный в опыте, предмет или на какую-нибудь особенную, фактически существующую сторону в бытии явлений, и наука не выводит этого частного предмета, этой частной стороны явлений из какого-нибудь принципа, как нечто необходимое, а прямо берет этот предмет как факт, как нечто существующее в опыте: это для нее, таким образом, не истина разума, а только данное опыта. Так, даже самая общая из наук, математика, имея своим предметом пространство и число, не выводит логической необходимости пространства и числа самих по себе, а берет их как нечто данное и затем уже развивает их необходимые отношения. В остальных науках опытный элемент, как мы знаем, занимает еще более места. Таким образом, хотя истины науки и необходимы, но так как самый предмет, к которому они относятся, есть только один из многих возможных предметов и его действительное существование не выводится и не объясняется наукой, а представляется как чистый факт, то есть как нечто случайное, то и сами истины науки по содержанию своему становятся случайными и частными, так как необходимость их есть только условная и общность их только относительная: они представляют то, что необходимо заключается в известном частном предмете, самое существование которого для них есть только случайное. В противоположность этом" всеобщая наука должна иметь в виду то, что необходимо содержится во всяком опыте, или то, что лежит в основании всего существующего; таким образом предмет ее необходим всеобщ безусловно, все ее истины представляют внутреннюю необходимость, обязательную для всякого факта и ни от какого факта не зависящую; все содержание этой науки выводится из первых начал, то есть из безусловных принципов разума. Такая всеобщая наука есть рациональная философия, то есть систематическое умозрение из принципов, содержащее в себе истины, безусловно всеобщие и необходимые, истины, предполагаемые всяким частным опытом и всякою частною наукой. Основные принципы частных наук, будучи связаны с этими всеобщими и необходимыми истинами философии, входят в определяемый этою последнею общий план мыслимого бытия, получают в нем определенное место и через то становятся сами всеобщими, необходимыми истинами и вместе с тем вступают в определенное, внутреннее отношение друг к другу, образуя действительную систему. Если, таким образом, каждая отдельная наука в своем опытном элементе получала материал, а в умозрении научную форму, то все частные науки в совокупности по отношению к рациональной философии представляют материал, который от этой философии получает форму безусловной необходимости и всеобщности (всеединства); то есть форму истинного знания. <...> (С. 672-674)

АНРИ БЕРГСОН. (1859-1941)

А. Бергсон (Bergson) — французский философ, представитель школы «философии жизни». В европейской философии его идеи располагаются историками философии, как правило, между позитивизмом и экзистенциализмом, хотя сам он всегда отрицал свою принадлежность к какой-либо школе.

Своим основным открытием считал теорию длительности, сформулированную в работе «Опыт о непосредственных данных сознания» (1886). Он исследовал психологический, субъективный феномен длительности, обосновывая тезис о том, что время воспринимается по-разному в разные периоды жизни: детство, юность, старость, — и в разных ситуациях: общения с интересным, желанным человеком или пассивного отдыха-ожидания. Для Бергсона время как одна из координат бытия физического мира и время как мера человеческой жизни — это различные уровни реальности, которые следует изучать на разных теоретических уровнях и разными методами. Процесс познания, по Бергсону, состоит в непрерывном взаимодействии восприятия и воспоминаний, при этом здравый смысл — это такой «пласт» сознания, где память пластична, уравновешенна, энергична. Работа «Введение в метафизику» (1903) посвящена проблеме интуиции в познании. Бергсон уверен, что интуитивный акт схватывает предмет в его абсолютной сущности и полноте, раскрывая суть вещей с непосредственной ясностью и очевидностью; обрести способность к интуиции — значит изменить сам образ жизни, научиться жить в длительности, видеть в подлиннике мир и самих себя.

Становление исторического самосознания науки в XIX веке было осмыслено Бергсоном в его теории «жизненного порыва», когда на первый план выступили проблемы методологии истории, а сама реальность стала описываться как историческая. «Вселенная длится», каждый индивид имеет собственное «жизненное начало» — источник внутреннего изменения и развития, длительность возникает из столкновения двух неделимых потоков — падающей материи и восходящего жизненного порыва. Гарант и хранитель порыва — Человек, который из сферы естественной истории переходит в область человеческой культуры. Наука, по Бергсону, сможет достичь абсолютного знания, если интеллект сольется с интуицией.

В начале XX века в России вышло два пятитомных издания собрания сочинений Бергсона. Затем был почти полувековой период забвения. В наши дни Институт философии РАН готовит многотомное издание его произведений.

Н.М. Пронина

Фрагменты даны по книгам:

1. Бергсон А. Введение в метафизику // Бергсон А. Собрание сочинений в 5 т. Т. 5. СПб., 1914.

2. Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998.

Что не существует двух различных способов познания сущности вещей, что корень различных наук скрыт в метафизике, — так думали, вообще, древние философы. И не в этом была их ошибка. Она заключалась в том, что они всегда проникались столь естественной человеческому уму верою, что изменение есть только выражение и развитие неизменяемостей. Отсюда следовало, что Действие есть ослабленное Созерцание, длительность — обманчивый и подвижной образ неподвижной вечности, Душа — падение Идеи. Вся эта философия, которая начинается с Платона и приводит к Плотину, является развитием принципа, который мы могли бы формулировать так: «Неизменное заключает в себе больше, чем движущееся, и от устойчивого переходят к неустойчивому путем простого уменьшения». А между тем истина как раз в обратном. Современная наука начинается с того дня, когда подвижность была возведена в независимую реальность. Она начинается с того дня, когда Галилей, заставляя катиться шар по наклонной плоскости, принял твердое решение изучить это движение сверху вниз само по себе, в нем самом, вместо того, чтобы искать его принцип в понятиях верх и низ, в двух неподвижностях, которые Аристотель считал достаточными для объяснения подвижности. И это не единичный факт в истории науки. Мы полагаем, что многие из великих открытий, из тех, по крайней мере, которые преобразовали позитивные науки или создали из них новые, могут быть уподоблены бросанию лота в чистую длительность. Чем более живой была затрагиваемая реальность, тем глубже проникал лот.

Но лот, заброшенный в глубину моря, выносит жидкую массу, которую солнце очень быстро высушивает в твердые и раздельные песчинки. И интуиция длительности, когда ее подставляют под лучи разума, точно так же очень скоро сгущается в застывшие, раздельные, неподвижные понятия. В живой подвижности вещей разум старается отметить реальные или возможные остановки; он помечает отправления и прибытия: это все, что имеет значение для мысли человека, поскольку она является мыслью только человеческой. Схватить то, что происходит в промежутке, превышает человеческое. Но философия не может быть не чем иным, как только усилием к тому, чтобы перейти за человеческое состояние.