Ворон тоже не обиделся на слова старого шнеерзона.

— Месье Монечка, не мните шелка, не прессуйте атмосфэру, я принимаю ваш вызов, — гордо ответил Серега. — Если через три месяца я не продам нью-йоркскую исполиншу, два моих дома — на Приморском и на Биржевой — ваши. Кроме того, без всяких последствий вы получите право показать мне прилюдно, на Дерибасовской, язык и трижды плюнуть в мою сторону. Короче, даешь Америку!

Ударили по рукам.

— Ворон, ты, конечно, влез в бешик, не посоветовавшись со мной. Но я заявляю без мари и зыби — еду с тобой! — тут же решил Бристоль.

— Даешь Америку! — поддержал Чумелый. — Куда ж я без вас…

Проводы

Мысленно с ними прощалась вся Одесса. Но, расставаясь с Вороном, Бристолем и Чумелым, народ размышлял об этом событии по-разному.

— И нашо им тот Нью-Йорк с его каменной теткой? — недоумевали одесские торговки, биндюжники, рыбаки и уркаганы.

— Может, больше фарту будет им там, а нам — здесь? — рассуждали блатные.

— Слава богу, хоть на троих станет меньше в городе, — с облегчением думали служители Фемиды.

— Потускнеет без них Одесса, — вздыхали проститутки. А приятелям они заявили:

— Толкнете каменную тетку в Нью-Йорке, — вся панель Одессы будет вас целый год обслуживать бесплатно.

Никто особо не отговаривал Ворона, Бристоля и Чумелого отправляться за океан. Многие одесситы передавали им рекомендательные письма и записки своим родственникам и землякам, обосновавшимся в Нью-Йорке.

Конечно, кое-кто судачил за спинами друзей: отправляться в такую даль, чтобы продать какую-то статую — пусть даже весьма дорогую — это же безумие! Такое могло прийти в голову только самым бесшабашным одесским пацанам!

Недоумевали и три старых рыбака. Отец Ворона Сидор Нестеренко в который раз задавал друзьям один и тот же вопрос:

— И шо, в той нью-йоркщине барабулька слаще?

— Ох, чую, нарвутся наши пацаны за океаном либо на пули местных очубеков или заимеют браслеты, — вторил другу отец Очумелого Иван Недоленко.

— Мало драли пацанов в свое время. От того — вольнодумство и легкие на приключения задницы, — рассуждал отец Бристоля Рувим Ниппельбаум.

Чем еще они будут заниматься в Нью-Йорке? На этот вопрос Ворон, Бристоль и Чумелый отвечали неопределенно:

— Завоевывать место под американским солнцем — теснить американскую братву. Прибудем в Нью-Йорк, осмотримся, а там видно будет…

А со старым шнеерзоном разговор напоследок состоялся вполне деловой.

Монечке доходчиво и красочно обрисовали, что будет с ним, если он не рассчитается за проигранный спор.

Шнеерзона предостережения не пугали, он сам напоминал:

— У вас, месье Ворон, всего лишь три месяца в запасе. Не будет продана каменная барышня Нью-Йорка — и ваши дома на Приморском и Биржевой мои, и язык я вам буду показывать, даже если вы не вернетесь в Одессу. Честное слово, не поленюсь ради этого отправиться даже за океан.

В порт провожать Ворона, Бристоля и Чумелого пришли с десяток похоронно-свадебных оркестриков.

Все они дружно исполняли модную в те годы в Одессе песню:

Блатные явились все, как на подбор, в лаковых штиблетах, при часах на серебряных цепочках, в шляпах канотье и с белыми хризантемами в петлицах. Владельцы питейных заведений доставили на пароход корзины с напитками и всевозможной едой.

А фотографии необычных проводов еще долгие годы хранились в одесской полиции и затем — в губугрозыске.

Вначале Ворон, Бристоль и Чумелый добрались до Стамбула, а там пересели на пароход, идущий в Нью-Йорк.

Первые дни за океаном

И на родной земле в этой троице верховодил Ворон. Знание английского языка еще больше возвысило его в Нью-Йорке.

Денег у приятелей на первое время было достаточно, чтобы пожить с шиком.

Правда, Бристоль и Чумелый хотели подыскать жилье поскромнее, но Ворон заявил им сразу:

— Мы не для того пересекли два моря и один океан. Нью-Йорк не Молдаванка — в халабуде жить не собираюсь.

Он нанял такси и уверенно, будто много лет прожил в Нью-Йорке, приказал ехать в Мидтаун. Возле небоскреба на пересечении Бродвея и Пятой авеню Ворон велел водителю остановиться.

Друзья вышли из автомобиля.

— Это знаменитый Флетайрон, — пояснил он Бристолю и Чумелому. — Чувствуете, какая сила, какое величие?.. Здесь неподалеку мы и обоснуемся. И каждое утро вы будете пялить глаза на Флетайрон, чтобы помнить: это уже не Одесса. И мыслить здесь надо по-другому.

Подавленные величием небоскреба, Чумелый и Бристоль молча кивнули в ответ.

О первых днях нашей троицы в Нью-Йорке известно мало. Тогда они еще не попадали в полицейские хроники. Хотя друзья-одесситы не сидели сложа руки.

Ворон начал с того, что рассортировал рекомендательные письма. Он быстро смекнул, кто будет им нужным в Нью-Йорке. Послания к землякам, не заслуживающим внимания, полетели в мусор.

Потом у троицы пошла череда визитов к бывшим одесситам, которые могли им быть чем-то полезными. Новые знакомства, благодаря хватке Ворона, завязывались быстро. Но привезенные деньги стремительно уплывали, а серьезных дел все не было.

Бристоль и Чумелый стали подбивать приятеля:

— А не пора ли вспомнить былые дни и авторитетно заявить о себе Америке?

Ворон категорически отверг их предложение:

— Ша, пацаны! Работаем по-новому! Нью-Йорк — город высокий и мыслить здесь надо высоко!

«Тьма — и больше ничего»

Несмотря на оптимизм друга, тревога в душах Бристоля и Чумелого нарастала день ото дня.

Однажды, когда Ворон стал расхаживать по номеру отеля и что-то бубнить по-английски, Бристоль и Чумелый всполошились не на шутку:

— Может, небоскребы его «сдвинули»?..

— Видать, свихнулся Серега…

Ворон, заметив настороженные взгляды приятелей, попытался успокоить их:

— Прочь тревогу, джентльмены! Я еще не заговариваюсь… Я просто вспоминаю строки великого Эдгара По…

И он с нескрываемым восторгом продолжил чтение, но уже по-русски:

Однако эти слова еще больше насторожили приятелей. Бристоль даже шепнул Чумелому:

— Ворон о вороне твердит. Быть беде… Ох, чую, скоро заявится из Одессы Монечка и потребует свой «стык» за не проданную «Свободу».

Но пока приятели хандрили, пребывали в недоумении и в предчувствии опасности, Серега действовал. Он уже обзавелся в Нью-Йорке немалым числом знакомых.

С утра Ворон исчезал из отеля и появлялся только вечером. Бристолю и Чумелому он давал лишь короткие и не очень понятные объяснения: где был, с кем встречался, о чем толковал.

Из-за незнания английского у Бристоля и Чумелого пока были только простые поручения: закупить еду и газеты, отвезти по нужному адресу записки и письма.

Прессу Ворон изучал по вечерам: что-то подчеркивал, делал пометки. Одни газеты выбрасывал, другие сохранял.

На недоуменные вопросы друзей, что он там выискивает, лишь отмахивался.

— Узнаете потом… А пока — учите английский. Подобное отношение начинало раздражать Бристоля и

Чумелого. Но в то утро, когда они уже решили взбунтоваться, Ворон с загадочной улыбкой усадил друзей в такси и сообщил, что они отправляются в Нижний Ист-Сайд, где с сегодняшнего дня открыта их контора. Бристоль и Чумелый заворчали:

— Деньги на исходе…

— Тут о серьезном деле надо подумать, а ты конторы арендуешь?